Давид Шехтер
1956 г. р.
«Думаешь, ждут тебя там?.. На хрена ты им сдался! Загонят в Димону, в жестяные бараки... Вспомнишь еще родную Одессу, Черное море! Если начистоту, не понимаю, почему ты себя так странно ведешь. Многие, кстати, совершенно напрасно, считают нас какими-то исчадиями ада. Но поверь, это совершенно не так! Ты сможешь многого добиться с нашей помощью. Если захочешь — станем большими, настоящими друзьями...» — так в своей повести «В краю чужом» описывает попытку вербовки еврейского активиста писатель Давид Шехтер. Художественного вымысла в повести почти нет, ведь ее главный герой — одессит Шломо — это сам автор, которому пришлось столкнуться с тоталитарной советской системой.
Сотрудник УКГБ по Одесской области майор Князев, личный куратор из того же ведомства лейтенант Мацегора, глава 5-го отдела Краснов — физиономии этих чекистов мелькали перед Давидом Исааковичем долгие годы «отказа». Когда попытки упечь Шехтера за решетку срывались, кагэбэшники пытались «подружиться». Все напрасно. Советским законам одессит предпочитал закон Моисея, а тюрьме народов — Эрец-Исраэль.
Давид Шехтер родился 13 марта 1956 года в Одессе, в еврейской семье. Отец Давида, Исаак Яковлевич, в свое время окончил Одесский институт инженеров морского флота и трудился по специальности, мать, Ирина Давидовна, преподавала в школе математику.
На свет Давид появился вместе с братом-близнецом. В те годы люди боялись давать детям еврейские имена, но Шехтеры решили: один мальчик будет наречен в честь погибшего на фронте деда, отца матери, а его брат станет Яковом, унаследовав имя деда по отцовской линии.
Родители были вполне советскими людьми, мало соблюдавшими еврейские традиции. Это касалось и идиша, которым старшее поколение пользовалось только для того, чтобы скрыть от Давида и его брата Якова свои взрослые секреты. Традиции в семье держались на бабушке, Двойре Хаймовне, постившейся на Йом-Кипур и устраивавшей праздничный ужин на Песах. Еще бабушка дарила детям деньги на Хануку — «хануке гелд». Этим и ограничивалось соблюдение еврейских традиций в семье.
И стать бы одесским евреям Давиду и Якову строителями коммунизма, но не тут-то было! Об их происхождении не давало забыть государство, с его пресловутой «пятой графой» в паспорте, и, конечно, бдительные сограждане. Не раз и не два маленькому Давиду приходилось слышать неприятные заявления о своей национальности и далекой ближневосточной стране, где он никогда не был, но куда с завидным постоянством его отправляли сверстники. Придя однажды из детского сада, Давид спросил: «Мама, а что такое “шестиконечное г-вно”?». В новом районе Одессы, называвшемся Черемушки, евреев было не так много, как в центре города, и ненависть чувствовалась намного острей.
В школе Давид Шехтер хорошо успевал по всем предметам, но особую любовь испытывал к словесности. Его привлекала профессия журналиста. С 15-летнего возраста он стал печататься в одесских газетах, лучше понять и постигнуть это ремесло помогли годичные занятия в Школе молодого журналиста при газете «Комсомольская искра». Когда речь зашла о поступлении в университет, у парня сомнений не было — конечно же — факультет журналистики!
Поступить в любой институт еврею абитуриенту в Одессе было почти невозможно, поэтому Давид решил посоветоваться с преподававшим в школе молодого журналиста сотрудником «Комсомольской искры» Евгением Голубовским. Старший товарищ, к которому Шехтер пошел как к заправскому ребе, выдал неутешительный вердикт: «Оглянись: в нашей редакции работают одни инженеры, включая меня. Про поступление в Одессе, а тем более на журфак, можешь забыть». Выход для еврейского юноши был один: уезжать из Одессы и поступать на инженера. «Получи диплом инженера, возвратись домой — и попробуй пробиться в газету, может и получится, — посоветовал Голубовский. — Ну, а если не выйдет, то хотя бы будешь иметь хорошую специальность и сможешь заработать на кусок хлеба».
Давид внял мудрому совету. С братом Яковом они поехали в Курган, где когда-то по распределению работали их родители. Отлично сдав экзамены в Курганский машиностроительный институт, Давид стал студентом инженерного факультета по специальности «Металлорежущие станки и инструменты». Атмосфера в Кургане действительно была совершенно иной. Евреев в Зауралье многие жители отродясь не видели, тем более однокашники, студенты машиностроительного института, приехавшие из далеких сибирских деревень.
Все годы учебы в Кургане свое призвание — журналистику — парень не забывал и регулярно печатался в институтской, а потом и областной молодежной газете. Нашел он в городе и привычный круг общения — немногочисленных евреев, в основном выходцев из Украины, которые попали в Зауралье во время эвакуации. Там, в Кургане, в 1975 году Давид Шехтер нашел свою любовь, будущую спутницу жизни и верную соратницу. Его избранницу звали Хана Козленко, ее отец был крупным химиком. Перевезти семью из Харькова в далекий Курган бывшему фронтовику, участнику боев на Курской дуге Дону Шимоновичу Козленко пришлось по схожей причине: ему, еврею, не давали в Харькове работать. Через год после свадьбы у молодой семьи родился первенец — Шимон.
Окончив в 1978 году институт, с женой и маленьким сыном, Давид Шехтер вернулся в Одессу. Договорившись в главке, его отец выхлопотал сыну распределение на Одесский завод радиально-сверлильных станков, где долгие годы трудился сам. Однако в городе у моря новоиспеченного инженера ждал неприятный сюрприз. Невзирая на направление и место рождения, советские бюрократы не желали прописывать Шехтера в ту самую квартиру из которой он пять лет назад уехал на учебу. Битва с чиновниками длилась три месяца. Помог лишь визит к заместителю председателя Одесского горисполкома. «Ничего не понимаю, — удивился большой чин, — у вас же есть все основания прописаться». Все бумаги действительно были в полном порядке, но чиновники просто боялись брать на себя ответственность. Дело было нешуточное — дать прописку еврейской семье.
Когда этот вопрос был решен, Давид Исаакович решил осуществить задуманный план. В одесскую журналистику он вернулся в качестве рабкора, живописно рассказывая о скучных заводских буднях. Заметки рабкора Шехтера любили, но в штат не брали. Голубовский, ставший к тому времени одним из ведущих сотрудников «Вечерней Одессы», помог ему начать печататься, свел с другими журналистами, но о работе на ставку нельзя было и мечтать.
Промаявшись внештатником пару лет, Давид решил сходить к еще одному еврею-газетчику, занимавшему видный пост в областной газете «Знамя коммунизма». Корифей журналистики, когда-то сам чудом просочившийся в особо важную для властей сферу, окончательно похоронил планы Шехтера стать профессиональным колумнистом: «C такой национальностью и фамилией на работу в газете можешь не рассчитывать. В любой одесской редакции даже уборщицу утверждает на работу второй секретарь обкома, отвечающий за идеологию. Забудь!».
Пришлось действительно забыть и искать отдушину в другом месте. В Одессе тогда активно действовал киноклуб, который вел кинокритик Борис Владимирский. Давид с удовольствием посещал заседания. Однажды, после просмотра фильма Феллини, собравшиеся на чей-то квартире приятели услышали от одного из них странное слово — «шабес». Оно было знакомым, не раз слышанным в детстве, но что оно означает не знал никто. Давид пошел за пояснением к бабушке. Двойра Хаймовна с ужасом посмотрела на внука и воскликнула: «Шейгец! Ты не знаешь, что такое шабес?». С той самой поры Давид начал чувствовать, что с ним действительно что-то не так: его друзья и соседи, украинцы и русские, хорошо знали родную культуру, а он, еврей, не знал о своих корнях решительно ничего.
Еврейская молодежь Одессы конца 70-х годов увлекалась йогой, эзотерикой, итальянским кинематографом, но о себе ничего сказать не могла. У евреев была выдающаяся история и культура, но Давид, к своему стыду, больше знал об итальянцах и французах, чем о своих предках. А между тем он долго жил в квартире своего прадеда на Тираспольской, находившейся совсем рядом с тем домом, где прадед, Хаим-Дувид Айзенштейн, состоявший членом «Общества любителей языка иврит» в Одессе, встречался с классиками еврейской литературы Хаимом Нахманом Бяликом и Ашером Гинцбергом.
И неожиданно Шехтера захватило все еврейское. В Одессе никого с подобными взглядами он не знал, но неожиданно помог московский знакомый. Это был программист, ставший любавичским хасидом под влиянием своего коллеги, московского еврея-активиста Ури Камышева. Этот знакомый, приехавший отдохнуть на Черное море, впервые надел на Давида тфилин. А позже позвонил и сказал: «Я нашел тебе в Одессе нашего человека. Зовут его Шая Гиссер, живет он на Дерибасовской угол Пушкинской». Известный в будущем раввин тогда был совсем молодым парнем, но об иудаизме знал значительно больше, чем его новоиспеченный соратник. Впоследствии вокруг них стали появляться и другие люди.
В 1970-80-х годах в Одессе действовала синагога «Нахлас Элиэзер», располагавшаяся в ветхом здании за Пересыпским мостом. Ходили туда в основном очень пожилые люди. Присоединиться к общине человеку со стороны было сложно. Придя однажды в синагогу , Шехтер, уже серьезно поднаторевший на занятиях с Шайкой Гиссером, заявил с порога: «Я хочу изучать Тору». Но глава одесской еврейской общины Аркадий Литван, выпускник Московской иешивы, сразу же указал энтузиасту на дверь: «Уходите отсюда. Вас этому должны были обучать родители». Явный намек Литвана на то, что за посетителями идет надзор, Давид не распознал, поэтому все равно в синагогу стал наведываться.
По мере погружения в еврейскую жизнь Давид Шехтер стал задумываться о репатриации в Израиль. Вся семья его в этом решении поддержала. В 1981 году Давид и Хана Шехтеры вместе с родителями подали документы на выезд.
Реакция последовала незамедлительно. Шехтера вызвали на ковер и исключили из комсомола c нелепой формулировкой — «за измену Родине». Вслед за этим разгорелся страшный скандал по месту службы. Давиду пришлось уйти. После изрядной головомойки работу потерял и отец, Исаак Яковлевич. Руководство Одесского завода радиально-сверлильных станков плевать хотело на то, что инженер Шехтер всю жизнь отдавал предприятию все свои силы и весь свой талант: главное, что решил уехать из процветающей социалистической Родины и вырастил сына «антисоветчиком»!
К подобному исходу событий оба Шехтера были готовы. Еще до подачи документов в ОВИР отец и сын стали подыскивать себе новые места работы. Исаак Яковлевич нашел его быстро и совсем неподалеку: на территории «родного» завода радиально-сверлильных станков существовала автономная единица — «Экспериментальное конструкторское бюро». Со светлыми головами там была напряженка, и начальник одного из отделов бюро, узнав, какой профессионал пришел к нему устраиваться, не мог скрыть своей радости. «Беру! — улыбнулся он во все тридцать два зуба. — Как ваша фамилия?» – «Шехтер». Тут лицо его исполнилось вечной скорби и руководитель промолвил: «Да-а, тут надо подумать». Исааку Яковлевичу так и не перезвонили. После увольнения и вплоть до своего отъезда в Израиль инженер-конструктор Исаак Шехтер нигде так и не смог найти работу. Сыну повезло больше. Используя все тот же маневр, Давид смог устроиться инженеров одно небольшое одесское предприятие. Скандал с подачей документов в ОВИР прошел мимо нового руководства.
Получив предсказуемый отказ на выезд, Шехтер еще больше втянулся в еврейское движение. Летом 1983 года Шайка Гиссер повез его в Москву делать обрезание. На конспиративной квартире, где делался «брис», в качестве «сандака» присутствовал «цадик ми-Москва» Гече Виленский. В скором времени Ханна и Давид Шехтеры поставили хупу — как того требовала еврейская традиция. Не отставал в своем поиске еврейской идентичности и брат Яков, уехавший жить в Вильнюс, одну из неофициальных сионистских столиц СССР.
После отъезда в 1983 году в Израиль Шайки Гиссера Давид решил выучиться на шойхета — резника. Раньше эту роль в Одессе выполнял Гиссер, и Изя Коган, лидер религиозной жизни евреев Ленинграда, вызвался обучить Давида ремеслу прямо у себя на даче.
Когда с обучением «шхите» было покончено, Шехтеру поступило еще одно предложение. В Одессу из Лос-Анджелеса под видом туриста приехал раввин и, поговорив с местными еврейскими активистами, буквально потребовал: «Ты обязан быть здесь раввином». На категорический отказ Шехтера, все еще постигавшего иудаизм, раввин ответил: «Посмотри, что написано в Торе. Когда Моше Рабейну увидел, как египтянин избивает еврея, он сначала посмотрел направо, затем налево, а потом убил египтянина. Что мы из этого учим? Моше убедился, что никого вокруг нет, и поэтому он обязан действовать сам. В Одессе раввина с образованием в ешиве нет и в обозримом будущем предвидится. Поэтому раввином должен стать ты». И Давид начал выполнять обязанности раввина — стал ставить хупы и отвечать людям на галахические вопросы, вооружившись миниатюрным изданием «Шулхан аруха». Если вопрос был сложным, Шехтер звонил в Москву, Изе Когану в Ленинград и другим религиозным авторитетам. Здорово помогали в возрождении еврейской жизни в Одессе и иностранцы, привозившие в город книги, талиты, тфилины. Научившись самому делать из жести коробочки для мезуз, Шехтер установил десятки мезуз, привезенных из Израиля и США, в квартирах одесских евреев.
Несмотря на повышенное внимание областного КГБ к Давиду Шехтеру и его одесским товарищам, подпольная еврейская деятельность продолжалась: помимо изучения Торы были занятия ивритом, который преподавали Эда и Хана Непомнящие. В группе изучения иврита было несколько десятков человек, однако после того, как осенью 1984 года арестовали и упекли на 3 года мужей Эды и Ханы, в «ульпане» остались самые стойкие. И среди них Шехтер с супругой.
Не посадили Давида Исааковича не иначе как по воле Всевышнего. И тому имеются четкие доказательства. После репатриации в Израиль, Шая Гиссер, как и полагается хасиду, поехал в Нью-Йорк к Любавичскому ребе. Накануне личной встречи с Ребе Шая позвонил Давиду и сказал: «Проси у Ребе благословение на то, что для тебя самое важное в жизни!» И Давид попросил браху на отъезд в Эрец-Исраэль. Через несколько дней после праздника Рош ха-Шана, Давид получил вызов на переговорный пункт на углу Дерибасовской и Ришельевской. На проводе был Шайка, который буквально ошарашил Шехтера: «Ребе дал благословение, чтобы тебя не посадили в тюрьму».
Посадить действительно могли в любой момент. Над Шехтером и его товарищем, Меиром Непомнящим, тучи нависли еще в 1983 году. Желая во что бы то ни стало посадить смутьянов, одесская «контора» обвинила их в краже религиозных книг из синагоги. Но книги, которые взяли для занятий Шехтер и Непомнящий, в действительности синагоге «Нахлас Элиэзер» не принадлежали. Это были молитвенники, тома Талмуда, раввинские исследования на иврите, которую родня умерших еврейских стариков уже не могла прочитать. А выкидывать книги, которые старики так ценили, было жалко. Вот и сносили их в синагогу, где они лежали большой кучей прямо на полу в женском отделении на втором этаже. Гебисты были уверены, что песенка Непомнящего и Шехтера спета, но тот самый Аркадий Литван, когда-то выпроводивший Давида из синагоги, заявил, что книги синагогальной печати не имели и поэтому не принадлежали никому. Дело развалилось как карточный домик, так и не успев начаться.
Игра в кошки-мышки с КГБ проходила ежедневно. Неоднократно Шехтеру приходилось уходить от «топтунов», которые следовали за одесскими активистами Алии по пятам. Каждый визит ко всемирно известной «отказнице» Иде Нудель, жившей в ссылке в соседних Бендерах, скорее напоминал похождения диверсанта в стане врага. Когда в 1984 году Шехтер готовился сделать обрезание Имануэлю, своему новорожденному сыну, Изе Когану, удалось обмануть кордоны комитетчиков, ожидавших его и в аэропорту и на железнодорожном вокзале. Изя вместе с моэлем, которого звали Раши, прилетели из Ленинграда в Кишинев, где наняли частную машину. И приехали в Одессу с той стороны, где их никто не ждал. Сорвать брит-милу гебистам не удалось.
Самая дерзкая акция одесских «отказников» пришлась на Пурим 1984 года. Давид Шехтер написал для Пуримшпиля сценарий, а в гости к Непомнящим, где проходило торжество, из Бендер приехала Ида Нудель. Праздник удался на славу. Одесские евреи крутили трещотки, свистели, кричали: «Будь проклят Аман!» Чекисты окружили дом, но в квартиру не врывались — в числе гостей были посланники «Натива» из Израиля. Они имели американские паспорта, и провинциальные кагэбэшники не решились устроить международный скандал.
Зато на следующий день к Давиду Шехтеру заявились с обыском. Повод был совершенно надуманным: поступил, дескать, сигнал, что Шехтер держит дома холодное оружие. Естественно, чекистов интересовали не кастеты и стилеты, а литература на иврите. Внеся в опись изъятых вещей даже сборники рецептов еврейской кухни, чекист, командовавший обыском, взял в руки израильское издание Торы. «Что это?» — вопросительно посмотрел на Шехтера сотрудник. — «Это Пятикнижие». Чекист продолжал записывать: «А кто автор?» — «Кадош Баруху». — «Где была издана?» — «На горе Синай». Когда Давиду этот спектакль порядочно надоел, он спросил особиста: «Тора — это по-вашему холодное оружие?». Тот внимательно посмотрел на активиста и сказал: «Горячее». Чекисты особенно не скрывали, за чем пришли.
После тщательного обыска Давида повезли на машине на квартиру родителей. По дороге его вдруг осенило: у них действительно дома было оружие — привезенный дедом с фронта кинжал. Шехтер начал молиться, чтобы чекисты ничего не нашли. Зайдя в комнату, Давид побледнел: кинжал лежал на шкафу, причем его рукоятка предательски торчала, выставленная на всеобщее обозрение. К счастью, стоявший прямо у шкафа сотрудник КГБ так ничего и не заметил. Продержав Давида до вечера за решеткой, чекисты вынуждены были его отпустить.
Но через несколько дней, субботним утром, сотрудники Одесского областного управления явились к Шехтеру снова. За это время он успел написать целую гору жалоб на «конторских», в том числе в Совет по делам религии. Мол, искали холодное оружие, но почему-то забрали Тору и другие книги, да еще сорвали с двери мезузу, отобрали тфилин. Уже давно знакомый Шехтеру старший лейтенант Мацегора с порога стал угрожать: «Так ты жалобы писал? Поехали с нами в отделение — будем разбираться». Ехать в субботу Шехтер отказался, на что гэбэшник прорычал: «Что значит «не поеду»? Мы сотрудники милиции, и ты обязан за нами проследовать». «Какая вы милиция, если вы из КГБ?», — запротестовал Шехтер, на что чекист, хохоча во весь голос, достал из нагрудного кармана кучу служебных удостоверений. — «Выбирай, какое тебе больше нравится».
— Ты советский гражданин и обязан соблюдать законы, — настаивал Мацегора.
— У вас свои законы, а у нас, евреев — свои. И в субботу в соответствии с ними, ездить на машине нельзя.
— Мы потащим тебя силой! — пригрозил Мацегора.
— Придется вам сильно попотеть, — ответил Давид. — Я вешу 90 килограммов и к тому же буду кричать во весь голос, что опричники из КГБ арестовывают ни в чем не повинного человека. Завтра «Голос Израиля» сообщит об этих ваших усилиях всему миру
Международного скандала Мацегора не хотел, точнее не имел на него разрешения. Поэтому в конце концов согласился идти пешком. С Давидом, во избежание провокаций, отправилась на допрос и его жена. Шли до участка полтора часа, и оперативника, который должен был допрашивать активиста, уже на работе не застали.
Пришлось идти по повестке в понедельник в то же отделение. Там Давида Шехтера немедленно «замели» и доставили в районный суд. Во время заседания судья заявил: есть показания, что Шехтер бросался на понятых во время обыска. Приговор — 15 суток за хулиганство. Через знакомых жене и друзьям Шехтера удалось выяснить, что по Давиду была получена команда — после отбытия наказания не выпускать, а сразу перевести в СИЗО.
Однако новое дело не пошло. Из-за грубой работы одесских чекистов, а также повышенного внимания на Западе к судьбе активиста, засадить Шехтера опять не получилось. Всех еврейских активистов сажали по уголовным статьям, а тут на Западе уже был готовый «кейс» о нарушении свободы совести — отобрали по надуманному предлогу религиозные принадлежности, пытались заставить нарушить субботу. Скандал, который мог разразиться по этому поводу, не стоил выделки — посадки Шехтера. И пришлось лейтенанту Мацегоре с коллегами, получив от московского начальства серьезный нагоняй, отпустить Шехтера подобру-поздорову.
Не успел Шехтер оказаться на свободе, как стал одним из подписантов телеграммы, отправленной 4 октября 1984 года Маргарет Тэтчер. Британского премьера евреи просили оказать содействие в решении вопросов, связанных с репатриацией и воссоединением семей советских евреев. Шехтера снова вызвали на «беседу», но тот не явился, пояснив свое отсутствие празднованием Суккота. Наученные горьким опытом одесские чекисты спорить не стали и сами стали оправдываться перед Давидом, что-то вереща о свободе вероисповедания в Советском Союзе.
После массовых посадок сионистов по всему Советскому Союзу летом-осенью 1984 года в Одессе продолжали действовать не более полутора десятков активистов. Но ситуация потихоньку начала улучшаться. Началась перестройка, и в 1987 году Шехтеры наконец-то получили разрешение на выезд в Израиль.
В Эрец-Исраэль они сразу почувствовали себя как рыбы в воде. Здорово помогли одесские занятия ивритом, а также специальная программа поддержки новых репатриантов, которых приглашали погостить семьи коренных израильтян — «сабров».
Как в юные годы, Давид Шехтер решил попробовать себя в местной журналистике. Знакомые его идею восприняли скептически, убеждая, что русской израильской прессы не существует, все, что есть, — это просто перевод ивритоязычных СМИ. В итоге Шехтер решил опять положиться на Ребе, которому написал письмо. В нем он задавал вопрос — русскоязычная пресса дело в Израиле временное, будет существовать до тех пор, пока репатрианты не выучат иврит, а он еще молод; так стоит ли связывать себя с ней или пойти работать инженером? Ответ пришел странный: «Зачем ты заранее волнуешься?». Друг-раввин пояснил: «Это — благословение. Ребе считает, что на твой век русскоязычной журналистики хватит. Ни о чем не беспокойся, а иди в прессу». Шехтер пошел и стал одним из ведущих русскоязычных журналистов Израиля, сотрудничал с многочисленными журналами и газетами, создавал программы на радио и телевидении, первым среди журналистов этой прессы получил персональную рубрику в ивритоязычных газетах Едиот Ахронот и Маарив. В качестве журналиста Шехтер 21 раз сопровождал израильских премьеров во время их заграничных госвизитов. А когда он почувствовал, что может оказывать еще большее влияние на процессы, происходящие в израильском обществе, то ушел в политику. Был пресс-секретарем первой репатриантской партии Исраэль ба-Алия, советником по прессе министров Натана Щаранского и Юлия Эдельштейна. С мая 2010 года по август 2021-го занимал должность пресс-секретаря Еврейского агентства Сохнут. На Родине у Шехтеров родилась дочь Дорит, получили образование и состоялись как профессионалы-кинематографисты сыновья Шимон и Имануэль.
Сейчас Давид Исаакович занимает должность редактора отдела нон-фикшн русскоязычного журнала «Артикль», каждую неделю комментирует недельную главу Торы в газете «Вести». Сотрудничает со телеканалом «Итон ТВ», Радио РЭКА и «Лучшим Радио», пишет для журнала «Лехаим».
Помимо журналистики Давид Шехтер известен как писатель. У него вышли в Израиле, России и Украине 7 книг. Недавно он закончил новую книгу из серии «Солдаты на переправе», посвященной героической судьбе любавичских хасидов, пронесших свет веры через годы советских лагерей и тюрем. Шехтер еще и известный общественник. Он возглавляет ассоциацию «Маалот», занимающуюся созданием в Израиле Центра наследия евреев СССР. Несмотря на тяжести «голуса», советские евреи смогли снова стать на путь, указанный Б-гом и его священной Торой. И один из таких еврейских героев — Давид Шехтер.
14.10.2023
Библиография и источники:
Интервью Давида Шехтера проекту «Еврейские герои» (22.05.2023).
Интервью с Давидом Шехтером. Абой и Идой Таратутой 13 апреля 2005 года в Иерусалиме.
J-doc:
Телеграмма Маргарет Тэтчер с поздравлениями в связи с днем рождения от евреев Ленинграда, Риги, Одессы и Москвы, 4.10.1984. ‒ Архив Петербургского Института иудаики, ф.2, оп.2, д.2 // Проект "J-Doc"; доступно 13 июля 2023 г.
