В июле–августе 1980 года в Москве должны были проходить летние Игры XXII Олимпиады — первые в истории Олимпийские игры, организованные в социалистической стране. Ответственность колоссальная, ведь цель — продемонстрировать всему миру преимущества социалистического строя — была понятна и врагам, пытавшимся сорвать масштабную рекламу советского режима.

Еще за два года до Олимпиады, в июне 1978 года, глава Госбезопасности Юрий Андропов указывал в своей записке в ЦК «О замыслах западных спецслужб и зарубежных антисоветских организаций» в связи с «Олимпиадой-80» на необходимость выработки соответствующих мер безопасности. Меры предполагали нейтрализацию внешних и внутренних врагов советской власти, среди которых «сионисты» занимали одну из главных позиций.

Итак, накануне начала Олимпиады на работу к сотруднику НИИ экономики при Госплане СССР Борису Ильичу Каневскому пришла парочка гэбистов, провести беседу. Математику объяснили, что в советской науке и искусстве евреи занимают непропорционально большое место. С точки зрения чекистов, то, что называлось антисемитизмом, нужно было назвать иначе. Как водилось в те времена, оперативники посулили проблемы на работе. По-видимому, просто запугивали, так как еще два года Каневский работал почти спокойно. Если не считать проблемой тот факт, что в 1981 году в его отделе появился новый сектор, состоящий из двух человек. Работа сектора заключалась в наблюдении за Борисом Ильичом и в текущей обработке данных. Отношения с руководством, впрочем, оставались весьма хорошими.

Откуда такое пристальное внимание со стороны спецслужб? Борис Ильич не был выходцем из семьи «лишенцев» или врагов народа. Родители по образованию были архитекторами, выпускниками Одесского института изобразительных искусств. Отец, Илья Нисонович, происходил из пролетарской семьи, работал военным строителем. Мама, Матильда Ильинична Винницкая, хоть и успела до революции отучиться в гимназии, но доказала свою преданность идеалам Октября отработкой на производстве. Никакой антисоветчины!

За границей Каневский никогда не жил, детство его прошло в Москве. До 1948 года семья жила в коммуналке в переулке неподалеку от Киевского вокзала, но однажды Илье Нисоновичу предложили на выбор: или орден, или отдельную квартиру. Вернувшись в июне 1945 года из Берлина, Илья Нисонович больше года работал на Дальнем Востоке, а потом строил в Подмосковье военный объект — и за ударный труд его решили поощрить. Он выбрал квартиру и перевез семью на самую окраину — туда, где когда-то располагалось имение Кутузовых, деревня Троицкое-Голенищево. Теперь это был рабочий район, напротив кинофабрики «Мосфильма». Антисемитские эскапады на окраинах были не редкостью, поэтому умение постоять за себя являлось насущной необходимостью.

Школу Борис Каневский оканчивал в 1962 году, в разгар реформы среднего образования, когда школы с 10-летки переходили на 11-летний курс обучения. Терять год не хотелось, и под конец обучения пришлось менять школу — некоторые еще оставались на старых, десятилетних программах. Школа была самая обычная — в отличие от, например, элитной Второй школы, где дети в рамках производственного обучения осваивали программирование и радиомонтаж, Каневский с одноклассниками работал руками на автобазе. Что не помешало талантливому мальчику поступить в МГУ.

Прессинг гэбистов объяснялся просто: Борис Каневский был одним из тех, кто указал советской власти на вопиющее неисполнение ею своих же законов.

Вся советская пресса пестрела заголовками: на великой интернациональной Родине всем гарантированы равные права. Но Борис Каневский вместе со своим другом Валерием Сендеровым и другими соратниками этот тезис опроверг, разоблачив дискриминацию евреев при поступлении в высшие учебные заведения.

Они стали внимательно наблюдать за вступительными экзаменами еще в 1978 году. Валерий Сендеров, преподаватель математики в московской физматшколе № 2 и диссидент, постоянно участвовал в подготовке советской школьной сборной на Международную математическую олимпиаду. Вначале он заметил, что в сборную почему-то не включают очень сильных ребят, евреев по национальности, нанося тем самым настоящий ущерб команде. Затем он обнаружил, что задачи, предлагаемые для тренировки расширенного состава сборной, брались не только из редких, в том числе иностранных книг, но и с приемных экзаменов механико-математического факультета Московского государственного университета. Задачи эти были повышенной сложности — так называемые «гробы». Которых на вступительных экзаменах быть не должно.

Такие задачи подходили для всесоюзной или международной олимпиады, но никак не для вступительного экзамена. Именно такие «гробы», как показало проведенное Каневским и Сендеровым исследование, получали абитуриенты с еврейскими фамилией или отчеством, которых иногда даже сажали в отдельную аудиторию — так экзаменационной комиссии было еще удобнее отсеивать евреев

Собранная другими еврейскими активистами статистика показала, что в 1979 году из 47 абитуриентов — не евреев, включая 14 победителей олимпиад, было принято 40. А из 40 еврейских абитуриентов, среди которых было 26 «олимпиадников», приняли лишь шестерых.

В следующем году ни один из 400 евреев — выпускников ведущих московских матшкол — даже не попытался поступать на мехмат МГУ. Всё дело было в летних олимпийских играх, из-за которых советское руководство решило проводить вступительные экзамены во все столичные вузы в одном августовском потоке. Обычно экзамены на мехмат проходили в начале июля и, в случае неудачи, была возможность подать документы в другой институт в августе. В 1980 году шанс поступить в высшую школу был только один, и особого смысла в рискованном эксперименте не было.

В том же 1980 году Борис Каневский и Валерий Сендеров написали и издали в самиздате очерк «Интеллектуальный геноцид». В нем были собраны математические «гробы», предлагавшиеся еврейским абитуриентам мехмата МГУ и некоторых других вузов, а также описаны конкретные истории несправедливого выставления им низких оценок на приемном экзамене.

В хрущевские времена серьезные ограничения в приеме евреев были в Московском инженерно-физическом институте (МИФИ), некоторые препоны чинились и в Московском физико-техническом институте (МФТИ). В то же время на мехмате МГУ было «всего лишь» три-четыре преподавателя с явными антисемитскими настроениями. Если они попадали в приемную комиссию, то придирались к лицам еврейской национальности — сугубо по личной инициативе. Однако до 1967 года, если не брать во внимание указанных преподавателей, экзаменовали условных «Смирнова» и «Рабиновича» на общих основаниях.

В 1968 году появились первые признаки того, что у ректора МГУ, академика Ивана Георгиевича Петровского, талантливого математика и весьма порядочного человека, с партбюро университета есть определенные трения. Петровский болел за науку и совершенно не интересовался происхождением подопечных. Перенеся тяжелый инфаркт, Петровский постепенно отходил от руководства. В 1969 году партбюро был дан последний бой: тогда, несмотря на большой отсев, было все же принято определенное количество евреев.

В 1969 году деканом механико-математического факультета МГУ стал откровенный погромщик из парткома Петр Матвеевич Огибалов, а в 1970 году секретарем факультетского партбюро стал Виктор Антонович Садовничий (будущий ректор МГУ; в сегодняшних интервью он объясняет, что никакой дискриминации не было, евреям «просто надо было создать идеологическую платформу» для начинавшейся тогда массовой эмиграции на Запад). При них антисемитская повестка на факультете расцвела пышным цветом.

Мехмат фактически стал «юденфрай», но с определенным исключением: на факультет проскакивали евреи — участники Международной математической олимпиады школьников. Срезать их на вступительных было невозможно чисто технически — на факультет «олимпиадников» брали автоматом.

Чтобы закрыть эту лазейку, в конце 1979 года руководство мехмата даже обратилось в ЦК КПСС с необычной просьбой: чтобы сильные школьники равномернее распределялись по ведущим вузам, ограничить число «олимпиадников», поступающих на факультет автоматом, до пяти человек. Просьба была отклонена, но сам факт обращения был весьма примечательным.

Приемная комиссия мехмата преуспела не только в талантливой подборке «гробов», но и в более тонком деле — разоблачении «криптоевреев». Один из членов вступительной комиссии вообще имел сверхъестественное чутье. Почти как собака породы доберман-пинчер, которых нацисты натаскивали на поиск немецких евреев.

После упомянутой беседы с сотрудниками КГБ в 1980 году Каневский не образумился. Через академика Андрея Дмитриевича Сахарова сборник «гробов» передали на Запад, где он был издан под названием «Еврейские задачи». Каневский вместе со своими товарищами продолжал дежурить на вступительных экзаменах и писать апелляции «зарезанным», он также составил список задач и памятку для абитуриентов-евреев.