Демократия в Конотоп, как и во всю доживавшую свои последние дни империю, пришла ненадолго. C ноября 1917 года по 1921-й Конотоп и весь уезд стали ареной боевых действий украинских войск, Красной армии, деникинцев, немцев. Власть, опиравшаяся на те или иные вооруженные силы, менялась столь же часто.

Изменения произошли и на еврейской улице. К концу Гражданской войны деятельность клуба «Маккаби» в Конотопе, в котором занимался Давид Мондрус, была запрещена. Деловито взявшиеся за насаждение новых порядков большевики собрали всю детвору в здании бывшей гимназии и объявили, что любые скаутские организации служат целям капитализма и империализма. Детям была предложена альтернатива — пионерская организация. Давид Мондрус c товарищами отрекаться от своего еврейства не собирались, и предложение коммунистов проигнорировали.

В правильности своего решения подростки убедились очень скоро. Все частные хедеры, в том числе и тот, который посещал Давид, были закрыты. В условиях подполья мальчикам удалось проучиться на частных квартирах еще несколько лет, но в 1922 году меламедов в Конотопе не осталось совсем. Помимо политических и религиозных притеснений, большевики сразу же приступили к наступлению на «буржуев», к которым причислили даже самых мелких торговцев и ремесленников. Два дома Бенциона Мондруса были национализированы, его коммерческое предприятие также приказало долго жить.

В 1923 году еще совсем юный Давид решил — он уезжает в Палестину. Из Конотопа полным ходом шла массовая алия, которую организовала международная сионистская поселенческая организация Гехалуц. Двоюродный брат звал Давида ехать с ним в Эрец-Исраэль, причем на отъезд 15 летнего Давида давали принципиальное разрешение его родители. Вскоре на руках у молодых людей уже были загранпаспорта с разрешениями на отъезд — прописан был даже маршрут, пароходом из Одессы. Вот только в самый последний момент Давид Мондрус решил с отъездом повременить. Звучит невероятно, но препятствием на пути к его мечте стал… сионизм. В 1923 году в Конотопе началось оживление еврейского национального движения. Из Киева в Конотоп к бывшим членам «Маккаби» приехал знакомый парень, который конфиденциально сообщил, что в СССР появилась сионистская организация, чья программа им определенно понравится. Речь шла о левом крыле молодежной сионистской организации «Ха-шомер Ха-цаир» («молодой страж»), которая совмещала модную марксистскую идеологию и сионизм. Структура и устав организации напоминали скаутские, поэтому конотопская молодежь сразу же решила основать ячейку у себя в городе. Речи об отъезде из Конотопа уже не было: какой смысл уезжать поодиночке, если со временем в Эрец-Исраэль мог уехать целый скаутский легион!

Давид Мондрус стал одним из создателей ячейки левого «Ха-шомер Ха-цаир» в Конотопе, наладив связь с лидерами движения в Киеве. В Конотопе скауты были не одни, у них даже появился своеобразный конкурент — еще более левый Союз молодежи «ЦС Югенд-Фербанд».

В 1924 году отец Давида, Бенцион Лейбович, ставший обычным советским служащим торгового отдела «Госрыбсиндиката», переехал по работе в Киев. За ним последовала вся семья. В большом городе соблазнов для молодых людей было много, но Давид сионистское движение не бросил. Практически сразу он был кооптирован в одно из шомеровских звеньев — «десятку».

В Киеве тогда активно действовали две шомеровские «плугот» — роты. Одна включала 16-17-летних, или «богрим», другая — подростков помоложе. В каждой роте было около 40 человек. Под началом у «шомеров» были совсем юные скауты — «цофим» — руководство ими поручалось кому-либо из взрослых. Как человеку активному и опытному, Давиду Мондрусу в скором времени было поручено руководить одним из таких отрядов.

Подпольная сионистская работа захватила Давида с головой. Как руководитель отряда «цофим», он регулярно собирал начальников звеньев, разучивал с ними новые игры и спортивные упражнения, песни на иврите и на русском. Ему постоянно приходилось просматривать специальные звеньевые дневники, вносить свои замечания и указания. Он же собирал отряд на общий смотр.

Старшие участники движения плотнее занимались идеологической и политической подготовкой. На своих сборах они читали доклады по истории еврейского народа, репетировали драматические представления, обсуждали текущие события в Эрец-Исраэль и ближайшие задачи сионистского движения для осуществления главной цели — создания в Палестине еврейского государства. После обсуждения докладов «шомеры» проводили спортивные тренировки или занимались военной подготовкой. Общеотрядные сборы заканчивались пением гимна «Ха-Тиква» и исполнением танца — «хоры».

Летом еврейские скауты устраивали походы, сплавы по рекам и разбивали лагеря, куда приходили все киевские участники «Ха-шомер Ха-цаир», представители движения из других регионов Украины, а иногда — глубоко законспирированные руководители Главного штаба.

О подобном лагере шла речь в докладной записке заместителя председателя ГПУ Украины Карла Карлсона от 15 сентября 1925 года. Чекист писал секретарю ЦК КПБ Украины Кагановичу о том, что 28 мая 1925 года весь киевский легион «Ха-шомер Ха-цаир» собрался в Пуще-Водицком лесу. Сбор, который проводил начальник Главного штаба «Ха-шомер Ха-цаир», киевлянин Эля Гушанский, был посвящен юбилею организации. На нем присутствовали около 400 человек: все 7 киевских отрядов «цофим», отряд «шомеров» и кандидатов в шомеры которых торжественно примут на сборах, присутствовали также начальники Винницкого и Олевского легионов.

Советская власть долго мириться с политическими конкурентами не могла. Серьезно обеспокоенное успехами левого «ЦС Югенд-Фербанд», ГПУ Украины санкционировало массовый арест его членов. К Югенду принадлежал Лев Мондрус, старший брат Давида, и в ночь на 19 апреля 1926 года на их квартире по Прорезной улице появились сотрудники ГПУ. Предъявив ордер на арест и обыск, чекисты начали обыскивать помещение и вскоре наткнулись на сионистскую литературу, принадлежавшую Давиду. Во внутреннюю тюрьму ГПУ поехал не только Лев, но и его младший брат. Затем оба Мондруса оказались в Киевской городской тюрьме на Лукьяновке.

Как не достигшего совершеннолетия, Давида вскоре выпустили из-под стражи. Хотя на самом деле его документы содержали ошибку. В тяжелые годы погромов родители часто исправляли даты рождения своих детей: чем младше, тем больше шансов выжить. Так восемнадцатилетний Давид Мондрус стал семнадцатилетним и смог остаться на свободе.

Брат Лев все еще находился на Лукьяновке под следствием, а Давид на время решил залечь на дно. Из Киева решено было отправить его назад в Конотоп, где у Мондрусов оставались родственники — Бенцион и Люба Залмановичи. У Бенциона Рувимовича Залмановича в Конотопе было небольшое предприятие по обработке металлов. В эпоху НЭПа власти позволили бывшим хозяевам снова заняться предпринимательством, хоть и обложили их немаленькими налогами.

В те времена считалось, что любой «проштрафившийся» перед советской властью гражданин мог реабилитироваться, став пролетарием и вступив в профсоюз. Давид устроился помощником слесаря на завод Залмановичей, поселившись в квартире при предприятии, расположенном в Конотопе на Низовой площади. Но новоиспеченный член профсоюза металлистов с «Ха-шомер Ха-цаир» завязывать вовсе не собирался. Вскоре он снова начал искать выход на сионистов.

К своему удивлению, юноша быстро обнаружил, что организованная когда-то им и его друзьями ячейка развалилась. Об этом же говорилось и в докладе секретного отдела ГПУ УССР по левому «Ха-шомер Ха-цаир» за 1926 год. «Чрезвычайка» рапортовала, что в Конотопском округе организация себя проявляла слабо. В штате у чекистов числилось 2 агента, которые неустанно следили за действиями шомеровской молодежи.

Впрочем, трудностей скаутский лидер не боялся. Собрав однажды вечером друзей детства, Мондрус выступил перед ними с речью о задачах еврейской молодежи и необходимости возродить конотопский «Ха-шомер Ха-цаир». Все еще находясь на связи с оставшимися в Киеве активистами движения, Давид надеялся на успех. Через несколько недель друзья дали ответ: «Можем посылать на организацию денежные взносы, но активно работать не будем». От политической деятельности товарищи Давида отказались, мотивируя свою пассивность репрессиями со стороны органов. На сбор денег никаких полномочий у Мондруса не было, да и без людей любая нелегальная структура существовать не могла. Пока Давид пытался возродить конотопский «Ха-шомер Ха-цаир», за дело взялись агенты Конотопского окружного ГПУ, осведомленные о его попытках вновь собрать сионистскую молодежь. Чекистами были перехвачены и его письма в Киев, в которых помощник слесаря ругал режим большевиков на чем свет стоит.

Через год после первого ареста, 30 апреля 1927 года, к Давиду Мондрусу снова постучали в дверь. На пороге оказался сотрудник Конотопского окружного ГПУ Семенов, сразу же предъявивший ордер на обыск и арест. Собрав понятых, гэпэушник приказал Давиду достать из карманов все вещи. Увидев портмоне, сотрудник принялся извлекать его содержимое.

Помимо трех фотографий, в портмоне оказался блокнотный листок с адресом и письмо, упакованное в бумагу и заклеенное гербовой маркой. «Что это такое? — спросил Семенов, указывая на запечатанное письмо. — Не помню, вероятно, это какие-то порошки». Чекист ничего не сказал Давиду и пошел прямиком к его вещам. Вскоре из бельевой корзины Семенов вытащил газетную вырезку со статьей под кричащим заголовком «Антисемитизм».

Когда обыск был завершен, протокол Давид Мондрус подписывать отказался. «Гражданин Мондрус, почему вы отказываетесь подписывать протокол? — грозно рыкнул Семенов, на что Давид спокойно отпарировал. — Запечатанное письмо и листок мне не принадлежат и в моем портмоне не находились». Удивленный чекист посмотрел на понятую, Любу Залманович, и обратился уже к ней: «Вы же помните, как я доставал эти вещи и что мне на это сказал гражданин Мондрус?». Перепуганная женщина спорить не стала.

Завершив обыск, чекист приказал Мондрусу одеться и следовать за ним. На пролетке арестованный был доставлен в Конотопский окружной отдел ГПУ и передан в руки уполномоченного секретно-оперативного отдела Камского. Усадив арестованного напротив себя, чекист утруждать себя изощренными методиками дознания не стал. «Гражданин Мондрус, вы состоите в контрреволюционной организации “Гашомер-Гацоир”? — спросил Камский и внимательно посмотрел на Давида. — Ни к каким подпольным организациям сионистского характера, в частности, к организации “Гашомер-Гацоир”, я никогда не принадлежал и не принадлежу».

Чекист не повел и бровью и перешел к найденному у юноши письму. В нем человек под псевдонимом Адольф адресовался к членам ячейки «ЦС Югенд-Фербанд» с вопросом об успехах ее работы. Представитель Окружного комитета Югенда, Адольф просил срочно собрать взносы и направить в центр — это делалось весной 1927 года по всему Советскому Союзу. Еще одной задачей, ставившейся перед активистами, был сбор сведений об арестованных товарищах: их фамилиях, возрасте, датах и обстоятельствах их ареста. В письме упоминались псевдонимы других подпольщиков и просьба выполнить все указания не позже середины мая. «Это ваше письмо? — вопросительно посмотрел на Давида Камский. — Нет. Оно мне не принадлежит, и я не знаю, откуда оно взялось».

Далее от юноши потребовали назвать людей, изображенных на фотографиях. Ими оказались три девушки из Киева: Рая Тираспольская, Рахиль Йофе и некая Таня. Чекист принялся расспрашивать принадлежали ли они к сионистским организациям, но Давид делал вид, что это просто случайные знакомые, а чем занимались он даже и не знал.Так и не добившись от Мондруса ответа, кем были эти молодые особы, Камский недобро процедил сквозь зубы: «Вы заявляете, что ни к каким организациям не принадлежите и никого из сионистов не знаете. А что вы мне скажете по поводу своего прошлого ареста в Киеве?». «Арестовывался я в Киеве летом 1926 года, — Давид подкорректировал дату своего ареста, — и сидел около одного месяца по обвинению в принадлежности к какой-то подпольной организации, названия не помню». «Гражданин Мондрус, а вы вспоминайте и не забудьте рассказать про вашего брата», — Конотопский секретно-оперативный отдел очевидно был неплохо осведомлен о его деятельности. Пришлось Давиду рассказать о том, что его брат, Лев Бенционович, сидел в Киеве около 4 месяцев и смог выбраться на волю только после подписки об отказе от членства в сионистской организации.

Немного подумав, уполномоченный ГПУ поинтересовался, где находился Давид за несколько дней до своего ареста: «Вы из Конотопа на довольно продолжительное время выезжали в Киев. С какой целью и когда вы ездили?». По словам арестованного, в Киеве он находился с 12 по 28 апреля, жил там у своих родителей. Парень утверждал, что подхватил малярию и, по совету врача, якобы специально выезжал для смены климата. «В Киеве так сильно отличается климат?» — ухмыльнулся Камский, протягивая Давиду протокол для прочтения.

Водворять за решетку юношу чекисты не стали, но взяли с него подписку о невыезде из Конотопа. Следующие два допроса состоялись в кабинете у Камского 3 и 17 мая 1927 года. Продолжая допытываться у Мондруса, откуда у него взялось письмо члена сионистской организации, большевики все так же не получали от парня ни малейших сведений.

В конце концов 30 июля 1927 года в квартиру при заводе Залмановича явился уже знакомый Давиду гэпэушник Семенов. Без улова чекист не ушел и на этот раз. Во время личного обыска у Давида была обнаружена шифровка. Записка представляла собой череду цифр, отделенных друг от друга точками и запятыми.

Давида Бенционовича посадили в Конотопский дом принудительных работ. На следующий день ему предъявили обвинение в совершении преступления по статье 54-4 УК УССР. В обвинении говорилось, что Мондрус был активным членом контрреволюционной организации — «левого Гашомер-Гацоир» — который, боролся с существующим советским строем.

Юноша не знал, что чекистам уже удалось раскрыть личность автора письма, найденного у него в апреле. Под кличкой «Адольф» в подполье работал член Киевского окружного комитета «ЦС Югенд-Фербанд» Залман Будянский, арестованный 1 мая в Киеве. Временно исполняющему обязанности начальника секретно-оперативного отдела Камскому было очевидно, что Давид Мондрус выполнял роль связного «Югенд-Фербанд», хотя формально состоял в другой организации. Недаром его старший брат арестовывался по делу «ЦС Югенд-Фербанд».

Чистосердечного признания Мондруса у чекистов не было, но были найденные у парня улики и «негласные» данные. Киевские коллеги уже успели сообщить в Конотоп, что арестованный Мондрус — это никто иной как «Хаим», командир 4-го отряда «цофим» и начальник их киевского штаба. Агентура также передавала: приехав из Киева в Конотоп, Давид Мондрус не только не прекратил своей деятельности в «Ха-шомер Ха-цаир», но и принялся восстанавливать ее ячейку на месте, получая помощь из Киева.

16 августа 1927 года из Конотопского Допра арестованного «шомера» доставили на очередной допрос. «Вы будете сознаваться в своей принадлежности к левому “Гашомер-Гацоир? — взялся за старое Камский, но Мондрус все так же не спешил «колоться». — Выдвинутые против меня обвинения ничем не обоснованы. — И подпольную кличку “Хаим” вы никогда не носили? — Клички “Хаим” никогда не носил».​

Камский решил зайти с другой стороны и положил перед Давидом найденную у него шифровку: «Это принадлежит вам? Кто это писал?». Юноша сообщил, что записка была найдена в Коммерческом училище у своей знакомой, Кати Лисовец, которая писала ее подруге — Жене Винниковой. «Сущность шифровки я не знаю, — ответ Давида Камского не устроил и он начал заметно раздражаться. — И кто же знает?». По заверению Давида, ответ был у Семена Марченко, который с указанными девушками пребывал в Киеве на экзамене. Чекисты бросились искать упомянутых Давидом людей, но не нашли, а вскоре из Киевского окротдела ГПУ пришла неутешительная весть: расшифровать записку специалистам не удалось.

31 августа 1927 года гэпэушник Камский возбудил ходатайство перед Особым совещанием при Коллегии ГПУ УССР об административной высылке Давида Мондруса как социально опасного элемента. Это ходатайство конотопских чекистов и окружного прокурора 7 октября 1927 года на ОСО Коллегии ГПУ было поддержано. Давида Мондруса решили сослать в казахскую Кзыл-Орду сроком на три года.

Выйдя из Конотопского ДОП за несколько дней до празднования десятой годовщины Октябрьской революции, Давид Бенционович, проигнорировав запрет на выезд из города, отправился на несколько дней в Киев. На месте выяснилось, что часть его друзей была арестована и находилась в тюрьме или в ссылке, некоторые уехали в Палестину, а другие — переселились в другие места Советского Союза.

Готовясь к отправке в Казахстан, Давид Бенционович продолжал работать на заводе у родственников. Вдруг, в начале января 1928 года, его снова вызвали в ГПУ. Как оказалось, дела ссыльных по каким-то причинам начали пересматривать, и 6 января 1928 года внесудебный орган вынес по нему иной приговор — от наказания освободить, разрешив свободное проживание по СССР.

Экономическая и социальная ситуация в Конотопе ухудшалась стремительно. Частные предприятия разорялись под давлением высоких налогов. Их владельцы массово бежали из города. В скором времени в Конотопе были закрыты синагоги, а большевики снова начали искать в городе сионистов.

В начале 1929 года Давид Бенционович выехал в Киев, где работал на предприятии, аналогичном дядькиному, и усердно готовился к поступлению в институт. Осенью 1929 года он сдал экзамены и был принят в Ленинградский политех. Научные исследования его захватили не меньше, чем когда-то сионистское движение и скаутинг. C 1931 года Мондрус начал печататься в журнале «Металлург». Его первая статья была посвящена анализу учебного процесса в московском институте «Сталь», выросшем из металлургического факультета Московской горной академии. Через год он уже напечатал в журнале обширный обзор высокочастотных печей для выплавки стали, используемых в Великобритании.

После окончания института Мондрус остался работать в Ленинграде. Бывая ежегодно на каникулах в Киеве, он снова встретился с Рахилью Хононовной Гушанской, сестрой своего друга по «Ха-шомер Ха-цаир» Миши Гушанского. Их старший брат, легендарный Эля Гушанский, один из лидеров движения в СССР, был выслан в Палестину, где в 1929 году трагически погиб при строительстве гидроэлектростанции на реке Иордан.