Михаил Миндлин
1909 – 1998
В начале 1990-х годов этого высокого пожилого человека знали во всех инстанциях Москвы. В силу характера и опыта, приобретенного за долгие годы, с чиновниками он особо не церемонился — ногой открывал двери в самые высокие кабинеты и требовал. Требовал не для себя, а для своих братьев и сестер, замученных кровавым советским режимом. Оставаясь до конца своих дней убежденным коммунистом — не мимикрировавшим партократом, а именно идейным сторонником общества справедливости — он мечтал извлечь из небытия имена всех безвинно погибших в репрессиях и рассказать о них.
Михаил Борисович Миндлин сам чудом избежал смерти в сталинском ГУЛАГе. Родившись в 1909 году в Екатеринославе (сегодня это город Днепр) в еврейской семье служащего Бориса Соломоновича и домохозяйки Клары Михайловны Миндлиных, он, по его собственным словам, воспитывался обычным октябренком, потом — пионером. Окончив 8 классов трудовой школы, в 16 лет вступил в комсомол и, как подобает настоящему пролетарию, устроился фрезеровщиком на Московский инструментальный завод (МИЗ). А всё свободное время отдавал строительству нового общества, увлекшись комсомольской работой, — был «военным организатором».
Летом 1929 года Михаил Миндлин вместе с другими молодыми рабочими московских предприятий, вдохновленными идеями обобществления быта, стал организатором модной тогда бытовой коммуны. Такого рода общежития должны были играть пропагандистскую роль: социализм предполагал коллективизацию личной жизни, и массам нужны были наглядные примеры.
На практике коммунары поселились в Измайлово на съемной даче и, отдавая часть получки в общую кассу, устроили общую столовую и досуг. После работы собирались в лесу у костров, пели песни, приглашали популярных в то время поэтов. Романтика…
Но за красивой стороной медали скрывалась весьма неприглядная картина. С истинным положением дел в стране московский комсомолец Миндлин познакомился весьма скоро. Зимой 1929 года, в числе других передовых рабочих — «двадцатипятитысячников», он был мобилизован в село для проведения коллективизации. Если в столице молодые коммунары жили просто небогато, то в мордовской деревне на средней Волге, куда его направила партия, царила уже кромешная нищета.
В колхозы требовали согнать абсолютно все семьи, но давить на полуголодных крестьян, имевших из всей собственности максимум худую лошаденку да корову-кормилицу, комсомолец не смог. А на спущенную ему разверстку по раскулачиванию пятнадцати семейств комсомолец и вовсе ответил решительным отказом. За неподчинение и срыв коллективизации в закрепленных за ним сельсоветах Миндлина исключили из ВЛКСМ.
Восстановили снова после успешно проведенной посевной и выхода статьи Сталина «Головокружение от успехов». Миндлин, так и не согнав всех советских крестьян в колхоз, вернулся в родной МИЗ.
Женившись на своей подруге Марии Вялкинской, он вскоре был призван на год в отдельный учебный танковый полк, который дислоцировался в Лефортово. По решению ЦК партии, Михаил Борисович был оставлен служить в армии на сверхсрочной службе и назначен командиром и политруком отдельной танковой роты.
Если с беззакониями коллективизации Миндлин столкнулся на личном опыте, то о голодоморе, охватившем Украину, он узнал от очевидцев. Молодая семья Миндлиных уже воспитывала сына Толю, когда они буквально на улице подобрали изможденную женщину, чьи муж и двое детей погибли в Украине от голода. Миндлины приютили ее в своей крохотной однокомнатной квартире, оформив как домашнюю работницу, а по существу — приняв членом семьи.
В те времена все преступления режима воспринимались коммунистами как перегибы на местах. И многие из них искренне считали, что Иосиф Виссарионович ничего не знает! Вера Михаила Миндлина в неосведомленность Сталина, как и спокойная жизнь, продолжались недолго. К лету 1937 года многие его коллеги по Осоавиахиму (Обществу содействия обороне, авиационному и химическому строительству), где он работал после демобилизации председателем Сталинского райсовета, были исключены из партии и арестованы. До него очередь дошла быстро, 13 июля 1937 года, когда на заседании партийной организации «за притупление классовой и революционной бдительности, за связь с врагом народа Р. П. Эйдеманом» он был исключен из партии. Расстрелянный за месяц до того «враг народа» Роберт Эйдеман возглавлял Осоавиахим, поэтому «преступными узами» с ним были связаны абсолютно все подчиненные ему председатели районных комитетов. Собственно, к этому моменту все они уже находились в застенках.
«Миша, что ты ждешь? Уезжай куда-нибудь, документы у тебя пока есть; смутное время пройдет, всё образуется, и мы снова будем вместе…», — жена умоляла Миндлина оставить ее с сыном и скрыться. Иногда людям действительно удавалось спрятаться на Кавказе или где-то в Центральной Азии, где за взятку — бакшиш — местные могли устроить прописку.
Но Миндлин бросать семью отказался. «Никуда бежать не собираюсь, я ни в чем не виноват, моя совесть чиста!» Большинство порядочных людей почему-то считает, что чистая совесть сможет уберечь их от произвола властей… Однако органы внутренних дел думали по-другому, и 25 июля явились в МИЗ, где Михаил Борисович в тот момент работал диспетчером. В кабинете начальника спецотдела завода на опального осоавиахимовца уставились два нагана. На «воронке» арестованного доставили в Сталинский райком партии на Щербаковской улице, где на первом этаже помещался отдел НКВД.
После первого допроса и обыска Миндлина ждала Лубянка. Последнюю практически сразу пришлось покинуть — по незнанию он начал обсуждать «беспредел» с обнаружившимся в камере знакомым, бывшим зампредседателя Горсовета по комсомолу Петром Бычковым. Не прошло и получаса, как знакомых вызвали по одному из камеры. Подследственного Миндлина перевели в камеру № 67 седьмого корпуса Бутырской тюрьмы.
Публика в Бутырке была как на подбор. Директора заводов, начальники цехов, работники общественных организаций, печати. В камере Миндлин сдружился с редактором еврейской газеты «Дер Эмес» (идиш — «Правда») Литваковым, обозревателем международной жизни газеты «Правда» Изгоевым и директором Московского Дома агронома Немировским.
Следователем оказался уже знакомый по первому задержанию Миндлина Кошура, назвавший его во время первого допроса в НКВД на Щербаковской улице фашистской тварью. Кошура требовал признания в том, что Миндлин по заданию председателя ЦС Осоавиахима Эйдемана создал в районе контрреволюционную организацию, которая должна была совершить 1 мая 1937 года массовый террористический акт против руководителей страны. Фантазия чекистов за много десятилетий до гибели Анвара Садата предвосхитила эффектное убийство главы государства: теракт якобы должен был состояться во время прохождения полков по Красной площади.
Кошура и сменивший его коллега добивались от Михаила Борисовича подписи под протоколом, в котором значились фамилии сорока пяти человек — ни в чем не повинных председателей низовых осоавиахимовских организаций, начальников и политруков военно-учебных пунктов, командного состава аэроклубов. Но в итоге по делу Миндлин проходил один: ни одного товарища он не оклеветал, несмотря на побои и пытки.
На требования прекратить незаконные методы ведения следствия Миндлина еще более зверски избивали, покрывая трехэтажным матом. Очные ставки проходили в том же духе: испуганные до смерти «свидетели», сфальсифицированные протоколы, где вместо подписи Миндлина — оставленное им на полях резюме: «Всё это ложь, клевета. Очной ставки по существу не было».
Доведенный пытками до отчаяния, Миндлин решил свести счеты с жизнью и броситься в лестничный пролет, но в метре от перил был сбит с ног бдительным охранником. После инцидента Кошура так распереживался, что не получит от Миндлина признания, что организовал подсудимому «экскурсию» в камеру смертников в Пугачевской башне: «Ну как, Миндлин, тебе понравилось? Подпишешь?» — «Благодаря вашим заботам чувствую себя хорошо, отдохнул в Пугачевке и жду не дождусь вызова в суд», — Миндлин был непреклонен.
Но никакого законного суда не состоялось. 20 декабря 1937 года решением тройки НКВД по Московской области за контрреволюционную троцкистскую деятельность Михаил Борисович был приговорен к восьми годам исправительно-трудовых лагерей без поражения в правах.
Зимний этап напоминал перевозку скота по железной дороге. 10 февраля 1938 года Миндлин прибыл в Бамлаг (Байкало-Амурский исправительно-трудовой лагерь), на станцию Тахтамыгда. Оказавшись в четвертой колонии 1-го отделения Бамлага, политзэки попали под власть уголовников, которые традиционно назначались старшинами. Но это были еще цветочки по сравнению с контингентом пересыльной тюрьмы «Красная заря», куда Миндлина неожиданно перевели 15 июня 1938 года.
Зайдя в камеру, политический заключенный увидел отпетых уголовников, лихо резавшихся в карты. Через некоторое время «урки» заинтересовались хромовыми сапогами новенького: «Мужик, скидай колеса!» Михаил Борисович ответил на «фене», которую успел выучить еще со своего ареста: «Мотай отсюда, не ты меня подковывал!» Итогом общения с коренными обитателями тюрьмы стала отправка Миндлина и троих нападавших в тюремную больницу. «Блатные» оценили не только физическую, но и внутреннюю силу сокамерника, поэтому такого рода инциденты больше не повторялись.
Вопреки надеждам, из пересыльной тюрьмы Миндлина отправили не в Москву на пересмотр дела, а на восточный край Советского Союза — во Владивосток. 10 июля 1938 года он прибыл туда, потом — этапом в Магадан и, в конце концов, попал на каторжные работы на прииске Верхний Ат-Урях.
За работу в открытых забоях, где зэки, вооруженные кайлами, ломами, лопатами и тачками, вкалывали до позднего вечера, полагались крайне скудные харчи. Но за выработку от 126 до 150 процентов от плана получали внекатегорийное питание: 1200 граммов хлеба и сколько хочешь баланды. Хотя одно дело — перевыполнить дьявольский план, другое — добиться, чтобы бригадир записал истинное положение дел в табель. Советский концлагерь представлял собой советскую систему в миниатюре: «блат, мат и туфта» были основной стратегией жизнеобеспечения.
Но Миндлин неожиданно втянулся и стал «стахановцем». Помимо молодости и хорошей физической подготовки, которые помогли и более-менее акклиматизироваться, и приспособиться к 14-часовому рабочему дню, Миндлину помог вмонтированный в ось тачки шариковый подшипник, отчего «машина ОСО» стала бегать скорее. Иногда срабатывали и родственные связи — в Магадане на ответственной должности работал родной брат Миндлина Захар, который через своих знакомых среди лагерных чинов добивался определенных преференций для брата.
С началом войны физически крепким заключенным все заработанные тяжелым трудом так называемые баллы и зачеты — аннулировали. Для Михаила Миндлина это значило, что вместо ожидаемого освобождения «по зачетам» в 1943 году его срок оставался прежним, то есть должен был окончиться лишь в июле 1945 года.
Миндлина и других специально отобранных «счастливчиков» направили в воспетый музой Варлама Шаламова лагерь «Джелгала», считавшийся лагерем смертников. Одна из возможностей вырваться из этого ада — отправиться на фронт в качестве военного специалиста — так и осталась лишь надеждой. Написав заявление с просьбой отправить его в действующую армию, Миндлин получил контрпредложение — «стучать» на антисоветски настроенных зэков, злорадствующих над неудачами Красной армии. Михаил Борисович, несмотря на страшные условия лагеря, категорически отказался от предложения стать сексотом и был оставлен на зоне со словами: «Понадобитесь — вызовем».
Вызвать не вызвали, но, когда в зоне начали формировать бригаду из «доходяг», выписанных из оздоровительного пункта, Миндлина назначили бригадиром. Страдающих от истощения и цинги «подчиненных» пришлось буквально вытаскивать с того света, подкупив «заначенным» на прииске золотом повара, хлебореза, нарядчика и медицинского работника.
Вскоре к хлопотам о малопригодных к физическому труду «доходягах» добавилась еще одна проблема — в бригаду влилось звено «урок» во главе с матерым двухметровым уголовником по кличке «Полтора Ивана». Удивительное дело — воры даже кое-как работали, но зато временами могли проиграть в карты кого-нибудь из новоприбывших «фраеров». «Дяде Мине», добившемуся своим решительным характером и внушительными физическими данными авторитета среди уголовников, приходилось договариваться о замене такого кровожадного долга на что-то менее экзотическое.
25 июля 1945 года у Миндлина окончился срок заключения. Однако освобождать его не спешили, переведя в лагерь «Ампартах», на лесоповал. Лишь спустя год, 14 сентября 1946 года, во время развода на работу, Михаила Борисовича неожиданно вызвали к лагерному руководству, где зачитали приказ об освобождении из исправительно-трудового лагеря.
Домой ехать сразу не разрешалось, поэтому бывшего зэка направили в расположенный неподалеку поселок Сусуман — счетоводом на автобазе. В апреле 1947 года Михаил Борисович воссоединился с семьей в башкирском поселке Белебей. Дальше Башкирии ехать смысла не было: в паспорте Михаила Борисовича стоял «литер минус 37», означавший запрет на проживание в крупных городах Союза.
Несмотря ни на что, счастью Миндлиных не было предела. Вся семья в сборе: жена Мария Дмитриевна переехала в Белебей из Куйбышева, сын Анатолий учился там же, в техникуме механизации сельского хозяйства. С работой для бывшего заключенного сначала были проблемы, но, в конце концов, удалось устроиться на Нижнетроицкую суконную фабрику.
Но семейная идиллия продлилась всего лишь два года. Снова молох тоталитарной системы решил перемолоть в своих жерновах ни в чем не повинных людей. В мае 1949 года Миндлина повторно арестовали. Следователь был предельно откровенен: «Не разоружился, фашистская сволочь, да еще клевещешь на советские трудовые лагеря, рассказываешь всем, кому не лень, о голоде и издевательствах, якобы тобой перенесенных. Признавайся, сволочь, кому рассказывал об этом?»
Следствие проходило в Уфимской внутренней тюрьме НКВД. 6 июля 1949 года в кабинете начальника тюремного корпуса Миндлину зачитали присланное из Москвы постановление Особого совещания МВД СССР: за контрреволюционную деятельность сослать на вечное поселение в отдаленные районы Советского Союза.
Вновь Миндлин перешел на хлеб изгнания, попав на лесозаготовительный пункт поселка Соленый Богучанского района, на левом берегу Ангары. Особенно много жило в поселке прибалтов и поляков, а старожилами были раскулаченные русские крестьяне. Миндлин был всё время начеку, ведь некоторые бригадиры из бывших кулаков, глядя исподлобья, говорили прямо: «Помните, как вы нас раскулачивали и ссылали? Ну а теперь и ваша очередь пришла за всё расплачиваться».
В поселок через некоторое время приехала и жена Миндлина, устроившись в бухгалтерию счетоводом. Исключенная после первого ареста мужа из комсомола и уволенная с работы, она была вынуждена пойти на тяжелую неквалифицированную работу, параллельно учась на курсах бухгалтеров. Да и забота о маленьком сыне Анатолии всецело лежала на ней. На предложения следователя отречься от мужа она ответила решительным отказом. Уехав из Москвы в эвакуацию в Куйбышев, Мария Дмитриевна оставалась там до переезда в поселок Белебей к мужу, а после его повторного ареста — поехала вслед за ним на поселение.
В марте 1953 года в Соленом начались перемены. Миндлин и другие ссыльные с трудом скрывали свою радость от смерти усатого тирана. В середине августа 1955 года Михаил Борисович с разрешения Красноярского КГБ уехал в Москву добиваться справедливости. В столице репрессированного «врага народа» ожидала встреча с оклеветавшими его коллегами, которые только и смогли выдавить: «Прости, но мы сами боялись».
7 октября 1955 года Михаил Миндлин был реабилитирован военным трибуналом Московского военного округа, дело его было прекращено в связи с отсутствием состава преступления. В январе 1956 года он вместе с женой вернулся в Москву и, после долгих хождений по мукам, вернулся на родной Московский инструментальный завод, где проработал до самой пенсии.
В конце 1980-х Михаил Миндлин, уже вдовец и человек весьма преклонного возраста, стал сопредседателем Черёмушкинского районного общества жертв незаконных репрессий, состоявшего из репрессированных, их родственников и просто энтузиастов, неравнодушных людей. Он стал одним из тех подвижников, благодаря которым тысячи семей узнали, где окончился жизненный путь их родных и близких.
С 1991 года Михаил Борисович являлся членом комиссии по делам необоснованно репрессированных при Московском городском совете. В Управлении КГБ по Москве и Московской области Миндлин получил от начальника группы по реабилитации полковника Николая Грашовеня 9 книг с выписками из протоколов о расстреле, подписанных наркомом внутренних дел Ежовым.
Эти документы касались только «Бутовского полигона», хотя добровольцы определили не менее 12 мест, где хоронили расстрелянных в Москве врагов народа.
Уже через год, в 1992 году, Миндлин собрал и возглавил общественную группу по увековечиванию памяти жертв политических репрессий при Комиссии по делам репрессированных. Эта группа занималась составлением биографических справок на лиц, расстрелянных в Москве в 1920–1950-х и установлением мест их захоронения.
Михаил Миндлин подошел к делу со свойственной ему методичностью. Сначала энтузиасты на основе «расстрельных» книг составили картотеку. Затем занялись выписками из архивных следственных дел, составляя реестры с расширенными данными — фамилия, ими, отчество, места жительства и работы, должность, а также даты рождения, ареста, расстрела и реабилитации. На базе найденных данных Миндлин организовал издание серии книг памяти «Бутовский полигон».
Он же являлся инициатором установления 10 октября 1993 года гранитной мемориальной плиты на Бутовском полигоне.
По воспоминаниям его друзей, Михаил Борисович всегда торопился, подгоняя волонтеров с обработкой данных, — резонно опасался, что доступ к сведениям может быть в любую минуту закрыт.
С 1995 года на общественных началах Миндлин работал и в постоянной Межведомственной комиссии Правительства Москвы по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий. Он был человеком требовательным, но и сам работал не покладая рук, стараясь помочь всем, чем мог, своим коллегам и соратникам.
Про энергию Миндлина в деле увековечения памяти репрессированных впоследствии вспоминал и настоятель храма Новомучеников и исповедников российских в Бутове протоиерей Кирилл Каледа. Узнав, что территорию Бутовского полигона отдали церкви, Миндлин прямо заявил протоиерею: «Я конец своей жизни посвящу тому, чтобы полигон у церкви отобрать».
На Радоницу 1997 года бывший узник Колымы коммунист Миндлин, недовольный тем, что «опекаемая» им территория отдана на откуп РПЦ, привез на полигон ксендза, раввина, муллу и ламу, а также несколько сотен родственников репрессированных, организовав экуменическую панихиду и импровизированный митинг. Положения дел это, правда, не изменило. Невзирая на идеологические противоречия и собственный взгляд на ситуацию вокруг Бутово, Михаил Борисович никогда не опускался на уровень личных конфликтов и до конца своей жизни находился с протоиреем Каледой в приятельских отношениях.
Картотека, собранная Михаилом Миндлиным, стала основой электронной базы данных «Мартиролог расстрелянных в Москве и Московской области», включающей более 20 тысяч человек. Свой личный архив он передал на государственное хранение в объединение московских архивов, Центр новейшей документации, а также в музей и общественный центр «Мир, прогресс, права человека» им. А. Д. Сахарова.
До конца своих дней Михаил Борисович принимал активное участие в деятельности Московского историко-литературного общества «Возвращение» и в международных конференциях «Сопротивление в ГУЛАГе».
Михаил Миндлин скончался в возрасте 89 лет в Москве. Незадолго до своей кончины в октябре 1998 года он напутствовал своего товарища Семена Виленского: «Когда будешь издавать книгу, не говори в предисловии обо мне. Говори о Бутове».
…И даже в смерти Миндлин не успокоился. Завещал отдать часть средств от продажи его квартиры на памятник расстрелянным и захороненным на территории Яузской больницы. Из тысячи похороненных там лишь чуть больше ста человек реабилитированы на сегодняшний день; их имена и значатся на памятнике. Распутать судьбы остальных наш герой уже не сможет. Но тем путем, который он проторил, куда распахнул в свое время дверь ногой, можем пойти мы.
*Для написании статьи были использованы материалы архива Международного Мемориала (Миндлин М.Б. ф.1, оп.1, д.3072 6 лл.).
24.05.2021