Зигмунд Каганович
1931 - 2001
В советской военной части № 24565, располагавшейся в карельском городке Суоярви, в марте 1953 года было тревожно. Не успели у товарищей бойцов высохнуть слезы горечи после смерти Генералиссимуса Советского Союза Сталина, как в их среде был обезврежен «космополит» – боец Каганович.
Рядовой Зигмунд Иосифович Каганович был арестован по месту службы 18 марта 1953 года. За несколько дней до этого военный прокурор Канунников, получив данные о том, что Каганович проводит среди военнослужащих антисоветскую агитацию, постановил возбудить против него уголовное дело по печально известной статье 58-10 ч. 1 УК РСФСР.
Но тучи над бойцом Кагановичем стали сгущаться еще раньше. Все началось после сообщения от 13 января 1953 года в «Правде» о причастности врачей-евреев к преждевременной смерти партийных бонз. Еврея Зигмунда Кагановича подняли на политинформации, но вместо того, чтобы посыпать голову пеплом и «каяться за ж-ов», солдат выпалил целую тираду совсем о другом. В первую очередь Зигмунд прошелся по телесным и умственным недостаткам Лидии Тимашук, чье письмо о неправильном лечении члена Политбюро ЦК ВКП(б) Андрея Жданова было использовано советскими властями при фабрикации «дела врачей». Затем досталось вскормившем ее антисемитам. Прямо при командовании и однополчанах Каганович многозначительно подчеркнул причастность к этому «кровавому навету» партийных и охранительных органов. Бдительные товарищи сразу донесли, куда следует и кому положено.
Попавший в руки советской карательной системы рядовой Зигмунд Каганович был киевлянином. Родился он 22 апреля 1931 года в семье слесаря завода «Арсенал» Иосифа Менделевича Кагановича и домохозяйки Берты Иосифовны Фруман. У Зигмунда был еще и младший брат – Дмитрий. В 1930-х годах отец работал аж в комиссии партийного контроля ВКП(б), но еврейских традиций, тем не менее, семья Кагановичей придерживалась.
До советско-германской войны Зигмунд успел отучиться два класса. В июле 1941 года, перед тем, как немцы заняли Киев, Кагановичи смогли эвакуироваться в Чечено-Ингушскую АССР. Когда в сентябре 1942 года к Малгобеку и Моздоку подошли гитлеровские войска, Кагановичам из Грозного пришлось выехать в поселок Балхаш в Казахстане, а оттуда – в Караганду. В 1943 году Иосиф Менделевич ушел на фронт, Зигмунд с матерью и младшим братом остались в Казахстане. В Киев семья смогла вернуться в декабре 1945 года, хотя жизнь в послевоенном городе наладилась не сразу. Несколько лет Кагановичи добивалась возврата их прежнего жилища, которое пришлось забирать буквально с боем. Оно представляло собой скромную комнату на улице Владимирской, в коммуналке на 36 жильцов. Когда комнатку вернули, парень стал жить там вместе с родителями, братом Дмитрием, бабушкой, Маней Борисовной, и дедушкой, Иосифом Носховичем – лежачим больным. После войны родители матери переехали из Сочи к Кагановичам, в Киев.
Учился Зигмунд в Киевской мужской гимназии № 11, окончил 7 классов. Успевал в учебе хорошо, но домашним мальчиком назвать его было сложно. Дружил он с представителями киевской послевоенной шпаны, готовой в любой момент отстоять свою правоту если не кулаками, то бойким словечком. Зорик, как называли его уличные друзья, воровской дорожкой не пошел, но за словом в карман никогда не лез. Это и сыграло с ним в 1953 году злую шутку.
Киевский политехникум, куда Каганович поступил после школы, пришлось бросить в конце первого курса. Осенью 1948 года его отца, Менделя Иосифовича, работавшего в «Мясомолсбыте», посадили в тюрьму по экономической статье. Чтобы поддержать семью, Зигмунд устроился в Киевское трамвайно-троллейбусное управление контролером. В сентябре 1949 года он нашел себе работу поинтереснее – младшим техником-геологом в организации «Промстройпроект». Буквально через несколько дней после трудоустройства он отбыл в Нижне-Донскую геологическую экспедицию, штаб которой находился в станице Мелиховской.
Работал Каганович в экспедиции до марта 1951 года, пока не попал под армейский призыв. Служил в нескольких военных частях, но дольше всего – в в/ч 51046 – 8-й железнодорожной бригаде, где сначала выполнял обязанности фотолаборанта, а затем – чертежника вагона-лаборатории строительных материалов, с допуском к секретным документам. Помимо отличного выполнения своих непосредственных служебных обязанностей, рядовой Каганович был в части руководителем кружка художественной самодеятельности. Однако 28 января 1953 года, без объяснения причин, Зигмунд Каганович неожиданно был переведен в воинскую часть № 24565.
Дело обстояло следующим образом. Узнав про публичное выступление рядового Кагановича по «делу врачей», начальник Отдела контрразведки МГБ 8-й железнодорожной бригады гвардии подполковник Голубев приказал немедленно отстранить смутьяна от секретной работы. Зигмунда перевели на другое место службы, взяли его корреспонденцию на «ПК» (почтовый контроль – так называлась тогда перлюстрация) и «поставили под агентурное наблюдение» – подослали стукачей.
Однако молчать солдат не собирался и на новом месте. Об этом вскоре стало известно военной прокуратуре, которая 13 марта 1953 года начала опрос свидетелей. Один из них, младший лейтенант Борис Макаров, заместитель командира 3-й роты по политической части, сообщал, что в начале марта 1953 года, находясь в канцелярии роты, стал свидетелем того, как рядовой Каганович «злобно клеветал» на Советский Союз. По словам политрука Макарова, Каганович сказал другим бойцам, что 94 процента американских семей имели личный автомобиль. На вопрос лейтенанта, откуда Каганович черпал такую информацию, тот не ответил, но подкрепил свой тезис: «В США легковой автомобиль стоит, в переводе на наши деньги, сто рублей, и поэтому там имеются все возможности, чтобы купить таковой каждому американскому гражданину».
Прекрасно понимавший, чем чреваты подобные рассуждения, младший лейтенант Макаров немедленно перевел разговор на другую тему: «Вы до призыва в Советскую Армию работали на строительстве Волго-Донского канала, и лучше бы рассказали нашим солдатам о героических делах советских людей на строительстве этого сооружения». На что Каганович поведал всем присутствовавшим, что единственное, что он там видел, это колючую проволоку и вышки, на которых были установлены станковые пулеметы. «Только на строительстве Цимлянской ГЭС работало около миллиона заключенных», – рубил правду-матку солдат.
Как ни пытался закрыть Кагановичу рот политрук, боец во всеуслышание заявил, что в Советском Союзе заключенные составляли около 10 процентов населения, а в казачьих станицах, где ему удалось побывать, репрессированные были буквально в каждой семье. Рассказал он сослуживцам и про снижение курса советского рубля к доллару, и о приписывании иностранных изобретений русским ученым, и о жутком бюрократизме, который существовал в советских учреждениях, которые занимались ненужной бумажной волокитой.
Факт пикировки Кагановича с политруком Макаровым подтвердили свидетели: рядовой Анатолий Глистин, ефрейтор Борис Белонин, командир 3 взвода 3 роты младший лейтенант Юрий Ивлин и ряд других военнослужащих, присутствовавших в тот день в канцелярии.
Как выяснилось, факт антисоветских высказываний Кагановича был далеко не единственным. Допрошенный 13 марта 1953 года командир первого отделения младший сержант Михаил Морин сообщал, что, когда он жил в конце февраля в одной палатке с Кагановичем, слышал от того новости о дележе власти в СССР. Рядовой Каганович, регулярно слушавший приемник в своей лаборатории, рассказал Морину, что по «Голосу Америки» передавали рассказ о разгоравшемся конфликте Берии и Маленкова, готовившихся перехватить власть у дряхлого Сталина. От себя Каганович добавил, что Сталин тоже когда-то убрал конкурентов руками народного комиссара внутренних дел СССР Ежова, а потом устранил и своего слишком осведомленного подельника.
Зигмунда Кагановича арестовали и водворили в тюрьму МВД города Петрозаводска. Через несколько недель, 13 апреля 1953 года, его дело было передано заместителю начальника следственного отделения Отдела контрразведки МВД Северного военного округа, старшему лейтенанту Ястребову.
Чекист особо не скрывал, что Каганович оказался за решеткой после своего отказа клеймить соплеменников на политзанятии по «делу врачей». Однако пришить ему решили другие преступления, будто не желая касаться щекотливой темы. Хорошо осведомленный о прошлом солдата, следователь пытался сначала приписать тому шпионаж в пользу США.
Подростком он жил у родственников в Киеве, на Пушкинской улице, рядом с миссией Американской гуманитарной помощи, и сдружился с водителем миссии, у которого был единственный в Киеве легковой «Студебеккер». А надо сказать, что была тогда у киевских пацанов “мулька” – прокатиться на всех трофейных и союзнических машинах в Киеве. Они и списки поездок вели, чем очень хвастались. Вот чекисты и ухватились за это знакомство парня с американцем. Мол, они знают и докажут, что водитель из Юты распространял через Кагановича листовки, порочащие советскую власть. Потом эта версия отпала, видимо. по политическим причинам, а рядовому Кагановичу решили впаять более скромную статью за «антисоветскую агитацию».
Опрошенные лейтенантом Ястребовым по второму разу военнослужащие подтвердили свои первоначальные показания. Некоторые оказались в роли свидетелей впервые, но также наговорили Кагановичу на статью. Так, нормировщик в/ч № 61345 ефрейтор Моисей Рубинштейн, совместно с Кагановичем слушавший «Голос Америки», на допросе от 14 мая 1953 года сознался, что Каганович не только ставил в пример американский уровень жизни, но и критиковал национальную политику в Советском Союзе. По словам Кагановича, в СССР была уничтожена еврейская пресса и культура, а евреи терпели постоянные унижения. Особенно это усилилось, с его точки зрения, после обращения к советскому правительству посла Израиля Голды Меерсон, поднявшей вопрос о разрешении евреям СССР репатриироваться в Израиль. Выходом, говорил другу Каганович, могло быть компактное проживание евреев на отдельной территории. Если не в Израиле, куда никого не выпускали, то хотя бы в своей республике в составе СССР.
Совместное прослушивание «вражеских голосов» с Кагановичем подтвердил и другой солдат – Рудольф Кукарских. На очной ставке с Зигмундом Кагановичем, состоявшейся 21 мая 1953 года, Кукарских пополнил копилку антисоветских высказываний сослуживца новыми фактами: арестованный утверждал, что американские рыбаки владели собственными лодками и моторками, и зарабатывали своим промыслом большие деньги. Об огромной разнице в уровне жизни, с точки зрения рядового Кагановича, свидетельствовало и то, что в Мурманске американские моряки неплохо наживались на советских гражданах, продавая им «всякие тряпки». Арестованный этот факт подтвердил, рассказав следователю Ястребову, что один американский матрос смог получить за обычную рубашку 25 рублей, удивленно поведав об этом в эфире «Голоса Америки». По американским понятиям, эта цена была невероятно высокой, а в Советском Союзе, где легкая промышленность существенно отставала от тяжелой, считалась вполне нормальной.
Помимо показаний свидетелей, Отдел контрразведки МВД Северного военного округа обладал еще одним важным компроматом – личным дневником, который Зигмунд Каганович вел с ноября 1946 года по день ареста. Дневник, представлявший собой три тетради, пестрел крамолой.
В первой тетради на 89 страниц, записи которой обрывались 30 марта 1948 года, Зигмунд не только делился своими юношескими переживаниями, но и остроумно проходился по коммунистам и советской власти. На девятой странице молодой человек обращался к мироустроителю: «...Дорогой Бог, если ты следующий раз будешь посылать 100 рублей, не посылай через НКВД: они, сволочи, украли 25 рублей». В той же тетради рукой Зигмунда было написано его отношение к «Матушке-Руси»: «...Ты и голодная, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, Матушка-Русь. Какая ты хорошая, и какая ты сволочная, как много в тебе умного, красивого, культурного, и как много дурного, циничного, пошлого. Как много ты мне принесла счастья, удачи и жизни, и, наравне с этим, горя, несчастья и страдания. Пускай живешь ты вечно, и – да будь Ты проклята».
В другой тетради, которую Каганович вел во время судебного процесса над отцом, он смеялся над сотрудниками ОБХСС, работавшими «через черный ход, через кухню». Высказывал свои мысли он и о наивной советской вере в коммунистическое будущее: «Может ли быть коммунизм в одном государстве? Нет, не может. Для того, чтобы в нашей стране построить коммунизм, нужно в самом корне перевоспитать наш народ… Разве мы, при нашей бумажной волоките, бюрократизме, национальной дискриминации, "свободе слова" и прочее можем прийти к коммунизму?».
Третью часть своего дневника Зигмунд Каганович вел уже в армии. Эта тетрадь была наполнена рассуждениями солдата о своем месте в несвободном обществе: «...Ведь, по сути дела, я не имею никаких прав, я не могу строить жизнь самостоятельно, не могу делать выводы, не могу оценивать, а главное – не могу мыслить. Есть ли я человек? Нет. Я солдат! А проще, я автомат, слепой исполнитель чужой воли. И все эти политзанятия и прочее есть смазывающий материал к автомату, для более четкого, более слепого исполнения воли тех высших существ, стоящих где-то там, наверху. А проще, мы стадо баранов, идущее под предводительством пастуха – командира».
В дневниках чекисты нашли и признание Кагановича в намерении покинуть комсомол. Так он и сделал, уехав работать в Ростовскую область и умышленно прекратив выплачивать членские взносы. Из рядов ВЛКСМ в марте 1951 года Каганович был исключен, при этом он демонстративно отказался выплатить комсомольской ячейке около 350 рублей долга.
Военный Трибунал Северного военного округа заседал по делу Зигмунда Кагановича 6-22 июня 1953 года в городе Петрозаводске без участия представителей сторон обвинения и защиты. В своем последнем слове подсудимый просил суд подойти к его делу «объективно и с логикой». На снисхождение рассчитывать ему не приходилось.
На основании статьи 58-10 ч.1 УК РСФСР его приговорили к семи годам исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах сроком на три года. Кассационной жалобы осужденный Каганович не подавал.
Через год, 28 июня 1954 года, Карело-Финская Республиканская Комиссия по пересмотру дел лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, постановила направить протест по делу Кагановича в Верховный суд СССР. Однако Военная коллегия Верховного Суда СССР, изучив материалы дела и ознакомившись с доводами протеста, приговор Кагановичу смягчать отказалась.
Сидеть осужденному Кагановичу довелось в исправительно-трудовом лагере в поселке Надвоицы в Карелии, затем – в Кунеевском исправительно-трудовом лагере в городе Ставрополе (ныне Тольятти), где он работал на строительстве объектов Куйбышевгидростроя.
Из мест лишения свободы Каганович вышел 17 мая 1956 года. В декабре того же года, Пленумом Верховного суда СССР, он был реабилитирован. На этот раз советское правосудие в его дневниковых записях и высказываниях состава уголовного преступления не нашло.
После освобождения Зигмунд Каганович вернулся в Киев. Там он почти сразу устроился крановщиком на комбинат «Промстройдеталь» на Гарматной. В памятном 1956-м году, в честь подготовки к международному фестивалю молодежи и студентов, на комбинате проходил свой самодеятельный фестиваль. Зигмунд Каганович хоть и был новичком на заводе, но выступил на фестивале с чтением басен. Его старое увлечение художественной самодеятельностью никуда не делось. На том же фестивале он познакомился со своей будущей женой – Бертой Гринберг. Когда назавтра, в воскресенье, человек двадцать заводских отправились на пляж, Зигмунд от Берты больше уже не отходил. Пара расписалась через два месяца после знакомства – 10 ноября 1956 года.
Жизнь бывшего политзаключенного потихоньку налаживалась. В 1961 году он окончил Киевский индустриальный техникум по специальности «обработка металлов», параллельно освоив профессию киномеханика. В 1958 году у Кагановичей родился первенец – Анатолий, в 1964 году – еще один сын, Евгений.
Несмотря на мнимое благополучие в постсталинском Советском Союзе, Зигмунд Иосифович еще в конце 1960-х годов сообщил дома, что единственным правильным решением для семьи будет репатриация в Эрец-Исраэль. Из лагеря он вышел убежденным сионистом. В немалой степени тому способствовали долгие ночные разговоры в лагере с другом, Орестом, таким же «буржуазным националистом», только украинским. Супруга Зигмунда, выросшая на коммунистических идеях, была категорически против. Разговор об отъезде проходил в семье не раз и не два, но Берта Айзиковна была непреклонна. Решительно против отъезда была и мать Зигмунда Иосифовича. Каганович надежды не терял, воспитывая сыновей в еврейской традиции. Делал это демонстративно, собственноручно выбив обойными гвоздями по дерматину большой «Маген Давид» на входной двери в квартиру. Однажды, будучи в Ленинграде, он специально пошел в синагогу, где раздобыл своему старшему, Анатолию, еще один «Маген Давид» – нательный медальон, который в советское время решались носить единицы.
До своего ухода на пенсию в 1991 году Зигмунд Каганович работал в различных строительных организациях Киева. C первых дней мая 1986 года и до начала 1987 года он, в должности старшего инженера Киевского облагростроя, принимал участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Зигмунд Иосифович отвечал за монтаж башенных кранов в районе злосчастной станции и города Славутича и множество раз посещал Зону.
В марте 1993 года Зигмунд Иосифович и Берта Айзиковна наконец-то репатриировались в Израиль. Их младший сын, Евгений, уехал в Израиль первым в ноябре 1990 года, и вскоре женился. Когда Зигмунд с Бертой узнали, что скоро у них будет внучка, сразу же собрались в дорогу. Каганович уговаривал свою маму, Берту Иосифовну, ехать с ними, но она в который раз отказалась. Не помогли даже мольбы Зигмунда на коленях. Старший сын, Анатолий, остался присматривать за бабушкой.
Обустроившись в Израиле, Зигмунд Каганович подал прошение на признание его «Узником Сиона». Израильские органы запросили хоть каких-то подтверждений его мытарств, так как единственного документа, справки о реабилитации, имевшейся у Зигмунда Иосифовича, им было мало. Его сын, Анатолий, отправился в Киевское управление СБУ, где не только смог ознакомиться с делом отца, но и забрал под расписку его дневники, конфискованные еще во время ареста. Их долго пытался получить Зигмунд Иосифович, но все потуги были тщетными.
Вскоре Анатолий приехал в гости в Израиль. К его приезду был устроен пикник, собрались родственники, горел костер, готовились шашлыки… Когда он передал отцу пакет с дневниками, тот тихонько попросил отвлечь народ. А сам бросил все три тетради в костер… Так он прощался со страшным прошлым и негостеприимной «Матушкой-Русью».
Зигмунд Иосифович очень гордился своей серебряной звездочкой «Узника Сиона», полученной в 2000 году, но нежно продолжал любить Украину и свой родной Киев. Еще он радовался Израилю, Акко, внучкам и морю. И очень хотел объездить с любимой женой полмира.
Его не стало 30 августа 2001 года. Лагерные болячки, а особенно работа в Чернобыле, сделали свое дело. Он умер в Акко. Во время похорон «Хевра Кадиша» покрыла его тело израильским флагом. Так делают, когда провожают в последний путь людей, сражавшихся за Сион. На его могиле написано «Узник Сиона Зигмунд Каганович», а под именем выбито прозвище – «Зорик». Так называли его родные, близкие и друзья молодости с Владимирской, Пушкинской и Крещатика…
19.01.2024
Библиография и источники:
Дело по обвинению Кагановича Зигмунда Иосифовича в преступлении, предусмотренном ст. 58-10 Ч. 1 УК РСФСР // ОГА СБУ, Киев, ф.6, д.55896фп; 55896фпкнс; 55896фпоc; 55896фпсс.
Воспоминания и записи Кагановича Анатолия Зигмундовича
Фото, использованные в статье, получены из личного архива Анатолия Зигмундовича Кагановича
