В середине августа 1947 года главный советник МВД СССР при Министерстве общественной безопасности Польши активно собирал информацию сразу по нескольким направлениям. Полковника Семена Давыдова заботила не только оппозиция и промосковское правительство Польши, но и положение национальных меньшинств. Одно из основных – еврейское – в своей массе было истреблено нацистами, однако в страну начали возвращаться еврейские беженцы, и они представляли для чекиста большой интерес. В особенности это касалось действовавшего в Лодзи центра «Ихуд», который помогал евреям нелегально выбраться в Палестину. Это движение также известно в истории под названием «Бриха», что на иврите значит «Побег».


При малейших подозрениях на обострение ситуации Давыдов должен был реагировать со всей возможной оперативностью. И когда находившийся под его пристальным наблюдением сионист Гилель Зайдель, один из руководителей центра «Ихуд», занялся подготовкой побега советского военнослужащего, начальнику контрразведки МГБ Северной группы войск генерал-лейтенанту Железникову полетела срочная депеша. Согласно сообщению, была перехвачена переписка служившего на автоскладе № 1748 Натана Рудоминера с давно наблюдаемым Давыдовым сионистом Зайделем. Рядовой Советской армии Натан Рудоминер, у которого в СССР не осталось ни родных, ни близких, хотел уехать к своей матери, жившей в Тель-Авиве. Гилель Зайдель обещал солдату помочь.


Как и обещал сионист, 15 ноября 1947 года солдата срочно позвал к себе знакомый польский торговец. В его лавке Рудоминера уже ожидал какой-то человек с гражданской одеждой и деньгами. Но уйти сразу рядовой не мог: в этот день он должен был выходить в наряд, а пропавшего дежурного сразу бы хватилось командование. Новая попытка бегства была запланирована на 24 ноября, но ровно за два дня до этой даты рядовой Натан Рудоминер был арестован контрразведкой МГБ Северной группы войск.


С тяжелым сердцем один из лидеров «Брихи» Гилель Зайдель вынужден был признать провал операции. Советские спецслужбы не дремали, в особенности если речь шла о дезертирстве. Однако Зайделю, видевшему ужасы Холокоста, держать удар было не впервой. Нужно было продолжать работу, чтобы другие евреи, более удачливые, смогли выбраться в Эрец-Исраэль.


Гилель Зайдель родился 9 октября 1920 года в Кракове в семье Элиэзера Лангермана (впоследствии он возьмет новую фамилию – Зайдель), «талмид-хахама» из рода Цви Хирша из Зидичева, известного галицкого раввина, и Дворы, дочери раввина Дова Аусибеля. У Гилеля был старший брат, Моше, и младшие – Дов-Бериш, или просто Дов, Шломо и Аарон. Помимо братьев у Гилеля были две сестры: старшая – Гита, и младшая – Рахель. Зайдель-старший скончался, когда Гилель был совсем юн, и его матери пришлось в одиночку поднимать семерых детей. Помимо этого Двора Зайдель управляла семейным делом – небольшим предприятием по производству картонных коробок.


Свое образование Гилель Зайдель, как того требовала еврейская традиция, начал в «хедере». За ним следовала более высокая ступень религиозного образования – иешива. Но ее Зайдель так и не окончил – перешел в светскую еврейскую гимназию. Причиной тому стало его увлечение сионизмом. Это увлечение для семьи Зайдель было отнюдь не новым. Покойный отец Гилеля часто рассказывал сыну, как тяжело давался этот политический выбор его деду, раввину Гилелю Лангерману. В 1919 году рав Лангерман решил поддержать сионистский список, представленный на выборах в Польше. Раввины, ярые противники сионизма, пригрозили ему проклятием, но дед Зайделя не отклонился от выбранного пути.


Следуя заветам деда Лангермана, Гилель и его сестра Рахиль стали членами движения «Акива», близкого к так называемой «Организации общих сионистов», представлявшей в основном еврейских либералов, сторонников частной собственности и капитализма. Их старший брат Моше состоял в религиозной сионистской организации «Ха-поэль ха-мизрахи», а средний брат, Дов, был членом правого «Бейтара» Владимира Жаботинского.


Окончив гимназию в 1937 году, Гилель Зайдель отправился в так называемую «ахшару», где получала трудовую подготовку еврейская молодежь, собиравшейся уезжать из Польши в Палестину. Обладатель незаурядных организационных способностей, вскоре он уже руководил учебными группами движения «Акива» в Радоме и Быдгоще.


До долгожданной репатриации в Эрец-Исраэль парню оставалось совсем недолго. Однако в планы вмешалась война. Утром 1 сентября 1939 года, когда с неба на мирный Краков начали падать бомбы, Гилель Зайдель первым делом подумал, что в воеводстве идут военные маневры. Однако вскоре по радио сказали, что немецкие части атаковали Польшу. На срочном семейном собрании Зайдели решили, что взрослым братьям, Гилелю, Моше и Дову, лучше переждать бурю подальше от Кракова.


Попрощавшись с матерью, младшими Аароном, Шломо и сестрами, Гилель и два его брата отправились в путь. Через два дня парни добрались до города Мелец. Еврейские лавки в городе уже были разграблены, а полиция растворилась, будто в Мелеце и не было ее никогда. На следующий день, прямо накануне праздника Рош ха-Шана, в город вошли гитлеровцы. На лицах оккупантов читалось, что ничего хорошего еврейскому населению их появление не предвещает. Однако, из-за большого праздника, евреи все же решились выйти из домов и отправиться в микву. Пошел и старший брат Зайделя – Моше. Через некоторое время Гилель услышал автоматные очереди. Зайдель бросился со всех ног на окраину Мелеца и спрятался на старом еврейском кладбище. Лишь глубокой ночью, когда в городе завершился погром, он вдруг услышал, как кто-то зовет его по имени. Это был Дов. Дрожащим голосом он сказал, что, когда Моше и другие евреи зашли в микву, немцы подожгли здание. Старший брат попытался бежать, но был убит.


Братья вернулись домой, в Краков. Матери о горькой кончине старшего брата они сказать не решились, придумали оптимистичную версию. Правда, Двора Зайдель им явно не поверила: рассказ о том, что старший сын, ее надежда и опора, бежал в СССР, бросив родных и близких, звучала очень неправдоподобно.


В Кракове Гилель Зайдель связался со своими соратниками по движению «Акива». Ребята стали думать, как в условиях оккупации сохранить кадры организации и еще – не потерять пути репатриации в Палестину. У краковской молодежи теплилась надежда, что погромы были связаны с боевыми действиями и больше не повторятся. Однако немцы вскоре наглядно показали, что жестокие расправы над евреями в первые дни войны не были случайностью.


Во время одной из встреч «Акивы» Гилель Зайдель стоял с товарищами на углу улицы. Вдруг собравшиеся услышали визг тормозов. Из подлетевшей машины выскочили рослые немцы, «запаковали» парней в кузов и привезли в штаб-квартиру СС. Весь день Зайдель с товарищами были вынуждены таскать для эсэсовцев шкафы, поднимали на верхние этажи пианино и железные кровати, а за любую нерасторопность – получали тумаки и град оскорблений. Улизнуть из логова нацистов им удалось лишь поздно вечером.


После этого инцидента Гилель Зайдель решил искать убежища в Советском Союзе. Как ни тяжело приняла это решение его мать, противиться она не стала. Никто не знал, чем может обернуться очередная встреча с эсэсовцами. На этот раз уходил из дома Гилель один.


До приграничного города Пшемысль Зайдель добрался без приключений. Прямо на вокзале он повстречал старых знакомых из Кракова. Они возвращались домой, так как попасть на советскую сторону оказалось невозможно. Несмотря на их предупреждения, Гилель направился к берегу реки Сан, делившей город на немецкую и советскую половины. Подойдя к реке, Гилель уже собрался войти в воду, как вдруг в темноте услышал оклик: «Вас махен зи да?» («Что ты здесь делаешь?»). Говоривший по-немецки человек осветил его лицо фонариком. «Я еврей», – ответил Гилель, пронизанный, словно невидимыми иглами, страхом. «Ты собирался перейти реку, чтобы уйти на советскую сторону?», – спросил немецкий солдат. Зайдель набрался смелости и твердо ответил: «Да». Солдат стрелять не стал, и, к удивлению Гилеля, сказал: «Я не нацист. Я из Вены. В Австрии я был членом Социалистической партии, а сюда меня послали охранять границу. Уходи! Хороших дней тебе в Польше больше не дождаться». Австриец провел Зайделя к броду, дав на прощанье инструкции: «К счастью, луна не светит, а в темноте тебе будет лучше. Русские засекут тебя только тогда, когда ты приблизишься к берегу. Пробравшихся на ту сторону они не возвращают».


Недалеко от левого берега Гилеля действительно заметили. «Кто там? – крикнул кто-то на русском. – Отвечай немедленно, иначе я буду стрелять». Зайдель поспешил ответить: «Еврей!». Советские пограничники помогли Гилелю выбраться на берег. Замерзшего, всего в синяках после встречи с нацистами, его повезли сначала в штаб, а оттуда – в тюрьму. Через несколько дней, при помощи местной еврейской общественности, Зайдель оказался на свободе. Еврейских беженцев на советской стороне хватало, и 19-летний парень особенных подозрений у советских чекистов не вызвал.


Первым пунктом, куда решил отправиться Гилель, был Львов. Он помнил адрес одного кафе, где собирались местные сионисты. Вот только по прибытии в город его ожидало разочарование: оказалось, что незадолго до его приезда всех посетителей заведения арестовал НКВД.


В конце концов, скитаясь по бывшим восточным воеводствам Польши, молодой человек оказался в белорусской Лиде. Там, поблизости от независимой Литвы, собирались активисты сионистского движения, планировавшие покинуть советскую территорию. В одной из таких групп евреев, не желавших оставаться у большевиков, Зайдель оказался в разгар снежной зимы 1940 года. Польских проводников и литовских пограничников беглецам пришлось подкупать золотом и серебром, но слово они сдержали, дав возможность евреям добраться до Вильно – теперь Вильнюса – столицы Литвы. В полном составе группа нелегальных иммигрантов остановилась в доме № 37 по улице Субоч. В этом доме и еще двух соседних зданиях, стоящих на холме, расположились евреи, готовые при первой же возможности выехать в Эрец-Исраэль.