Давид Хавкин
1930 – 2013
10 октября 2021 года, в торжественной обстановке, в Иерусалиме был открыт променад имени Давида Хавкина и установлена памятная табличка. В своей трогательной речи иерусалимский градоначальник Моше Лион подчеркнул, что народ Израиля помнит: перед Давидом Хавкиным, выдающимся борцом за права советских евреев и узником Сиона, все мы в долгу. Имя героя появилось на карте святого города благодаря Алле Леви, основательнице русского отдела «Сохнута», а также израильскому политику, депутату Кнессета от партии «Ликуд» Юлию Эдельштейну, авторам инициативы по увековечиванию имен русскоязычных сионистов.
Давид Хавкин родился в Москве 8 января 1930 года в семье выходцев из Херсона Моисея Хавкина и Адели Баткилин. Семью сложно было назвать религиозной, но традиций Хавкины придерживались. Как вспоминал сам Давид, его отец принадлежал к категории мудрых евреев и пользовался среди людей огромным уважением. При НЭПе у него было свое дело, но, когда советская власть задавила «частников» налогами, Моисей Давидович решил не испытывать судьбу и вывез семью в Уфу. В чужом городе иногда можно было затеряться и скрыть свое прошлое. Замысел, к счастью, удался, хотя Моисей Хавкин всю жизнь открыто выражал свою ненависть к Советам, рискуя нарваться на доносчика. Хавкину-старшему повезло – он умер в своей постели и ни разу не был арестован. Дома и на улице он демонстративно говорил на идише, поясняя свою позицию родным и близким: «Пусть они (антисемиты) горят огнем». Не отличался любовью к большевикам и дед по матери, Элияху Баткилин, который потерял в свое время макаронную фабрику. На большие праздники дед с удовольствием брал внука в синагогу. Там он не без гордости говорил с наследником на «маме лошн», удивляя всех прихожан. В Москве, куда к тому времени перебралась семья, дети идиша уже не знали.
Давида с детства старались по возможности оградить от советских порядков. Он не ездил отдыхать со сверстниками в пионерские лагеря. Так и не перейдя из октябрят в пионеры, мальчик лишил себя возможности вступить и в комсомол. Впрочем, желания влиться в ряды ленинской молодежи у него и не наблюдалось. Повлияли на его взгляды не только отец с дедом, но и сама атмосфера Москвы конца сороковых годов. Местные евреи, напуганные «борьбой с космополитизмом», сидели тише воды ниже травы, а нередко – меняли за взятку свою пятую графу в паспорте. Это и не удивительно, ведь в столичном транспорте провокаторы, уличив человека в еврействе, могли запросто выбросить его из автобуса. Не говоря о преследовании людей по месту работы и учебы.
Для хулиганистого и очень крепкого Давида эта ситуация казалась вполне решаемой. Назвали тебя «ж-дом» – дай сдачи! Так во время одной из школьных перемен и вышло. Одноклассник написал на доске это обидное слово и отказался стирать. Всё закончилось вызовом «скорой» для обидчика и исключением из школы Хавкина. По этой причине выпускной он праздновал не в 1947-м, как его сверстники, а в 1948 году.
Давид Моисеевич был уверен, что каждому человеку еще до его появления на свет Божий предначертана и специальным образом закодирована судьба. Своя судьба была и у мальчика из бандитского москворецкого двора, куда выходило множество коммунальных квартир. Ему на роду было написано бороться с советской властью. А с ней иметь дело было непросто.
Когда осенью 1948 года Голда Меир была назначена первым послом Израиля в Москве, счастью местных евреев не было предела. Вскоре, перед праздником Рош а-Шана, по столице поползли слухи о визите посла в Московскую хоральную синагогу. Узнав о точном времени посещения синагоги израильской делегацией 4 октября 1948 года, 18-летний Давид Хавкин пришел туда со своим фотоаппаратом. Взобравшись на кирпичный забор напротив синагоги, Давид увидел захватывающую картину. Голду обступили ликующие московские евреи. Море голов – Большой Спасоглинищевский переулок был заполнен снизу доверху. Когда посланница Израиля приблизилась, Давид изловчился и сделал два снимка. Договорившись с торговками, которые тогда промышляли неподалеку от синагоги, парень начал распространять через них размноженные фотографии. Идет еврей на субботнее богослужение или праздник, а ему торговка предлагает: «Не интересуетесь ли карточками?». Фотографии стали настолько популярными, что в один прекрасный день их, светясь от радости, показал Давиду его ничего не подозревающий отец: «Смотри, Давид, что у меня есть!» Через много лет одна из фотографий, сделанных Хавкиным в тот день, будет печататься на 10-шекелевых банкнотах: Голда Меир в окружении торжествующих москвичей.
Перед окончанием школы Давид Хавкин получил повестку на прохождение флотских курсов. Служить в Советской армии парень не собирался. В стране всячески издеваются над евреями, а он должен защищать эту власть с оружием в руках – да никогда! На курсы пришлось отходить, но на финальный экзамен парень не явился. Наглотавшись мела, он загремел в больницу и с курсов, как пропустивший важный экзамен, был отчислен.
От призыва спас институт. В Москве евреев брали не везде, но в Московский институт инженеров транспорта принимали. Оттуда Хавкин перевелся в Пензенский политехнический институт, где был интересующий его факультет точной механики. Проучившись в Пензе год, Давид перевелся снова – теперь уже на механический факультет Московского полиграфического института.
В Московском полиграфическом институте, где училось много евреев, Хавкин, казалось, попал в родную среду. Однако вскоре выяснилось, что соплеменники о своих корнях почти ничего не знают, и он среди них – чуть ли не самый осведомленный. Сказались семейные походы в синагогу и общение в семье на идише. Вдобавок к этому, на момент поступления в институт Давид уже успел перечитать множество дореволюционных еврейских книг, включая шикарные издания по еврейской истории и литературе Семена Дубнова.
Со временем Давид еще больше убедился, что в окружающих его евреях почти ничего еврейского нет – годы ассимиляционной политики давали о себе знать. «Если мы собираемся на Песах раз в год, так почему не встречаться почаще – каждую субботу?» – студент решил взять воспитание сверстников в свои руки. И сразу же начал действовать. В «моцей шабат» по инициативе Хавкина еврейская молодежь начала собираться у Московской хоральной синагоги. Общались, пели, танцевали. Вскоре на «сборища» обратил внимание КГБ, тотчас же надавили на раввина Лейба Левина. Во время одного из таких веселых собраний Левин вышел из здания синагоги и попытался припугнуть молодое поколение, поинтересовавшись, кто организатор. Позже, в конфиденциальных беседах, он высказывал Хавкину опасения, что власти за подобную самодеятельность синагогу могли просто-напросто закрыть. Со старым раввином, который и так работал в тяжелых условиях, молодежь решила не ругаться и перенесла встречи на площадь Ногина, к памятнику героям Плевны.
Давид Хавкин обладал особым даром – притягивать к себе людей. После того, как собрания в городе прекратились, танцы и песни переместились в квартиру Давида. Хавкин, прозванный еврейскими активистами «наш Моисей», буквально заражал всех своим сионизмом. Его открытая демонстрация преданности Израилю и спокойная уверенность заставляли людей забыть страх. Сам Давид совершенно открыто мог ходить по Охотному ряду и слушать магнитофонную запись Геулы Гиль, добытую за ящик водки после ее концерта. У него страха не было совсем.
Во время VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов, проходившего в 1957 году в Москве, Давид Хавкин был первым, кто встретил израильскую делегацию на стадионе. Естественно, он проник туда нелегально. К этому времени он уже успел поработать по распределению в Алма-Ате и вернуться в Москву. Израильтяне, представители социалистических сионистских движений, жили в Останкино в студенческом общежитии. Давид нашел их адрес и все 15 дней фестиваля ходил туда, как на работу. Наделав совместных фотографий с новыми знакомыми и обменявшись адресами, Давид получил от израильтян и мелкие сувениры, роль которых играли даже израильские монеты. В Москве ничего израильского было не достать, а Хавкину его новые друзья презентовали целое сокровище: брошюры, молитвенник, пластинки, календарь.
После фестиваля был еще 37-й чемпионат мира по стрельбе 1958 года, в котором также участвовала израильская делегация. Легендарные израильские снайперы Алекс Элираз и Дов Бен-Дов, многократный чемпион Израиля по стрельбе и конструктор оружия Нехамия Сиркис, руководитель спортивной делегации Изи Гольдштейн – Давид старался со всеми пообщаться, расспросить про Эрец-Исраэль.
Разработка Хавкина со стороны КГБ тем временем шла полным ходом. Еще во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов с Давидом познакомился литовский еврей по имени Аркадий. Он представился сценаристом, демонстрировал прекрасные знания иврита и идиша, обладал невероятно богатой еврейской библиотекой – удивительно эрудированный и приятный человек. Именно он начал давать Давиду первые в его жизни уроки иврита. После первого же визита Аркадия к Хавкиным Моисей Давидович предупредил сына, что тот однозначно имеет дело с агентом спецслужб. Впрочем, было уже поздно.
С сувенирами, полученными от израильтян, Хавкин поехал в путешествие по Советскому Союзу: от Кавказа до Украины, от Узбекистана до Латвии – посмотреть на местные еврейские общины и завести новые знакомства. Работая в типографии «Трансжелдориздата», молодой инженер имел право на билет в оба конца с любым количеством остановок. Вся поездка заняла полтора месяца. Не дожидаясь возвращения Хавкина из отпуска, комитетчики начали дергать на «беседы» людей, c которыми он за несколько дней до этого встречался. Требование было стандартным – написать на слишком активного Хавкина донос. Отказались все как один.
12 декабря 1958 года Хавкин вернулся из затянувшейся поездки по еврейским общинам в Москву. Прямо возле подъезда его взяли. Давид Хавкин провел на Лубянке полгода. Как следствие ни билось, но материалов для обвинения Хавкина в антисоветской деятельности не набиралось. Встречи с израильтянами и его желание уехать в Израиль никак не тянули на статью уголовного кодекса. Даже информация «конторы» о том, что Хавкин слушал вражеские голоса и держал дома крамольные стихи «Клеветникам Израиля» и «В чужом доме руки грея», не могли оправдать тюремный срок. К Хавкину попытались подсадить «наседку» – тюремного стукача. И из этого у чекистов ничего не вышло. Затем на очную ставку привели того самого сценариста; он вел себя на встрече не как свидетель, а как прокурор. Сексот был, конечно, спецом, но умудрился допустить досадную ошибку – взял у Давида деньги в долг, чтобы иметь возможность поддерживать с «подопечным» связь. На вопрос, имеет ли Аркадий к Давиду счеты, последний честно заявил: «Он должен мне деньги и может поэтому оговорить». Показания Аркадия ушли в мусорку, а одолженные агентом деньги вскоре вернули – с квитанцией!
Когда следствие подошло к концу, власти попытались подсунуть Давиду «своего» адвоката – и снова ничего не вышло. В конце концов, несмотря на все юридические пробелы, Московский горсуд все равно счел Давида виновным и 13 апреля 1959 года «нарисовал» ему пять лет общего режима.
Хавкин отбывал срок в Дубравлаге в Мордовии. Там собралась довольно большая группа евреев, из которых Хавкин даже организовал «кибуц». Как в самом настоящем израильском кибуце, узники устроили в лагере небольшое сельскохозяйственное предприятие.
Впоследствии всю жизнь Давид Хавкин был благодарен судьбе за то, что в зонах Мордовии повстречался с замечательными людьми. Благодаря им он многое узнал из того, чего никогда бы не получил на воле. Анатолий Рубин из Минска, группа Элиягу Губермана, Меир Каневский, киевляне Меир Дрезнин и Барух Вайсман, Золя Кац из Одессы, Дов Шперлинг и Иосиф Шнайдер из Риги и многие другие укрепили веру Давида в том, что их правое дело обязательно победит.
Еще до ареста, по сути дела – с подачи КГБ – Хавкин начал учить иврит, но успел лишь освоить алфавит и некоторые базовые слова. В лагпункте № 11 судьба свела его с выдающимся лингвистом, автором известного всем словаря Барухом Подольским, который прямо на нарах помог Хавкину неплохо освоить язык.
В 1960 году, из-за болезни матери, дело Хавкина пересмотрели. Статью поменяли – на 7 пункт 1 Закона от 25 декабря 1958 года («Призывы к совершению преступлений против государства»). По новой статье полагалось давать до трех лет или штраф до двух тысяч рублей, поэтому уже 12 декабря 1961 года московский сионист был отпущен на волю.
После освобождения Давид Хавкин продолжил активную деятельность. Бывшим политическим не давали прописку в столице, поэтому Давид поехал на родину Жаботинского – в Одессу. Во время своего пребывания в Одессе Хавкин несколько раз в неделю организовывал встречи с местными еврейскими активистами – их было тогда около 30 человек. Правда, не все из них приходили на собрания, и многие не были друг с другом знакомы. Давид пытался объединить их.
Из Одессы бывший политзек регулярно приезжал в Москву. В 1965 году Хавкин ездил в столицу, чтобы посмотреть фильм, который делегация Израиля привезла на Московский кинофестиваль. Как когда-то в юношестве, Хавкин сфотографировал израильский павильон, размножил фото и разослал своим друзьям в разных городах СССР.
Со временем родители Давида Моисеевича, люди пожилые и больные, добились от властей разрешения на возвращение их сына в Москву. Вопреки надеждам властей, приехав в 1965 году в Москву и устроившись инженером-механиком в конструкторское бюро, Давид не только не забросил своей сионистской работы, но начал с удвоенной энергией агитировать евреев. Уже человек женатый, Хавкин вместе со своей супругой Фирой превратил собственные коммунальные «апартаменты» на Серпуховке в настоящую штаб-квартиру московских сионистов. Не было семьи, отъезжающей в Израиль, которой бы Хавкин не организовывал проводы. В основном это были выходцы из Латвии и Литвы, на которых тогда все смотрели как на чудо. В Риге, где жили соратники Хавкина Иосиф Шнайдер, Дов Шперлинг и Мириам Гербер, всё было по-другому. Местные евреи отлично знали иврит и еврейскую историю, до войны и аннексии Латвии большевиками успели поучиться в еврейских школах. Товарищ Давида по лагерю Иосиф Шнайдер после отсидки стал одним из его главных соратников в Риге. Узник Сиона Шнайдер производил на Хавкина большое впечатление. Его лекции, сопровождаемые демонстрацией цветных диафильмов с видами Израиля, изготовленных самим Шнайдером, для москвичей были чем-то невообразимым.
Торжественные проводы прибалтийских евреев вселяли в жителей советской столицы надежду. Они убеждались, что алия из СССР идет, и не за горами тот день, когда власти начнут отпускать и их.
Не всех устраивала чрезмерная активность Хавкина. Органы не дремали и время от времени арестовывали неблагонадежных. Чтобы противостоять государственному карательному аппарату, Хавкин решил использовать тактику правозащитников и диссидентов. C ними он познакомился в мордовских лагерях, некоторых – и вовсе сделал убежденными сионистами. После отсидки «демократы» представили Давида Моисеевича западным журналистам, которые, если у евреев случалось какое-то недоразумение с органами, сразу же публиковали в мировых СМИ эту информацию. Советы выносить сор из избы не любили. В случае шумихи на Западе и упорства задержанного, молчавшего на допросах, нередко шли на попятную. Давид Хавкин понимал, что союзниками сионистов могут стать открытые действия и формальное соблюдение законов.
Хавкин занимался изготовлением самиздата и организовывал подпольные курсы иврита, тиражировал кассеты с еврейскими песнями и рассылал соратникам приглашения на редкие израильские мероприятия. После посещения израильского павильона на сельскохозяйственной выставке, проходившей в Москве в мае 1966 года, милиция посадила его на 15 суток, но вынуждена была ограничиться административным мерами.
Никакой помощи из-за границы советские евреи тогда не получали, поэтому, чтобы финансировать работу, Давид продавал «Эксодус» Леона Юриса по 10 рублей. Давали на его деятельность деньги и зажиточные грузинские евреи.
После разрыва дипломатических отношений СССР и Израиля 10 июня 1967 года, в связи с началом Шестидневной войны, группа Хавкина попала в еще более сложные условия. Тогда Хавкин работал в конструкторском бюро – проектировал Останкинскую телебашню. Чекисты ходили за сионистом по пятам, что не помешало ему организовать в праздник Симхат-Тора 1967 года у Московской синагоги настоящее торжество в честь победы израильского оружия. Пришло не менее 10 тысяч человек.
В августе 1969 года, по предложению Давида Хавкина и его близкого друга и соратника Вилли Свечинского, еврейские активисты из нескольких городов приехали в Москву, где был создан подпольный Всесоюзный координационный комитет сионистского движения (ВКК). Созданная структура должна была содействовать деятельности разрозненных сионистских групп. Давид Хавкин смог принять участие только в первой встрече координационного комитета. Спустя несколько недель он получил разрешение на выезд в Израиль.
Еще в декабре 1968 года бывший политзаключенный подал в соответствующие инстанции заявление о выезде из СССР в Израиль. Вскоре пришел ожидаемый отказ. Повторное заявление рассматривал сам Косыгин и – о чудо! – Фараон согласился отпустить московского Моисея на Землю обетованную! Вполне вероятно, что создание Всесоюзного координационного комитета стало для властей триггером. В верхах решили, что, вовремя избавившись от одного из самых активных лидеров, они нанесут советскому сионистскому движению непоправимый урон.
29 сентября 1969 года Давид, его жена Фира и их девятилетний сын собирались вылететь в Вену. В международном аэропорту Шереметьево за час до отлета им устроили досмотр с пристрастием. Искали абсолютно везде, Фире даже устроили гинекологический осмотр. Хавкиных обыскивали до тех пор, пока не закончилась посадка на самолет. Чекисты не учли одного: они имеют дело с талантливым еврейским инженером. Ему удалось надежно спрятать всё, что он хотел вывезти. Документы и пленки были размещены в кинескопе телевизора «КВН», в конденсаторах, в стиральной машине – как у заправского разведчика. Ничего не обнаружив, Давиду дали добро на вылет. Хавкины ждали следующего рейса до 1 октября. Их провожало порядка пятисот человек, со всего Советского Союза!
Товарищи по сионистской деятельности опасались, что после отъезда Давида движение в Москве действительно начнет затухать. Однако созданная им инфраструктура заложила прочный фундамент для продолжения и развития сионистской деятельности.
В Израиле семья репатриантов поселилась сначала в Нацрат-Илите. На предложение Шауля Авигура, известного израильского разведчика, занимавшегося алией из СССР, создать «советское» сельскохозяйственное поселение, Давид Хавкин ответил решительным отказом. Социализм он не любил, да и кибуц в его жизни уже был. Несмотря на недоумение знакомых, рекомендовавших инженеру поселиться в Тель-Авиве, Хавкин выбрал духовный центр страны – Иерусалим. В 1977 году он стал одним из основателей поселения Гивон, расположенного в нескольких километрах от Иерусалима. Почти 10 лет Хавкин работал в мэрии еврейской столицы.
В Израиле Хавкин продолжал бороться за советскую алию и бескорыстно помогал репатриантам в их абсорбции. Давида Хавкина не стало 9 марта 2013 года. Он нашел свое последнее пристанище на Горе Упокоения в Иерусалиме.
Давид Хавкин был одним из тех, кто посеял искру еврейского возрождения в послевоенном Советском Союзе, а позже раздул из нее пламя. Он не был ярким оратором и публицистом, но был настоящим вождем. Невероятное мужество позволило Давиду не только открыто выступать против железного занавеса, но и методично добиваться своей цели – вывести еврейский народ на Родину. Проходя в Иерусалиме по «таелет Давид Хавкин», вспомните славные деяния еврейского героя. Эта дорога ведет к свободе.
25.11.2021
