Эль Лившиц
1897 – 1981
Всему миру известны фотографии с издевательствами гитлеровцев над религиозными евреями в оккупированной Польше. Нацистские молодчики отрезали старикам пейсы, заставляли евреев, на потеху публике, публично молиться. Трудно поверить, но картина происходившего в годы Второй мировой войны в точности повторилась весной 1953 года в Винницкой внутренней тюрьме МВД.
Главным героем этой истории стал переплетчик бухгалтерских книг из Жмеринки Эль Лившиц. Арестованный за сионизм Лившиц однажды ночью был вызван на очередной допрос. Оперуполномоченные МВД (так после очередного переформирования стал называться НКВД) Ткаченко и Задорожнюк, страдая от скуки, устроили себе развлечение: повязав Лившицу принесенный откуда-то тфилин и вручив тому свиток Торы, парочка велела арестованному молиться Б-гу. Не успел Эль Лившиц произнести молитву, как чекисты начали хохотать, позвав насладиться представлением сотрудников из других кабинетов. Так и молился 57-летний Лившиц, пока винницким операм не надоело.
Над арестованным Лившицем издевались методично и изощренно, пытаясь выбить из него показания о принадлежности к еврейскому подполью. Его дело было на контроле в самом Киеве, поэтому от региональных чекистов требовался результат — раскрытие очередного «еврейского заговора».
На своем веку арестованный Эль Лившиц повидал многое. Он родился 10 января 1897 года в местечке Волковинцы, расположившемся ровно на полпути между Винницей и Проскуровым. Его отец, Мордко Шойлевич, был торговцем средней руки, а мать, Ита Янкелевна Зильберман, следила за домом. Семья была большой: старший брат Айзик, сам Эль, младшие братья Мешилом и Шмуль, сестры Броня и Мирьям.
В детстве все маленькие Лившицы ходили в хедер. Элю еврейская наука давалась легко, учился он с интересом, но в иешиву не пошел. В магазине отца нужен был счетовод, а средний сын, Элик, идеально подходил на эту роль. Окончив в 1915 году заочный курс бухгалтерского дела, Эль Лившиц получил соответствующий диплом и стал работать в магазине с отцом.
Пережив ужасы Первой мировой, Гражданской и советско-польской войн в родных Волковинцах, Лившицы понемногу начали вставать на ноги. Но в районе разразилась эпидемия тифа. В 1920 году старый Лившиц слег и практически сразу скончался. Некоторое время проработав в отцовском магазине, Элик переехал в местечко Солобковцы, женившись на местной девушке — Гитле Эйтесман. Но счастье было недолгим: спустя два года Гитла умерла.
Из Солобковцев молодой вдовец подался в местечко Браилов, где жила сестра Эля Мирьям. Ее супруг Шлема Ровнер, сотрудник местного сельпо, пообещал найти шурину работу. Он действительно не подвел. Эль Мордкович поселился в Браилове, устроившись бухгалтером в расположенном неподалеку селе Москалевка.
Нежелание Эля возвращаться на малую родину объяснялось не только отсутствием там работы. Лившицей в Волковинцах слишком хорошо знали, и не только те, чье знакомство можно было считать приятным. Столкнувшись в военные годы с волной еврейских погромов, молодое поколение семьи Лившиц пришло к выводу, что единственным безопасным местом для еврейского народа могла быть только Земля Израиля.
Особенно сионизмом вдохновились младшие братья Эля. Самым первым, в 1919 году, в Палестину через Бессарабию уехал Мешилом, сменивший в Эрец-Исраэль фамилию на Явниэли. Вслед за ним засобирался Шмуль. С начала 1920-х годов он, как тогда говорили, был кадровым сионистом, проводя в Волковинцах и соседних местечках активную национальную работу. В 1924 году Шмуль уехал в Палестину, где пробыл около трех лет. Для репатриации это было, к сожалению, самое неподходящее время: после подъема экономики в подмандатной Палестине наступила тяжелая рецессия. Постоянную и хоть как-то оплачиваемую работу найти было сложно, а британцы относились к приехавшим в страну евреям с плохо скрываемым раздражением. Шмуль, как и многие его соратники, вернулся в Советский Союз. В Стране Советов Шмуль Лившиц вынужден был публично покаяться в своих «грехах» и демонстративно заняться работой — шить шапки. Это был такой способ перейти к труду, приемлемому для советской власти, — стать настоящим рабочим. Поселился Шмуль в Солобковцах. Немало времени у него занял поиск работы бухгалтера в Браилове, поближе к брату.
В год приезда Шмуля в СССР, в 1927-м, за участие в сионистской организации Проскуровским окружным отделом ГПУ была арестована сестра Броня. Продержав ее недолго в тюрьме, сотрудники ГПУ девушку освободили, великодушно предложив уехать в Палестину. Броня последовала примеру братьев и в скором времени репатриировалась в Эрец-Исраэль.
Формально к сионистской организации Эль Мордкович Лившиц не принадлежал. Раньше, когда это еще было возможно, к нему в руки иногда попадала газета «Давар», издававшаяся левыми сионистами и сложными путями попадавшая из Палестины в Советский Союз. Полностью разделяя идею возрождения еврейского государства, Эль Мордкович оставался религиозным человеком, особенно не верящим в коммунистические эксперименты. Ему страстно хотелось уехать в Сион, но возврат Шмуля и семейные хлопоты привели к тому, что Эль Мордкович с подачей на выезд затянул. Шел 1931 год, и из Советского Союза уже почти не выпускали.
Все тридцатые годы Эль Мордкович проработал бухгалтером в разных артелях Браилова. Женившись повторно, на Гене Моисеевне Резник, в 1934 году Лившиц стал отцом — у пары родилась дочь Туба.
В 1937 году Лившицы переехали в Жмеринку. Эль Мордкович устроился работать в артели «Прогресс». Вскоре до него дошли трагические вести: в Браилове НКВД «вскрыл» сионистскую организацию, в которой якобы состоял его брат Шмуль; следствие назначило его главарем антисоветчиков. В состав «контрреволюционной группы» входили бывшие члены сионистских организаций и давние знакомые братьев Лившиц. Шмуля, когда-то поверившего в адекватность советской власти, 15 мая 1938 года расстреляли. Сам Эль Мордкович тогда чудом не оказался в тюрьме. Постепенно ситуация немного успокоилась. В 1939 году у Эля и Гени родился сын Яков.
Не успели жители Жмеринки немного отойти от акций красного Молоха, пожиравшего невинных людей, как на их долю выпало куда большее испытание — нападение нацистской Германии на СССР.
Война застала Эля Мордковича в Жмеринке. Как непригодный к несению воинской службы, он остался с родными на оккупированной территории, надеясь на гуманность захватчиков. Степень их гуманности и цивилизованности стала понятна уже 17 июля 1941 года, когда немцы на мотоциклах ворвались в местечко и сразу же начали бесчинствовать. Через неделю в Жмеринке появилось еврейское гетто, расположенное в одном из пригородов.
Выживать в гетто получалось не у всех. Эль Мордкович и его жена вынуждены были браться за черную работу, зарабатывая на скромное пропитание и каждый день рискуя не вернуться с наряда. Когда город перешел под власть румынских войск, это принесло евреям определенное облегчение: румыны над евреями издевались, но повально, как немцы, никого не убивали. В то же время евреям из соседнего Браилова повезло меньше. В 1942 году там была зверски убита 69-летняя мать Эля, Ита Янкелевна, старший брат Айзик и сестра Мирьям вместе с их семьями.
В начале марта 1944 года войска Красной Армии подошли к Жмеринке, а немецкие и румынские части начали отступать на запад. По гетто сразу же поползли слухи, что отходящие немецкие солдаты собираются уничтожить всех выживших евреев Транснистрии. Евреи искали спасения, делали всё возможное, чтобы найти временное убежище.
Лившицам на помощь пришел пожилой украинец — Петро Хомик. На протяжении двух недель он прятал в подвале своего дома Эля, его жену и детей. Красноармейцы освободили Жмеринку 20 марта 1944 года. Сердечно поблагодарив Петро, Эль Мордкович и Геня Моисеевна вернулись домой и стали заново обустраивать свою жизнь.
Не все жители Жмеринки были рады возвращению евреев, привыкнув за годы оккупации к мысли, что те никогда не вернутся из гетто и не потребуют назад свое имущество. Квартиры освобождали с большой неохотой, не говоря уже об украденных в годы оккупации вещах. Постепенно вопрос с жильем был решен. Лившицы заселились в Жмеринке в небольшой кирпичный дом на две комнаты по улице Октябрьской революции.
Почти сразу после освобождения Эль Мордкович снова начал работать бухгалтером. Вскоре Лившиц был вызван в прокуратуру. Якобы вел бухгалтерию неправильно и нанес урон государству. В конце 1945 года суд Эля Мордковича оправдал, но на повторном суде решили, что бухгалтера нужно всё же наказать, — дали год и шесть месяцев трудовой колонии. За любую оплошность по службе в сталинское время карали сурово.
В 1947 году Эль Мордкович вышел на волю. Из бухгалтеров пришлось переквалифицироваться сначала в заведующего складом кирпичного завода, затем — дежурного на складе древесины станции Жмеринка. В конце концов, не удовлетворенный заработками и условиями труда, Лившиц приобрел специальность переплетчика бухгалтерских книг и начал работать в различных учреждениях города по найму. Его супруга занималась домом, сын Яков учился в школе, а дочка Туба поступила в Житомирский строительный техникум.
Живя после войны неприметной и тихой жизнью, пожилой человек не мог и предположить, что уже несколько лет за ним по пятам ходят советские спецслужбы.
В их поле зрения Лившиц попал в апреле 1948 года из-за своей переписки с сестрой Броней Ноткин и братом Мешиломом, уехавшими до войны в Палестину. Все письма, направляемые им жмеринской или винницкой почтой за границу, подвергались тщательной перлюстрации. Пока соответствующий сотрудник, владевший иностранным языком, не узнавал, о чем написал гражданин СССР на Запад, письмо никуда не отправлялось. Эль Мордкович принципиально писал родне на иврите, письменной формой которого владел не хуже израильтян. У местных чекистов была проблема с сотрудниками, знающими древний язык, но, когда они его всё же нашли, — им стал контролер-переводчик по фамилии Марьянчик — на горизонте у них сразу замаячила перспектива получить очередные звездочки на погоны.
«Вот мои дети, хотя и растут в еврейском доме, религиозном доме… но они… разговаривают исключительно по-русски, — писал в декабре 1948 года Лившиц в одном из писем сестре Броне в Рамат-Ган, поздравляя ее с праздником Хануки. — Поэтому я завидую вам, что ваши дети воспитаны в другом духе».
В том же письме Эль Мордкович философски рассуждал: к своим 50 годам он пришел к выводу о том, что человек не должен концентрироваться лишь на удовлетворении своих материальных нужд. «Вспоминаю те времена, — делился с сестрой сокровенными мыслями Эль Мордкович, — когда Хасмонеи боролись за нашу свободу, когда нашему народу тоже грозила опасность потери собственной религиозной культуры и ассимиляции с другой, чужой культурой, но… герои нации рискнули жизнью и отстояли святость веры и свободу еврейского народа».
Сравнивая Теодора Герцля, поставившего вопрос о строительстве еврейского государства, с Матитьягу Хасмонеем, лидером восстания древних евреев против эллинов, жмеринский переплетчик бухгалтерских книг слал напутствие своей сестре, брату и их семьям в Палестине: «Сейчас это снова доверено вам, жителям Палестины. Эта война является нашей священной войной. Не опускайте руки… сейчас самое подходящее время, когда еврейский вопрос стоит перед всеми нациями».
Провозглашение Государства Израиль 14 мая 1948 года Эль Мордкович встретил с небывалым восторгом. Он снова написал сестре и брату. «Сердце дрожит, слыша о том, что наконец исполнилось пророчество… было создано еврейское государство, — не мог сдержать своих эмоций Лившиц. — Хочется самому вмешаться в толпу евреев… которые наконец-то добились успехов и достигли своей цели». Говоря о своем желании уехать в Израиль, Эль Мордкович одновременно критиковал Советский Союз. Описывая взаимоотношения граждан в СССР, он употребил известное латинское изречение — «человек человеку волк». Об отношении к евреям не стоило и говорить.
После того, как в Москве открылось израильское посольство, советским евреям казалось, что освобождение из галута уже не за горами. В письме, отправленном в Израиль в ноябре 1948 года, Лившиц писал с уверенностью, что израильские «амбассадоры» сделают всё необходимое для репатриации советских евреев на историческую Родину. «То, что мой брат напоминает в своем письме о его отношениях с послом, мадам Голдой, это очень хорошее дело, — надеялся на скорую встречу с родными пожилой человек, — …прошу как можно скорее написать ей письмо с просьбой, что касается нас, и, возможно, она ответит прямо на мой вопрос, на мой адрес». Брат Эля Лившица, Мешулем Лившиц-Явниэли, действительно был лично знаком с личным секретарем Голды Меир и вызывался содействовать брату с репатриацией. Из этого ничего не вышло. Советская власть никого из своих граждан за железный занавес выпускать не собиралась.
Используя изъятую на почте переписку, в апреле 1949 года Жмеринский районный отдел МГБ завел на Эля Мордковича Лившица дело-формуляр под кодовым названием «Фанатик». Судя по перехваченным письмам, чекистам следовало отнести его к контрреволюционерам. Для того, чтобы подкрепить данные, полученные с почты, эмгэбэшники решили ввести в разработку Лившица своего проверенного агента — «Охотную».
Агент «Охотная», она же Ева Львовна Глизер, была коллегой Лившица по его работе на станции Жмеринка. До войны она была учительницей, а в 1940 году Глизер была завербована НКВД для выявления антисоветски настроенных лиц среди учителей и учеников собственной школы. В середине марта 1949 года чекисты снова вышли с ней на связь и сразу же послали шпионить за Элем Мордковичем. Навыки и опыт Глизер позволили ей быстро сойтись с «братом-евреем», который, ничего не подозревая, раскрывал коллеге свою душу. В беседах с Лившицем агент выяснила, что он был «антисоветски националистически настроен» и пользовался авторитетом в жмеринской религиозной еврейской общине.
Лившиц действительно был активным прихожанином единственной сохранившейся в городе синагоги. Потеряв на войне 18 близких и дальних родственников, Эль Мордкович еще чаще стал обращаться к Б-гу. Синагога была тем местом, где собирались единомышленники, любящие свой народ и всё еще читающие книги на иврите. Агент МГБ Глизер утверждала, что Лившиц в синагоге неоднократно зачитывал полученные им из Израиля письма и водил дружбу с известными в городе религиозными евреями.
Для чекистов эти люди были подозрительны. Среди них значились «известные органам еврейские националисты»: председатель еврейской общины при синагоге Леви Авербух, бывший председатель общины Давид Островский, секретарь общины Эзра Кракопольский и многие другие.
Компромата на знакомых и друзей Лившица хватало. Так, по данным агента УМГБ Владимирской области Стакана, к секретарю жмеринской еврейской общины Кракопольскому после войны приезжал видный религиозный сионист Мордехай Ханзин, c которым Кракопольский обсуждал в резком антисоветском духе еврейский вопрос в СССР.
В марте 1950 года агент «Охотная» также сообщала в МГБ, что, работая некоторое время кладовщиком на кирпичном заводе, Лившиц завел дружбу с жителем Жмеринки Сухером. Его сын, студент одного из высших учебных заведений Киева Александр Сухер, был арестован по делу «Союза еврейской молодежи». «Фанатик в клеветнической антисоветской форме осуждал репрессию Сухера и его друзей и высказал опасение, что его самого тоже могут арестовать за высказывание своих политических убеждений», — докладывали во 2-е Управление МГБ УССР винницкие чекисты.
После ареста сына Сухера, Эль Лившиц максимально ограничил круг своего общения, тем не менее, излагать «антисоветские» взгляды в своих письмах не прекратил. В одном из них он просил сестру выслать ему талес, древний символ иудаизма. Еще в одном — резюмировал, что унижения еврейского народа в СССР продолжались и после Холокоста: иврит находился под запретом, более десяти лет почти никто не говорил на идиш, в стране не было ни еврейского радио, ни еврейских газет, ни синагог, ни иешив. «…от Волочиска до Киева мы имеем всего… 5 синагог: в Проскурове, Жмеринке, Славуте, Бердичеве и Одессе, — сокрушался Лившиц. — Поэтому клад еврейского народа, молодежь, которая нам дороже всего, ассимилируется… не зная того, что наши предки завещали не забывать своего языка». Получив от сестры на праздник Рош ха-Шана открытку с изображением израильских солдат и членов израильского правительства, Лившиц принес ее показать в синагогу. Тотчас же это было зафиксировано органами, которые неспешно, но методично собирали на пожилого человека компромат.
Для проведения мероприятий по активизации разработки Лившица, в Жмеринский райотдел МГБ в декабре 1950 года даже приезжал оперативный работник 4-го отделения 2-го отдела УМГБ Винницкой области. Тем не менее завербовать еще одного агента, который мог бы доносить на Лившица, чекистам не удалось.
Эль Мордкович явно стал вести себя еще осторожнее. В 1951 году он прекратил вести какую-либо переписку с сестрой и братом, заметив непривычную задержку корреспонденции и обратив внимание на то, что многие его письма до адресатов не доходят.
Однако о нем никто и не думал забывать. 12 февраля 1953 года в дом к Лившицам требовательно постучали. На пороге оказались старший оперуполномоченный Винницкого УМГБ старший лейтенант Задорожнюк и сержант милиции Павленко. Предъявив главе семейства ордера на арест и обыск, сотрудники сразу же приступили к обыску. Перевернув весь дом, чекисты отвезли Лившица во внутреннюю тюрьму Винницкого МГБ.
Ему было предъявлено обвинение в том, что он, примкнув в послевоенный период к националистической группировке, проводил в ее составе антисоветскую работу, а также, поддерживая письменную связь с заграницей, клеветал на Страну Советов и ее режим. Отдельно в обвинении упоминалось систематическое прослушивание Лившицем радиостанции «Коль Исраэль», зачитывание им открыток и писем из-за границы в жмеринской синагоге и неоднократно высказанное желание арестованного выехать в Израиль.
По делу арестованного Лившица работало несколько человек. На допросах он длительное время категорически отрицал наличие у него каких-либо связей в Жмеринке, Виннице или других городах. Однако найденный во время обыска список членов еврейской религиозной общины, переписка Лившица со знакомым Беркой Бродским, а также другие документы говорили об обратном.
У него также были изъяты 164 книги на иврите и идише. Значительная часть их носила религиозный характер и когда-то принадлежала раввину Альтеру Файнгольду, погибшему в Жмеринском гетто. Незадолго до своей смерти, в 1943 году, книги смогла передать Элю Лившицу вдова раввина. Другие книги он получил от разрабатываемого МГБ религиозного еврея Флимана, о чем говорили дарственные надписи.
Невзирая на обилие доказательств, Эль Мордкович мужественно молчал, всячески отрицая обвинения в антисоветской агитации и отказываясь давать показания на своих знакомых. В ход пошли излюбленные методы эмгэбэшников — издевательства и пытки.
Глумлением над Торой и еврейской религией, описанным в начале нашего повествования, дело не ограничилось. Как правило, Лившица вызывали на допрос после 9 часов вечера, не давая отдыхать днем. На допросе сидеть запрещалось — только стоять, без возможности изможденному человеку хотя бы прислониться к стене.
Чекисты звали Лившица в лучшем случае «бандит»; остальные прозвища были еще унизительнее. Теряя терпение, старший лейтенант Задорожнюк и заместитель начальника 2-го отделения Винницкого УМГБ Ткаченко валили Эля Мордковича на пол и били ногами.
Расследовавший впоследствии дело старший следователь УМВД капитан Пучкин также не отличался деликатностью. Однажды, отправившись в рабочее время в кинотеатр, садист запер Лившица в холодном подвале. Арестованного через несколько часов, сжалившись, выпустила сотрудница управления. Всё время оскорбляя Эля Мордковича по национальному признаку, Пучкин любил повторять, что все евреи отсиживались во время войны в тылу. «Ваши жены, толстозадые еврейки, не дают людям покупать продукты на базаре, — так пояснял арестованному свой взгляд на национальный вопрос следователь. — А ваши горбоносые евреи, как копнуть, и грабят правительство и государство».
Вытягивая информацию из арестованного, Пучкин то и дело угрожал ему: «Ти звідси не вийдеш». На вопрос обессилевшего Эля Мордковича, почему Пучкин над ним так издевается, тот однажды простодушно ответил: «Это мой хлеб. Я могу тебя просто застрелить в своем кабинете и мне ничего за это не будет».
Несмотря ни на что, пожилой еврей так и не оговорил членов еврейской жмеринской общины и других своих знакомых, которых чекисты хотели подвести под дело о сионистской подпольной организации. В постановлении от 9 апреля 1953 года Пучкин, оставив ранее предъявленное Лившицу обвинение по статье 54-10 ч.2 УК УССР («Пропаганда или агитация с использованием религиозных или национальных предрассудков масс»), вынужден был исключить обвинение об участии в антисоветской группе.
Пользуясь показаниями агента «Охотной» и прикрепив к делу 17 писем Лившица и его родственников, конфискованных на почте, следствие подготовило для суда целый букет фактов, доказывающих «несоветские» взгляды обвиняемого.
В одном из писем Лившиц, как человек религиозный, сокрушался, что еврейские юноши всё чаще женились после войны на нееврейках, что строго запрещают законы иудаизма. Не разбираясь в иудаизме, чекисты трактовали эти строки как националистические.
Описывая родным послевоенную действительность, Эль Мордкович просил сестру Броню и брата Мешулема не судить строго проживающую в СССР молодежь: «Они родились в грешной эпохе…» И дальше, с надеждой: «…в конце концов мы переживем всех врагов и с большим удовольствием перейдем большой, но тяжелый мост». Это было трактовано Пучкиным как ярая критика Лившицем советского режима.
«Пришили» Лившицу и передачу за границу конфиденциальных сведений. Современного читателя удивит, но в качестве таковых в деле фигурировали строки из письма Эля Мордковича о количестве еврейского населения по городам и местечкам Украины: «Спасенные остатки нашего народа сконцентрированы в большинстве случаев в больших городах, например: в Киеве — 125 тысяч, в Одессе — 70 тысяч, в Проскурове — 10 тысяч, в Виннице — 15 тысяч, в Жмеринке — 10 тысяч…»
В письме, направленном Броне Ноткин в середине февраля 1950 года, Эль Мордкович очень аккуратно попытался рассказать о судьбе своего брата Шмуля: «…Ты всё спрашиваешь о Шмилике, я тебе уже писал, что о нем трудно что-нибудь узнать, ему нельзя писать. Такое же положение со всеми его товарищами. Я ничего не могу сделать, нужно ждать». В том же письме он просил сестру узнать о судьбе участков, приобретенных до войны в Палестине его другом из Жмеринки Мойше Спектором. Спектор, мастер по меху артели «Новый шлях», был родом из эстонской Либавы и в 1933–1936 годах через организацию «Хаклаи» вложился в покупку земель в районе улиц Ицхак Альханан и Шаарони в Тель-Авиве. Надеясь выехать рано или поздно в Израиль, Спектор пытался что-нибудь узнать про свои активы. Получил ли он ответ на свой запрос — неизвестно, зато о недвижимости за рубежом узнали советские спецслужбы.
Точно так же органам стало известно о жителе Жмеринки Абраме Берченко, у которого Лившиц часто слушал радиопередачи из Израиля. Жмеринские евреи старались не пропускать эти передачи, но понимали с пятого на десятое из-за сефардского произношения, используемого в еврейском государстве.
Эля Лившица интересовало об Израиле решительно всё. Он просил брата и сестру писать ему об освоении Негева, строительстве в молодой стране жилья и киббуцев, приеме новых репатриантов из разных стран.
На следствии выяснилось, что Эль Мордкович писал не только в Израиль, но и в США. В Милуоки с 1912 года жил его дядя, Пейсах Лихтер, которому он точно так же описывал разрушение еврейских общин в Советском Союзе.
Суд над Элем Мордковичем Лившицем состоялся 20 апреля 1953 года. За четыре часа судебного заседания, отвечая на вопросы прокурора Пожарука и адвоката Кенига, подсудимый полностью сознался в написании антисоветских писем. В здании Винницкого областного суда пожилой человек публично подтвердил свое желание уехать в Израиль, мотивируя это отсутствием какой-либо еврейской «народной искры» в СССР. По совету адвоката, Лившиц «признал ошибку» и попросил суд снисходительно к нему отнестись, смягчив меру наказания.
Но никакого снисхождения не последовало. Его осудили по статье 54-10 ч.2 УК УССР на 25 лет исправительно-трудовых лагерей с конфискацией всего имущества и 5-летним лишением избирательных прав. Могли бы дать и «вышку», о чем красноречиво намекнули упоминанием в приговоре указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года «Об отмене смертной казни».
Даже по советским меркам приговор был чудовищным. В поданной в тот же день кассационной жалобе в Верховный суд УССР осужденный Лившиц просил пересмотреть свое дело. Отрицая обвинения в национализме, он в который раз пояснял органам, что всего лишь придерживался религиозных традиций. Сообщал он и о незаконных способах ведения следствия. Должного воздействия на Верховный суд УССР его жалоба не возымела. Своим определением от 13 мая 1953 года он оставил приговор в силе.
Тем временем Лившица этапировали в пересыльный пункт Карагандинского исправительно-трудового лагеря, располагавшийся в городке Карабас. Немолодому человеку, инвалиду по зрению, страдавшему от эмфиземы легких и гипертонической болезни, определили заниматься в лагере облегченным трудом.
Но и в Карлаге Эль Мордкович не сдавался. В конце концов Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР рассмотрела его дело. В Москве посчитали, что приговор был слишком суровым. Срок наказания снизили до 10 лет лагерей с конфискацией и поражением в правах. Жалоба Лившица на применение к нему незаконных методов ведения следствия была направлена в Особую инспекцию УКГБ при СМ УССР по Винницкой области.
В лагере Элю Лившицу довелось посидеть недолго. Карагандинская областная прокуратура освободила его 4 октября 1954 года. Освободить-то освободили, но с реабилитацией тянули. Лишь в конце марта 1960-го года председатель Верховного суда Горкин в очередной раз рассмотрел дело Лившица. Анализируя материалы следствия и тексты писем Эля Мордковича, высшая судебная инстанция пришла к выводу, что по своему содержанию они не являлись контрреволюционными. Религия в Советском Союзе официально была не запрещена, а религиозный взгляд на вещи никак не мог квалифицироваться как антисоветская агитация. Уголовное дело в отношении Лившица за отсутствием в его действиях состава преступления было прекращено, а приговор отменен.
В одном из изъятых в 1950-х годах писем Эль Лившиц писал: «Дай Б-г дожить до хорошего, хотя я уже не молодой, но всё же я надеюсь и хочу жить свободной жизнью. Но кто знает, доживем ли до этого». К сожалению, дождаться счастливого дня репатриации в Эрец-Исраэль гордый еврей так и не смог. Когда это вновь стало возможным, Эль Мордкович подался на выезд, но в 1978 году получил отказ. Советские бюрократы, осведомленные об уголовном деле сталинской эпохи, выездную визу дать отказались.
Не будучи в состоянии репатриироваться в Израиль, Эль Лившиц активно помогал другим евреям вернуться на Родину. Проживая последние годы с супругой в Житомире, он консультировал людей по поводу отъезда в Израиль через советскую Прибалтику. Принимал он только «своих» людей и исключительно за закрытыми дверями, прекрасно помня про уши и глаза советского КГБ. Но не помогать не мог.
Эля Лившица не стало 1 сентября 1981 года. Начатое им дело смогла завершить его дочь Туба, репатриировавшаяся в Израиль в 1996 году. В свободном мире, Соединенных Штатах Америки, проживает его сын Яков.
28.08.2022
