В пятницу, 27 июня 1941 года, в Раве-Русской появился немецкий патруль. Евреев сразу начали избивать — прямо на улицах, нескольких забили до смерти. Через несколько дней немцы организовали в Раве-Русской юденрат и гетто. Евреев Потелича постепенно начали переселять в гетто в Раве-Русской. Всех депортируемых немцы на некоторое время собрали на огороженном колючей проволокой поле. По периметру, друг другу навстречу, ходили патрули. Несчастным не давали ни крошки хлеба. Поле Катерины Клебан находилось недалеко от огороженного места, и, ходя каждый день на работу, она с ужасом узнавала среди пленников своих соседей и знакомых. Завидев ее идущей по полю, евреи жалобно стонали: «Катериночко, кинь нам поїсти що ти маєш!». Катерина не раз пыталась украдкой бросить несчастным картошину или кусок хлеба, но немцы сразу же отгоняли женщину от колючей проволоки. Как поговаривали, евреев вывозили в лагерь смерти Белжец, где сразу же умерщвляли.

В марте 1942 года, с началом депортации евреев Равы-Русской в Белжец, к Катерине Клебан неожиданно пришел старый знакомый Пинхас Граф. Появившись глубокой ночью на хуторе, Пинхас взмолился: «Катерина, возьми мою Рузю, в живых они нас не оставят!». Украинка сразу же согласилась, понимая, что со дня на день спасать уже будет попросту некого. «Давай и сына заберу», — тихо сказала Катерина. Пинхас сразу же замахал руками: «Нельзя! Он же обрезан — сразу поймут, что еврей!».

Следующей ночью Пинхас привел на хутор Рузю. В Потеличе никто девочку не знал. От старосты села, которому хорошо заплатили, Катерина получила для Рузи метрику с фотографией. Местным Катерина и Яков сказали, что это их родственница из Равы-Русской, тоже по фамилии Клебан. Дескать, девочка была сиротой, лишились жилья и поэтому вынуждена поселиться у них. Несколько раз ночью к Рузе приходили родители, но вскоре они исчезли навсегда. Пропал и Цвика, четырехлетний брат Рузи.

В хозяйстве Клебанов даже после большевистского грабежа еще оставались две коровы, две лошади, куры и свиньи. Рузя научилась доить коров, смотреть за птицей и выполнять всю остальную крестьянскую работу. Подружившись с Марией, дочкой Катерины, Рузя ходила с ней в лес по ягоды, вместе трудилась на грядках и в свободное время играла с соседскими детьми, которые о происхождении «родственницы» Клебанов даже не догадывались.

Не успела Рузя прожить у Катерины и нескольких недель, как произошло большое несчастье. Недалеко от хутора, еще с довоенного времени, жила пожилая еврейка-портниха по прозвищу Гопалиха. Катерина часто заказывала ей одежду для себя, дочки и мужа. Гопалиха, мать трех дочерей-красавиц, была первоклассной мастерицей и любила пошутить. Маленькой Марии она говорила: «Дитиночко, якщо будеш виходити заміж, я тобі пошию весильню сукню». Немцы отправили Гопалиху и ее мужа в гетто, но их дочерям удалось спрятаться недалеко от хутора Клебанов. Катерина и Яков оборудовали для девушек в лесу укрытие-«малину», которое практически невозможно было обнаружить.

Однажды ночью одна из дочерей Гопалихи решила зачем-то выбраться из землянки и отправилась к Клебанам. Когда до их дома оставалась всего пара метров, навстречу молодой еврейке выскочил местный поляк. Негодяй, узнавший девушку, схватил ее мертвой хваткой и потащил в жандармерию. Озверевшие нацисты устроили несчастной девушке допрос с пристрастием, вырвав ей сережки из ушей и избив до неузнаваемости. Клебаны, слыша ее крики, сразу же послали дочку прятать Рузю. Хозяйская девочка отвела подругу в огород и быстро указала Рузе самое укромное место: «Лізь там де кури у сараї!». Рузя быстро шмыгнула в курятник, а Мария сверху еще набросала досок, замаскировав укрытие. Но немцы тщательно обыскивать дом Клебанов не стали, и Рузю Граф не нашли. А вот арестованную красавицу-еврейку больше никто не видел. Куда-то исчезли из лесной «малины» и две ее сестры.

В условиях немецкого террора каждый день для Рузи и Клебанов мог стать последним. Прятать у себя еврейскую девочку означало постоянно подвергать опасности свою собственную семью. Однажды доведенная до отчаяния Катерина попросила Рузю уйти и поискать себе новый дом, но наутро все равно никуда ее не отпустила… Не смогла выгнать ребенка в неизвестность. А маленькая Мария заявила, что уйдет из дома вслед за подругой.

По воскресеньям Катерина ходила, как того требовали местные обычаи, в церковь, но Рузю с собой никогда не брала. Еврейской девочке было до боли обидно: Марию мать водила на службу, а ее — нет. Еще ее заставляли носить целый день платок, чтобы спрятать кудри. Но Катерина не могла поступать по-другому, не только после случая с пойманной полицаями девушкой, но и из-за постоянного интереса соседки. Зловредная баба днями и ночами следила, что происходит у Клебанов за забором. Если бы не добытая в сельсовете бумага, о которой прекрасно знала соседка, быть беде.

Но все же в один воскресный зимний день за девочкой пришли. Вероятно, соседка все-таки донесла в полицию, что Клебаны под видом родственницы укрывали у себя еврейку. Мордовороты заявились к Катерине и Якову домой. «Все, теперь нас всех убьют!», — проговорила Катерина упавшим голосом, когда Рузю вывели из дома. К мужу, который пас вдалеке от дома скот, женщина послала дочку. Маруся предупредила, чтобы Яков Михайлович домой не шел, а по возможности где-то спрятался. На следующий день к Клебанам снова приехали три немца на санях, и на этот раз забрали саму хозяйку.

Дочка героини, Мария Яковлевна Гнидец, вспоминает, что немцы допрашивали ее мать и бабушку до утра, а, вернув их на хутор, забрали с собой ее саму. Вместе с немцами, которыми командовал офицер в до блеска начищенных сапогах, Мария оказалась в каком-то подвальном помещении. Встретил малышку поляк-переводчик, который прямо при ней заявил кому-то из присутствовавших взрослых: «На ребенка нужно хорошенько надавить — она и расколется!». И тут же строго спросил Марию: «Дзецко, поведзь мне вшистко! Вшистко-вшистко! Ваша девочка — еврейка?». «Нет!», — сказала Мария, стоявшая в центре подвала. Так повторилось несколько раз. Поляк ухмыльнулся и протянул Марии пару конфет: «Вот, попробуй, какая вкуснотища! Скажешь правду — получишь еще больше!».

Мария замахала головой и еще раз сказала: «Это наша родственница, и она не еврейка». Поляк тут же развернулся и ударил девочку наотмашь. Мария отлетела к стене и сильно ударилась головой. «Дзецко, признавайся, кому говорят! Тогда бить не буду!», — гаркнул переводчик. Марии было плохо, но девочка помнила, как старая бабушка Ксения, одевая ее перед дорогой, дотронулась до ее губ жестом, которым закрывают замок на ключ. Чтобы не погубить ни Рузю, ни себя, ни родных, нужно было держать рот на замке. «Бий, але не юдаш!» — «Врешь» — «Нет!». Садист потянул девочку к двери и заставил просунуть палец в дверной проем. Постепенно закрывая дверь, поляк требовал от Марии признаться. Боль была нестерпимая. Мария набрала в грудь воздуха и выкрикнула: «Забий! Можешь меня убить!». Тот снова ударил девочку. Мария осела на пол и потеряла сознание. Домой девочку привезли те же немцы — они были уверены, что она умерла. У Марии обнаружили трещину в черепе, и монахиням из местного монастыря пришлось долго ее выхаживать.

Через день-два после допроса Марии вернулась к Клебанам сама Рузя. Как сказала девочка, живой ей выйти помогло то, что у нее были светлые волосы и голубые глаза, а еще она отлично знала христианские молитвы, которым научила ее Катерина. Немцам было известно, что она не родственница Клебанам, но доказать ее еврейство они не смогли. На вопрос, откуда она взялась в Потеличе, девочка отвечала, что ехала на поезде, но вышла попросить еды, потерялась и была принята в семью как сирота. Помог и подкупленный глава сельсовета, который заявил немцам, что у Клебанов живет маленькая украинка и донесли на хозяев несправедливо.