Фроим Шестун
1930 – 2020
В январе 2020 года в израильском городе Димона скончался узник Сиона, скрипач Эфраим Шестун. Он прожил долгую жизнь, по нему будет долгая память. Его пытались сломать, сгубить и склонить на сторону зла — но вера отцов и верность своему предназначению помогли ему выстоять и остаться и человеком, и евреем, и служителем муз.
По советскому паспорту он был Фроимом Срулевичем. В украинском местечке Литин Винницкой области, где он родился 17 февраля 1930 года, большинство населения было еврейским, и идиш звучал в каждом доме. Семья Шестунов не была религиозной: в синагоге бывали только на Песах, принося оттуда тайком завернутую в наволочку мацу, постились на Йом Кипур. Вот, пожалуй, и всё.
В детстве Фроим переехал с родителями и сестрой Розалией в Винницу, где глава семейства, Израиль Мордкович, нашел работу на местном хлебозаводе. Мама, Люба Фроимовна, была домохозяйкой, занималась воспитанием детей.
По стопам отца-хлебопека Фроим решил не идти — его увлек таинственный мир музыки. Еще до войны он начал учиться в Винницкой музыкальной школе № 1 на улице Котовского. Скрипку ему преподавал Ефим Григорьевич Брондз, любимый ученик народного артиста Украинской ССР Петра Столярского. Маэстро Столярский, будучи в Виннице, заметил уникальный талант маленького скрипача и посоветовал Брондзу отправить Шестуна в специализированную музыкальную школу для одаренных детей в Одессе. Но мама мальчика, невзирая на перспективы дать сыну отличное музыкальное образование, разлучаться с Фроимом всё же отказалась.
Когда началась война, хлебозавод, где трудился Шестун-старший, продолжал работать до последней секунды, снабжая части Красной армии и горожан продовольствием. Семья затянула с эвакуацией и выбралась из Винницы в последнем составе, на открытой платформе — мест в вагонах не осталось. Под постоянными атаками немецких самолетов Шестуны прибыли в Одессу. В Одессе винничане должны были пересесть на корабль. В порту чуть не случилась трагедия: Фроим задремал на подводе и потерял из виду родителей и сестру. Но мальчик быстро сориентировался и залез на какую-то возвышенность. Вдалеке он увидел своих родителей и сестру, мечущихся в плотной толпе. Фроим смог запомнить место и, проскользнув между взрослыми, выбрался к кораблю. Мужчины, столпившиеся на пирсе, подняли ребенка на руки и передали отцу — на борт уже отходящего судна.
Из Одессы семья попала в Пятигорск на Кавказе, затем эвакуировалась еще дальше — в Ташкент. В столице Узбекистана Фроиму пришлось помогать серьезно заболевшему Израилю Мордковичу. Мальчик сначала работал «у хозяина», затем торговал спичками и всем, что мог достать, на местном рынке.
После освобождения Украины от гитлеровских войск Шестуны некоторое время оставались в Центральной Азии, а в 1945 году смогли вернуться в Винницу. Жили небогато, в частном доме в центре города.
Фроим продолжил учиться в школе и возобновил свои занятия музыкой. Окончив в 1947 году музыкальную школу, он отправился в крупнейший город западной Украины, где без проблем поступил во Львовское музыкальное училище.
Учиться юноше нравилось, но на втором курсе его жизнь круто изменилась, а причиной тому стало невероятное событие — у евреев появилось собственное государство! Оказалось, что где-то далеко, в Палестине, живут другие евреи, и они сражаются за свою древнюю столицу — Иерусалим. А в Советском Союзе в это время всё усиливается давление на местных, советских евреев.
Во Львове большевистский «интернационализм» был заметен как нигде: в недавно присоединенном к советской Украине городе, на месте разрушенного немцами еврейского кладбища, городские власти устроили базар, а надгробиями вымостили двор тюрьмы НКВД…
Пережившие войну львовские евреи спешили покинуть пределы СССР и репатриировались в Польшу. Им «на смену» ехали евреи из других частей Советского Союза. И «восточники», и выходцы из Бессарабии с легкой руки советской пропаганды запросто становились «космополитами», «еврейскими буржуазными националистами» или «сионистами». И это не считая бытового антисемитизма, который всегда цвел в Галиции пышным цветом.
Когда в сентябре 1948 года в Москву прибыла Голда Меир — первый посланник Государства Израиль в Советском Союзе, — Фроим и его друзья, успевшие уже познакомиться в свои 17–18 лет с советской юдофобией, загорелись идеей уехать в Израиль. Собравшись на квартире у своего друга Михаила Шильца, молодые люди решили объединиться в «Союз еврейской молодежи» (СЕМ).
Среди участников группы были студенты Львовского строительного техникума, Львовского музыкального училища, местного политеха, других учебных заведений. Ядром были ребята из одного класса львовской школы № 15: Феликс Бергер, Леонид Резников, Миша Шильц и Изя Драк. Изя приходился Фроиму Шестуну двоюродным братом; именно у Драков он жил во время учебы в музыкальном училище.
На собрании молодыми людьми было придумано воззвание, которое они позже напечатали на машинке. «Союз еврейской молодежи» провозгласил своей целью добиваться разрешения на выезд в Израиль для борьбы за свободу еврейского государства. Как настоящие комсомольцы, школьники и студенты подчеркивали, что общественно-политическим строем еврейского государства должен быть социализм. По поводу религии шли жаркие дебаты: одни соглашались, что иудаизм может быть «попутчиком» в борьбе за независимое государство, другие ставили вопрос ребром: правильно ли это с точки зрения комсомольской морали?
«Мы уверены, что еврейская молодежь хочет бороться за право на жизнь, мы уверены, что наша организация — “Союз еврейской молодежи” — послужит центром, вокруг которого сплотится вся еврейская молодежь, а затем и весь еврейский народ Советского Союза». Еврейские юноши и девушки ставили перед собой амбициозные и, безусловно, опасные задачи. Ведь в условиях тотального сталинского террора любой намек на национализм заканчивался для уличенного в нем тюремным сроком.
Воззвание пошло по рукам, попав даже в Казанское авиационное училище. Несколько копий расклеили по Львову в виде листовок. В других своих прокламациях молодые люди остро критиковали советскую действительность: «Вековечному угнетению еврейского народа в национальном вопросе должен быть положен конец… можно перечислить сколько угодно случаев, когда еврей не имеет прав русского…».
Во время посиделок на квартирах (по терминологии органов — «нелегальных сборищ») было решено, что каждый из активистов должен входить в группу из трех человек и председателя. Внутри этой «ячейки» планировалось изучать еврейскую историю, иврит, и всячески следить за политическим положением молодого еврейского государства.
Некоторые предлагали написать в Москву Сталину, наивно полагая, что «гениальный вождь и учитель» об антисемитизме своих подчиненных ничего не знает. Ведь советское правительство сразу же поддержало провозглашение независимости Израиля — и, должно быть, Иосиф Виссарионович вот-вот отправит евреев-комсомольцев строить социализм на Ближнем Востоке!
Новый 1949 год Фроим Шестун с друзьями встречал под еврейским флагом. Как выглядит настоящий флаг Государства Израиль, молодые люди не знали, но слышали о том, что он бело-голубой. Остальное додумали. Получилось бело-голубое знамя с красной диагональной полосой, символизирующей пролитую за Родину кровь, и желтой звездой в центре. На елке вместо пятиконечной красной звезды был «Маген Давид», первым тостом в новом году — «Ле-хаим!»
О конспирации львовские школьники и студенты особо не беспокоились. Одна из арестованных позже девушек из СЕМ встречалась с парнем, который оказался связан с МГБ. На его вопрос, где она пропадает по вечерам, девушка простодушно рассказала, что во Львове собираются ребята, которые беседуют о еврейской культуре и истории, пытаются учить иврит и готовятся к репатриации на землю предков — в Израиль.
…В четверг, 17 февраля 1949 года, среди членов группы прошли первые аресты. Задержали и одного из лидеров — Изю Драка. Фроим, придя из музыкального училища домой, увидел крутящихся там чекистов. Не подавая виду, Шестун поднялся по лестнице и спрятался на лестничной площадке максимально близко к чердаку. Дождавшись, когда непрошеные гости закончат обыск, парень спустился в квартиру, собрал вещи и уехал в Винницу к родителям.
В Виннице Фроим отсиделся до конца весенних каникул. Никакой информации из Львова не поступало, и юноша был уверен, что всё обошлось. После каникул он вернулся на учебу во Львов… Его взяли практически сразу. Он был арестован самым последним по этому делу и проходил как рядовой участник.
Допросы во львовской тюрьме МГБ на Лонцкого были тяжелыми. Для обеспечения сговорчивости преступники в форме следователей переворачивали табуретку и разрешали арестованным сидеть, опираясь только на одну или две ножки. Дознание проходило день и ночь, в перерывах в камеру постоянно заглядывал вертухай. И не дай Бог заснешь — в металлическую дверь сразу же стучали дубинкой, будя обессилевшего подследственного.
Как оказалось, «вести» ребят начали почти сразу после рапорта того самого бдительного кавалера одной из участниц. Сразу же чекистами были заведены агентурные дела: «Писатели» и «Искатели».
К СЕМовцам постоянно внедрялись разные темные личности. Так, органам МГБ был известен некто «Малиновский», 18-летний уроженец Кисловодска, сотрудник Всесоюзного добровольного общества содействия армии. Он был близок к СЕМ и был завербован чекистами, но очень скоро обвинен в двурушничестве и «расшифровке» перед теми, кого он должен был разрабатывать. После его же ареста (и последующего покаяния) он был снова внедрен в молодежную сионистскую организацию, но проходил уже под агентурной кличкой «Возвращенец».
Реагируя на всесоюзную кампанию против евреев, эмгэбэшники попытались придать делу «Союза еврейской молодежи» максимальную серьезность и увязать его с делом Еврейского антифашистского комитета. Главной уликой стало знакомство членов СЕМ с Михаилом (Муней) Спиваком. Муня Спивак, создатель еврейской молодежной организации «Эйникайт» («Единство») в Житомире, приехал во Львов на учебу. Здесь он познакомился с Феликсом Бергером и присутствовал на одной из встреч СЕМ, где обсуждались тексты новых листовок. Дальним родственником Муни был профессор Эли Спивак из Киева, член-корреспондент Украинской академии наук, участвовавший в деятельности Еврейского антифашистского комитета. Муня Спивак стал в томах уголовного дела связующим звеном между СЕМ, ЕАК и «Эйникайтом».
В застенках львовской тюрьмы МГБ Фроим Шестун пробыл несколько месяцев. Следствие пыталось то давить, то уговаривать: «Вот из-за твоего молчания все тут сидят. Заговорил бы — давно сидел бы с друзьями дома». Но никого, включая оставшегося в Виннице последнего свободного члена организации Вилю Гоникмана, своего сокурсника, он так и не выдал.
Из львовской тюрьмы Шестуна этапом отправили в Золочев. Там он и его товарищи ждали приговора, который должен был прийти из Москвы. В Золочеве сотни заключенных, пригнанных туда под усиленным конвоем, сидели в бывшем костеле — в самом здании и даже во дворе. Через три недели, в июле 1949 года, Шестуна вызвали в кабинет к офицеру, который зачитал приговор Особого совещания при НКВД СССР — 10 лет исправительно-трудовых лагерей.
Оперативники Львовского УМГБ так разрекламировали свою операцию по поимке особо опасных еврейских националистов, что информация о деле «Союза еврейской молодежи» даже попала в служебную брошюру Высшей школы КГБ при СМ СССР «Антисоветская деятельность еврейских националистов и борьба с нею органов государственной безопасности», изданную в 1956 году.
Не в силах терпеть неизвестность, в Золочев приехала мама — Люба Фроимовна. Ей удалось лишь издали увидеть отправку сына и других заключенных — их загнали в теплушки, по 30 человек в каждом, и повезли вновь через Львов — дальше на восток.
Всю жизнь Фроим Срулевич вспоминал свой этап. В «столыпинском» вагоне он уснул, прислонившись к стенке, — а к утру его фуфайка так примерзла, что он не мог пошевелиться. В вагоне ехали криминальные авторитеты, которые заранее знали, кто «сука» (предатель), кто вор, кто политический. Шестуну повезло: с ним по этапу шли еще евреи, уже не первый срок отбывавшие «за политику». Они взяли над юношей шефство, и его никто не трогал до самого Жезказгана Карагандинской области, куда прибыл этап.
В Степном лагере в поселке Кенгир, расположенном в центральной части Казахстана, Фроиму довелось сидеть вместе с двоюродным братом Изей Драком, Леонидом Резниковым, Феликсом Бергером и другими «подельниками». Ребята пытались поддерживать друг друга, хоть чем-то помочь... Вчерашнего студента музыкального училища ожидали каторжные работы на строительстве железной дороги. Подъем в полпятого утра. Рабочий день — 10-12 часов, на обед — миска с баландой из рыбных голов и отрубей. На работу Фроим выходил каждый день как в последний раз. Однажды вместе с тремя другими заключенными он нес по узкой горной тропе тяжелую шпалу. Была очень плохая видимость, и один из зэков, шедший впереди, оступился и сорвался в ущелье. Вся тяжесть легла на Фроима, замыкающего. Благодаря невероятному напряжению он смог удержаться на ногах, хотя в мыслях уже попрощался с жизнью.
В Степлаге, как во всех подобных зонах, ценились особые умения, поэтому, когда «начальник» однажды спросил, кто из зэков играет на музыкальных инструментах, Фроим вызвался сразу. «Ну, сыграй мне», — приказал офицер. Шестун взял в руки скрипку и начал играть так, как, признавался он потом, не играл никогда. На кону была жизнь. И начальник проникся: юношу действительно сразу перевели с невыносимо тяжелых работ, на которых очень быстро терялись здоровье и жизнь, на более легкие.
Через три с половиной года отсидки Фроиму Срулевичу повезло еще больше. Представитель администрации никак не мог найти хорошего цирюльника для своей неподатливой бороды. Кому-то пришло в голову, что искусные руки музыканта справятся с этой задачей. И Шестун попробовал себя в необычной роли брадобрея. Выходило хорошо, но… брить и стричь приходилось не только руководство лагеря. В его обязанности входило бритье матерых уголовников с обезображенными черепами и глубокими шрамами на лице. Но всё же это было гораздо лучше, чем вбивать в замерзшую глину сваи или таскать неподъемные мешки с цементом.
В 1951 году там же, в Степлаге, Фроим Срулевич познакомился со скрипачом-виртуозом Александром Якуловым, в будущем — музыкальным руководителем театра «Ромэн». Якулов работал в лагерной бане и тоже играл для начальства на скрипке. Вместе с Шестуном они стали давать концерты для персонала и заключенных.
В 1954 году Фроима Шестуна, отсидевшего 5 лет и 8 месяцев, выпустили — «за недоказанностью преступления». Должны были оставить на поселении — но вышло иначе, и узник вернулся в Винницу.
После лагеря остро встал вопрос трудоустройства. Шестун решил больше не связывать свою жизнь с музыкой, всерьез занявшись футболом. После приезда в Винницу с концертом известного педагога скрипача Когана, Фроим передумал. Он вернулся во Львовское музыкальное училище. Шестун восстановился на первом курсе и уже через полгода перевелся на второй. Сдавать экзамены можно было экстерном, и самый возрастной студент на потоке выпустился из училища гораздо раньше своих однокашников. Параллельно училищу Фроим Срулевич заканчивал 7-й класс вечерней школы. Там же, в училище, еще на первом курсе, он познакомился со своей будущей женой, тоже скрипачкой, Людмилой Белой.
Спустя два года, в 1957-м, Фроим Срулевич уже работал в своей альма-матер, Винницкой детской музыкальной школе № 1, вместе с женой Людмилой и сестрой Розой Беркуль, преподавательницей по классу фортепиано и концертмейстером.
Впоследствии он окончил Винницкий пединститут, работал там на музыкально-педагогическом факультете, параллельно выполняя роль концертмейстера оркестра Винницкого музыкально-драматического театра и музыкального коллектива 45-го экспериментального механического завода. В середине 1970-х получил должность заведующего струнным отделом музыкальной школы № 1.
В 1972 году к Фроиму Шестуну снова пришли из КГБ — вербовать. В учебных заведениях Винницы работало много евреев, и органы, по своему обыкновению, попытались сделать осведомителем бывшего арестанта, пользующегося среди людей авторитетом. Ученица Шестуна в тот момент уезжала в США и предлагала ему и его семье тоже подать на выезд, пока Брежнев выпускает евреев из страны. То ли «контора» прослушивала их телефонные разговоры, то ли проглядывала архивные дела, но в один «прекрасный» день из комитета поступило «деловое предложение». Но несколько встреч с музыкантом на явочных квартирах прошли совершенно безрезультатно, и Фроима Срулевича оставили в покое.
В 1989 году, когда семья подала документы на выезд в Израиль, к Фроиму Срулевичу приехал из Львова следователь. Три дня они сидели над делом СЕМ. В результате разрешение на выезд было получено.
В Израиле семья разделилась: дочка с зятем поехали в Бней-Брак, а Фроим Срулевич с женой, тестем и тещей, сыном и невесткой — в город Беэр-Шеву на юге страны. Затем переехали в Димону.
В Димоне была только одна музыкальная школа, но работа для профессиональных музыкантов вскоре нашлась — в 1994 году образовался камерный ансамбль «Камерата-Димона», в котором первыми скрипками стали Фроим Шестун и его жена Миндалия Белая. В том же 1994 году Фроим Шестун был признан узником Сиона.
…Однажды на адрес Шестуна пришло письмо от израильтянки, живущей где-то на севере Израиля. Автором была та самая девушка, которая в далеком 1949 году встречалась с информатором МГБ и проболталась о группе. Она настаивала на своей невиновности…
До конца своих дней Фроим Израилевич не расставался со скрипкой. За долгие годы творческой деятельности Фроим Шестун сыграл множество концертов, дал дорогу в жизнь людям, которые впоследствии достигли заметных высот в профессии. Он никогда не делил детей на богатых и бедных — только на способных и неспособных. Среди его учеников можно найти знаменитого скрипичного мастера и преподавателя А. Сергиенко, концертмейстера театра оперы и балета в Красноярске В. Покотылюка, И. Горина из симфонического оркестра в Филадельфии, Л. Страхову из камерного ансамбля в итальянском городе Риволи.
Дети и племянницы пошли по его стопам, тоже занимаются музыкой. Дочь Елена Винницкая — известная израильская скрипачка, а племянница, Татьяна Беркуль — заслуженная артистка России, доцент струнного отдела Московской государственной консерватории, преподавательница и заведующая отделом скрипки и альта в колледже имени Гнесиных в Москве.
В отличие от поколения Фроима, на их пути к любимому делу не стояли ни МГБ, ни лагерные «урки», ни государственный антисемитизм. Наивные мальчики и девочки из далеких послевоенных лет таки приблизили светлое будущее — хотя заплатили за это и потом, и слезами, и кровью.
19.07.2021
