Нафтали Герц Кон
1910 – 1971
18 сентября 1944 года Никите Хрущеву, тогдашнему председателю Совета народных комиссаров Украины, пришло специальное сообщение под громким названием «Об антисемитских проявлениях на Украине». В объемном документе НКГБ УССР место нашлось не только антисемитизму, но и абсурдным выводам о распространении еврейским населением «провокационных» слухов. В частности, одним из «провокаторов» был назван приехавший из Москвы в Черновцы писатель Якуб Исаакович Серф. Его настоящее имя — Нафтали Герц Кон — в советских документах никогда не упоминалось, оно стало своеобразным псевдонимом литератора.
Нафтали (по-местному — Нафтоле) Герц Кон родился в 1910 году в городке Сторожинец Герцогства Буковина, входившего тогда в состав Австро-Венгерской империи. Отец, Ицик Кон, был часовых дел мастером, а мать, Рохл Серф, содержала в Сторожинце небольшую гостиницу. Когда мальчику было лет десять, мать подала на развод из-за пристрастия отца к азартным играм. По версии одних биографов, после развода родителей Нафтали Герц и его младший брат Яков остались с матерью и бабушкой, по предположениям других — детей разделили: Нафтали Герц жил у отца, а Яков — c матерью.
Но доподлинно известно, что с самого раннего возраста Нафтали Герц проявлял тягу к литературе. Еще обучаясь в хедере, он начал писать стихи на идише и немецком, которыми владел в равной степени. В подростковом возрасте мальчик оказался совсем один, без родителей и родных, в Черновцах, где устроился работать на фабрику. По вечерам он находил в себе силы посещать школу. Юный поэт сразу же влился в бурную литературную жизнь города. Равняясь на популярных черновицких лириков, в 19 лет Нафтали Герц решился опубликовать свои стихи в газете «Черновицер блэтер» («Черновицкие листки»). Поэта похвалили старшие товарищи.
Благо сюжетов для стихов в межвоенных Черновцах хватало. И это не только любовные истории, характерные для молодых строк, или же красота родного края. Как и многие его ровесники-евреи, жившие в Королевстве Румыния, юноша увлекся левыми идеями. Еще в родном Сторожинце Нафтали Герц начал распространять антиправительственные листовки, доводя до истерик мать. Симпатизируя коммунистическому движению, юноша проигнорировал призыв в румынскую армию и решил скрыться в Вене. Там он повстречал самого Стефана Цвейга, который посоветовал ему переключиться с немецкого на идиш — и таким образом решил творческую дилемму, которая мучала молодого поэта.
В австрийской столице дезертиру удалось купить поддельные документы на имя Якуба Серфа (Якуб — в честь брата, Серф — девичья фамилия матери), и по ним уехать в Польшу. В Варшаве крышу над головой ему дал идишский писатель и фотограф Алтер Кацизне. В польской столице, бывшей тогда всемирным центром еврейской культуры, Нафтали Герц Кон стал публиковать свои стихи в бундовской прессе, а также в журналах «Литерарише блэтер» («Литературные листки») и «Литерарише трибунэ» — органе «революционных писателей и журналистов», связанном с нелегальной Коммунистической партией Польши. Печатался он под своей настоящей фамилией, превратив ее тем самым в творческий псевдоним.
Нафтали Герц женился на приглянувшейся ему Елизавете Гольдман — интеллигентной девушке из состоятельной варшавской семьи, работавшей учительницей. Вот только семейное счастье длилось недолго. Нелегально проживавшим в Польше поэтом занялась польская контрразведка и политическая полиция — дефензива. В 1931 и 1932-м его дважды арестовывали, водворяя в варшавскую тюрьму «Павяк», каждый раз грозя депортацией в Румынию.
Во время второй отсидки вышел первый 60-страничный сборник стихов и поэм Нафтали Герца «Трот нох трот» («Шаг за шагом»). Он тут же был конфискован польской полицией за свою антигосударственную направленность. Вопрос о депортации революционного поэта в Румынию был практически решен, но на помощь заключенному пришел один из лидеров Бунда, Хенрих Эрлих, а также еврейский поэт и эссеист Мейлах Равич. Благодаря их заступничеству Нафтали Герц Кона по линии МОПРа (Международной организации помощи борцам революции), коммунистического аналога Красного Креста, обменяли на польского шпиона, отбывавшего срок в СССР.
Вместе с семьей еврейский поэт оказался в Харькове, тогдашней столице Советской Украины. В СССР Кона приняли хорошо и сразу же дали работу, несмотря на то что говорил он только на идише, немецком и румынском. В 1934 году его приняли в Союз писателей, дали возможность печататься в Москве и Харькове. В 1935 году издали в Минске первую книгу: ту же «Шаг за шагом», которую когда-то арестовала польская полиция. Он переработал ее и расширил в два раза.
Как человек прозорливый и предельно честный, Нафтали Герц Кон очень быстро понял всю лживость советской системы. Его шокировали последствия Голодомора: в харьковских подворотнях умирали подавшиеся в город крестьяне, а местные власти даже не могли вовремя убрать трупы.
Материальное благосостояние пролетариата и творческой интеллигенции также повергало писателя в шок. Арестованный в июне 1938 года советский писатель Яков Кальницкий, обвиненный в членстве в «антисоветской сионистской шпионской организации», в одном из своих заявлений показывал, что Нафтали Герц Кон всё время жаловался на материальные трудности: «…каждому кричал, что честному писателю в советской стране прожить невозможно».
Вскоре настала череда и самого Кона, арестованного вслед за Кальницким осенью 1938 года. Под давлением поэт вынужденно подписался под составленным следователями текстом показаний, о том, что в период жизни в Румынии и Польше занимался провокаторской деятельностью, состоял в Бунде и перед выездом в СССР был завербован польскими разведывательными органами. В 1937 году за такое расстреливали, но, попав в застенки во время очередной чистки силового аппарата, Кон смог выжить. В конце 1939 года от своих показаний, выбитых силой, он отказался. Следствие дело пересмотрело, но его антисоветские высказывания были изобличены многочисленными показаниями свидетелей. В итоге его отправили в ГУЛАГ «всего» на три года.
В марте 1941 года Нафтали Герц Кон вернулся из лагеря в Харьков. Не успев отпраздновать с женой окончание ее учебы в Харьковском мединституте, поэт вынужден был снова покинуть город. Во время войны вместе с маленькими дочерями Витой и Инной и женой Елизаветой поэт находился в Казахстане. В эвакуации Нафтали Герц Кон по приглашению писателя Ицика Фефера начал сотрудничать с Еврейским антифашистским комитетом.
Очередные проблемы с властями у Нафтали Герц Кона начались вскоре после освобождения Украинской ССР от немецких войск. В начале сентября 1944 года литератор по заданию Еврейского антифашистского комитета приехал в Черновцы. Он должен был проверить целый шквал жалоб и слухов, поступавших в комитет из Черновцов.
Местные жители утверждали, что возвращающихся в Черновцы еврейских беженцев принялись насильно мобилизовывать на предприятия Урала, а затем и Донбасса. Доходило до того, что людям не давали прописываться в родном городе или высылали из Черновцов, несмотря на наличие у них рабочего места.
Ходили также совершенно невероятные слухи — о том, что отправленных на трудовой фронт женщин вынуждали заниматься проституцией. Подобные разговоры нередко приводили к серьезным эксцессам. В одном из черновицких военкоматов, где оформляли документы мобилизованным на работы, шесть женщин, боясь позора, выпрыгнули из окон второго этажа на мостовую.
Атмосфера накалялась в том числе и из-за писем, в которых земляки в красках описывали уровень жизни в Советском Союзе и отношение к «западникам». Не привыкшие к стройкам коммунизма черновчане впадали в панику. Жаловались тамошние евреи в Еврейский антифашистский комитет и на антисемитизм местных властей, в особенности председателя Черновицкого горсовета Кошевого.
С атмосферой в Черновцах Нафтали Герц Кон и присоединившаяся к нему еврейская поэтесса Рива Балясная, приехавшая в город собирать материалы для книги, познакомились сразу. Литераторы решили навестить семью, которая получила шокирующее письмо с Урала, и лично удостовериться в правдивости сказанного. Быстро найдя нужную квартиру, Балясная и Кон постучали в двери. Квартира оказалась не заперта, но ни в коридоре, ни в гостиной никого не было. Посредине гостиной стоял стол, а на нем лежало то самое письмо. Растерявшиеся литераторы его прочитали, но, как ни звали хозяев, никто к ним так и не вышел.
Остановившись в гостинице «Палас», Нафтали Герц Кон снова пошел на разведку в город. Там он случайно узнал, что друг его детства, поэт Янкев Фридман, вернулся из Бершади, куда его во время войны депортировали румыны, и живет в Черновцах. На квартире у старого товарища сцена c пустой квартирой повторилась. Только двери в этот раз были заперты.
Выглянувшие на стук соседи сообщили, что никакой Фридман в квартире никогда не жил. В полном замешательстве писатель вышел на улицу и начал прохаживаться у подъезда. Вдруг к дому подошла какая-то женщина, поинтересовавшаяся у Кона, кого тот разыскивает. Убедившись после долгих расспросов, что литератор действительно лично знал Фридмана, женщина назвалась его женой и повела гостя в ту самую квартиру, куда Кон перед этим безуспешно стучался. После сказанного женой кодового слова и фразы на идише — «Ничего, можешь выйти!» — изможденный и очень осунувшийся Янкев Фридман открыл двери. Как оказалось, он прятался в каком-то тайнике в недрах квартиры. Черновчане в самом деле боялись выходить на улицу, дабы не попасть под облаву милиции и принудительную отправку вглубь СССР.
Засвидетельствовав творящийся в городе беспредел, Кон и его спутница Балясная отправились на разговор с заведующим Черновицкого облисполкома Дыдиком, который принял посетителей недружелюбно и фактически выставил за дверь.
Первый секретарь областного комитета партии Зеленюк был куда доброжелательнее и даже разрешил поэтам провести 7 сентября 1944 года специальный митинг для еврейского населения. Мероприятие проходило на идише, с большим аншлагом: на нем присутствовало около 2000 человек. После разговора Кона и Балясной с руководством города и проведенного митинга мобилизация на трудовой фронт приостановилась.
По итогам командировки возмущенный до глубины души поэт предоставил Еврейскому антифашистскому комитету развернутый отчет. В нем он в красках описал, как евреи из восточных провинций Буковины, которые после договора 1940 года остались за Румынией, бродили по Бессарабии, поскольку их нигде не хотели прописывать или давать официальный статус. Без прописки в СССР было невозможно устроиться на работу; бывших жители Румынии не выпускали обратно, но и нормально легализоваться в стране советов тоже не было возможности. Досталось и черновицким властям, которые возвратившихся из лагерей Транснистрии евреев остановили в предместье Жучка, у моста через Прут, но в город не пускали. Коренных жителей Черновцов, которые отсидели сроки в румынских лагерях, не впускали в родной город. Всё, по словам поэта, решалось только с помощью взяток.
«Вскоре людей неожиданно стали хватать на улицах, ночью на квартирах или возле милиции, где они стояли в ожидании прописки, отводить в здание районного Совета и после нескольких дней пребывания на положении арестантов, без пищи, без одежды, сажать в вагоны и отправлять на Урал, а позднее в Донбасс», — гневу поэта не было предела. «Если предъявлялась справка о работе или справка о том, что данное лицо по закону мобилизации не подлежит, то документы эти отбирали или попросту рвали». Писал он и про то, как евреев из Восточной Буковины, иностранных подданных, хватали и отправляли на работу в Свердловск, а иногда и вовсе разлучали семьи, оставляя детей в Черновцах и высылая их матерей на восток СССР.
Как человек смелый и прямолинейный, в отчете Кон высказал свои соображения по поводу происходящего: «…это вообще не мобилизация, а просто хотят изменить состав населения города». Оснований для таких выводов у него было достаточно: в Черновцы из самых отдаленных уголков СССР присылали чернорабочих, а местных высококлассных специалистов-евреев выдавливали из города.
В конце отчета поэтом был предложен целый комплекс мероприятий по нормализации обстановки в городе. В тексте он подчеркнул, что всех тех людей, которые были неправомерно высланы из города, нужно немедленно вернуть в Черновцы. Одно из требований касалось культуры: поэт говорил о необходимости организовать еврейскую библиотеку, еврейскую художественную самодеятельность, открыть газету на идиш и заняться проблемами еврейских школ.
Кон остался в Черновцах и немного погодя перевез туда свою семью, поселившись в центре города. Обстановка в городе оставалась напряженной. В декабре 1944 года представители черновицкого духовенства и интеллигенции были обвинены в причастности к подпольной еврейской организации и арестованы органами МГБ.
После открытого выступления Нафтали Герц Кона против несправедливостей в отношении евреев за ним стали наблюдать. Переселившийся в Черновцы поэт стал фигурантом агентурного дела «Бундовцы», по которому кроме него проходили и другие представители городской еврейской интеллигенции: писатель Гершл Винокур, поэт и драматург Мойше Пинчевский, адвокат Эсфирь Берштейн.
Черновицкое МГБ располагало информацией, что во время разговора с представителями Черновицкого раввината, впоследствии арестованными, Кон назвал местное партийное и советское руководство антисемитским. На вопрос одного из раввинов по поводу репатриации еврейского населения в Палестину поэт отвечал обнадеживающе: «Рузвельт высказал мнение, что Буковина и Галиция должны принадлежать Восточной Европе, и поэтому евреи, проживающие там, будут иметь возможность выехать в Палестину».
В конце концов против поэта было заведено агентурное дело. Профессиональные агенты МГБ по кличке «Ляудо» и «Кант» сообщали в «контору», что у адвоката Эсфири Берштейн и ее знакомой Таубы Фукс собиралась интеллигенция, которая «возводила клевету» на советскую власть, членов партии и вообще Советский Союз. Там же живо обсуждалась идея создания независимого еврейского государства в Палестине и выезда туда советских евреев.
Агенты утверждали, что недовольные советскими порядками Нафтали Герц Кон и его приятель Пинчевский договорились, что в случае отказа на выезд в Румынию они убегут туда нелегально. Серьезное подозрение вызывал у агентов также сбор Коном материалов о жизни евреев Буковины и Бессарабии для подготовки антисоветской книги «Правда об СССР», которую он якобы планировал опубликовать после бегства за границу.
Еще один агент Черновицкого УНКГБ — «Ники» — 18 сентября 1944 года подтвердила донесения «Канта» и «Ляудо». Поэт в ее присутствии рассказывал черновчанам о том, что «…в России очень плохо, процветает антисемитизм… и если он мог бы найти документы, он тоже убежал бы в Румынию, но… боится, чтобы его не поймали». Всех собравшихся поэт также агитировал, чтобы они прятались и ни в коем случае не ехали на Донбасс. В своем донесении «Ники» подтвердила, что писатель говорил евреям: хорошо будет только в Палестине.
За Нафтали Герц Коном неусыпно следили и во время его командировок для сбора материалов. При встрече в молдавском городе Сороки с агентом по кличке «Енисей» поэт говорил, что национальная политика Советского Союза соответствовала «колониальной политике крупнейшего капитализма», а также утверждал, что построение социализма в отдельно взятой стране — утопия. В отношении еврейского вопроса Кон был столь же категоричен: «…Когда евреи будут иметь свое государство и своих представителей во всех странах, тогда только евреи станут равноправными членами человечества». Останавливаясь на собранных им в Буковине и Бессарабии материалах, Кон сказал «Енисею»: «Я надеюсь напечатать эти материалы за границей. Я не могу равнодушно смотреть на то, как фальсифицируется история… я поставил перед собой задачу осветить этот темный уголок».
В апреле 1946 года замминистра государственной безопасности УССР отправил письмо на имя замначальника 2 управления МГБ СССР Ильюшина, где имя Кона фигурировало среди других еврейских литераторов, замеченных в националистических проявлениях. Разработка писателя пошла скорее.
Черновицкие чекисты вскоре запросили у своих киевских коллег: кто такой Кипнис, с которым Кон ведет активную переписку? Из Киева пришел ответ: «Кипнис Исаак Нухимович — еврейский писатель, разрабатывается нами по агентурному делу “Круг”». Связь Кона с Кипнисом, по данным сотрудников 2 Управления МГБ УССР, заслуживала серьезного оперативного внимания.
В целях активизации разработки связей фигурантов агентурного дела «Круг» в Черновцы был вызван квалифицированный агент Серафимов. Особая роль отводилась «Канту», назначенному органами главным надсмотрщиком за еврейской творческой интеллигенцией.
Близко к себе Нафтали никого не подпускал, а агента «Канта», известного черновицкого писателя Гирша Блоштейна, откровенно недолюбливал. Поэтому в октябре 1946 года органами была запланирована специальная операция по «сближению» Кона с агентом «Кантом». Чтобы затесаться в доверие, «Кант» должен был отказаться в пользу поэта от должности журналиста в газете «Эйникайт». О своем заявлении агент должен был рассказать Кону и таким образом снискать его расположение. Агенту также предписывалось очень осторожно сфотографировать «националистическую рукопись» Нафтали Герц Кона — черновик его «Вавилонской башни».
Кон стал работать в «Эйникайт». По рекомендации Еврейского антифашистского комитета он также делал переводы с румынского для Министерства иностранных дел СССР.
В ноябре 1946 года 2 Управление МГБ еще раз напомнило Черновцам, что разработке поэта нужно уделить самое серьезное внимание. В особенности руководство беспокоило письмо Кона к проживающему в Лодзи писателю Ицхаку Ионасовичу, где в завуалированной форме содержались вопросы по поводу возможности нелегального перехода в Польшу.
Всё ускорилось после 20 ноября 1948 года, когда по решению Политбюро ЦК ВКП(б) Еврейский антифашистский комитет был распущен. Были закрыты также газета «Эйникайт» и выпускающее ее издательство «Дер Эмес» («Правда»), на тот момент — последняя еврейская газета и последнее еврейское издательство в стране. В Черновцах сразу же была закрыты школа с обучением на идише и Украинский государственный еврейский театр.
Начавшийся в январе 1949 года разгром еврейской культуры сразу же отразился на еврейских писателях, поэтах, журналистах и драматургах. МГБ запросил у агента «Львова» специальную характеристику еврейских писателей. В подготовленной к 1 марта 1949 года записке утверждалось, что среди всех еврейских писателей Бессарабии и Буковины «особые сомнения» у «Львова» вызывал поэт Нафтали Герц Кон.
«Эта группа живет своей обособленной жизнью, всеми своими корнями связана с прошлым буржуазно-румынско-еврейской литературной среды», — рапортовал «Львов», отмечая, что проводимые бессарабцами «националистические литературные вечера» возмущали даже газету «Эйникайт».
В марте 1949 года Нафтали Герц Кона арестовали. Поэт обвинялся в том, что по заданию «американского разведчика» Бен-Циона Гольдберга, который в действительности возглавлял Национальный комитет американо-советской дружбы, в 1946 году был направлен на Донбасс, где собирал шпионские сведения о советской промышленности и через Еврейский антифашистский комитет пересылал их в США.
Дело поэта во многом строилось и на его отчете о безобразиях в освобожденных Черновцах. В ноябре 1949 года те самые советские бюрократы, фигурировавшие в написанном в 1944 году Коном отчете в качестве лиц, творивших беззакония, писали в следственные органы, что отчет поэта «от начала до конца является тенденциозным, антисоветским документом, который грубо извращает действительность и содержит гнусную клевету на советские и партийные органы Черновицкой области».
К делу приобщили намерения поэта бежать за границу и опубликовать там антисоветское произведение под названием «Вавилонская башня».
Нафтали Герц Кон не подписал признание. За это во время допросов его жестоко избивали. Он получил серьезную травму головы, из-за которой всю жизнь потом мучился головными болями и бессонницей. В августе 1950 года «тройкой» МГБ еврейский поэт Нафтали Герц Кон был приговорен к 25 годам исправительно-трудовых работ.
Последний свой срок в СССР он отбывал в Спасске возле Караганды. Лишь через несколько лет он получил послабление условий содержания; его семья наконец получила от мужа и отца весточку, и начала помогать заключенному посылками. Как и многие его репрессированные коллеги, в 1956 году поэт был реабилитирован и освобожден из сталинских застенков. Его физическое состояние было настолько плачевным, что он не смог сразу вернуться домой. Три месяца после освобождения Нафтали Герц Кон провел в одном из московских госпиталей, где лечил полученные во время следствия и отсидки заболевания.
Когда ситуация в стране немного успокоилась, жена поэта подала заявление о репатриации в Польшу. Летом 1959 года вместе с супругой и дочерями Кон смог уехать из СССР в Варшаву. Поэт снова начал много писать. У него началась бурная переписка с коллегами по профессии, жившими в Израиле, США, Латинской Америке.
В польской столице ощущался воздух свободы, поэтому Нафтали Герц Кон, после стольких лет лишений в Советском Союзе, ошибочно принял ПНР за Запад. Между тем чекисты знали о его позиции и вскоре протянули свои щупальца за полупрозрачную польскую границу. Заcучив рукава, за дело вновь взялась агентура. Новым агентом был молодой человек, врач, сын одного из видных черновицких евреев, которого Нафтали Герц Кон принял у себя в Варшаве с распростертыми объятиями. Польским спецслужбам Нафтали был совершенно неинтересен, но советский КГБ, надавив на поляков, снова смог упрятать литератора за решетку.
Через девятнадцать месяцев после своего переезда в Варшаву, в декабре 1960 года, поэт был арестован Службой безопасности МВД ПНР, изъявшей у писателя двадцать одну папку, семь из которых были сохранены в качестве вещественных доказательств. Если в 1938 году Герц Кон был объявлен польским шпионом, то в конце 1960 года он был назван шпионом израильским. Всё дело в том, что в Варшаве поэт познакомился с работниками израильского консульства и даже иногда принимал дипломатов у себя дома.
Смехотворное обвинение в шпионаже было отведено, так как никаких доказательств измены польские и советские спецслужбы не имели. Пришлось вытащить на свет давнишнюю статью Кона об ужасном положении евреев в Румынии, сделанную для польской печати, которую с горем пополам смогли записать в «антисоциалистическую» пропаганду. Варшавским повятовым судом Нафтали Герц Кон был приговорен к одному году тюрьмы. К делу были приложены донесения молодого агента, про что стало известно только в начале 2000-х гг.
К этому времени он провел в застенках уже около 15 месяцев, поэтому сразу после судебного заседания его из-под стражи освободили. Домой, правда, ехать не позволили. Три месяца Нафтали Герц Кона держали в психиатрической лечебнице, хотя в его болезнь никто не верил. Всё время своего «лечения» он провел не в палате, а у главного врача в кабинете: за интеллектуальными беседами и кофе. А иногда — в шикарной библиотеке у пана доктора на вилле.
Незадолго до ареста Кон получил корректуру своего нового сборника стихов, который должен был быть издан варшавским издательством «Идиш-Бух». Понятное дело, после отсидки никакой речи о печати сборника идти не могло. Поэт также потерял работу в газете «Фолкс Штиме» («Голос народа»). Другой подобной работы в Польше для него не нашлось, а польского языка Нафтали Герц Кон почти не знал. Стало ясно, что страну нужно срочно покидать.
Впрочем, в Польше Нафтали Герц Кон оставаться никогда не собирался. Путь еврейского поэта мог лежать только в Эрец-Исраэль! В Израиле у писателя жили брат Яков и родственники жены. Наконец, в 1965 году власти разрешили ему покинуть Польшу и уехать на Святую землю.
В Израиле поэту было сложно финансово — он лишь изредка печатался в идишских изданиях — но легко морально. Вокруг наконец-то были свобода и люди из его молодости! Влюбившись в страну с первого взгляда, он однажды устроил по ней поход, который занял около трех недель.
В марте 1966 года израильский журнал «Лебенс Фраген» сообщал о встречах Нафтали Герц Кона с читателями в Тель-Авиве, во время которых репатриант рассказывал о своей работе в качестве корреспондента Еврейского антифашистского комитета в Буковине. Теперь совершенно открыто, не боясь ареста, он смог публично обличить враждебность советской власти к жертвам нацизма, возвращавшимся после войны в Черновцы.
В том же 1966 году в Тель-Авиве был издан сборник стихов и поэм Нафтали Герц Кона под названием «Фаршрибн ин зикорн» («Записано в памяти»). Этот сборник можно рассматривать как путеводитель по его жизни. Стихи отправляют читателя в путешествие, которое начинается с раннего увлечения автора коммунизмом и его обещанием искоренить антисемитизм и открыть безграничные возможности для расцвета еврейской жизни и культуры. Затем автор говорит о своей душевной боли из-за несбывшихся мечтаний, о своей личной борьбе за выживание в советской диктатуре и захваченной коммунистами Польше.
Подорванное советскими лагерями здоровье привело к ранней смерти поэта. Нафтали Герц Кон скончался совсем не старым, в возрасте 61 года. В прощальном письме, которое поэт написал в 1949 году в тюрьме, думая, что конец совсем близок, он обозначил свое жизненное кредо: «Я писал исключительно то, что диктовали мне сердце и совесть, и моим девизом в жизни была правда, и еще раз правда...» Мы его помним.
21.06.2022
