Владилен Фурман
1931 – 1952
15 сентября 2019 года в Москве по адресу Кривоколенный переулок № 11/13 была торжественно открыта памятная табличка, увековечивающая память студента Владилена Фурмана. Инициатором установки выступил Алексей Макаров, исследователь «Международного Мемориала» и участник проекта «Последний адрес».
Маленькая, размером с ладонь, памятная табличка посвящена совсем молодому человеку, павшему жертвой советских репрессий. Символизма акции добавила биография заявителя. Макаров — внук Сусанны Печуро, участницы подпольной организации «Союз борьбы за дело революции», одним из создателей которой и был Владилен Фурман.
Владилен Фурман родился 4 августа 1931 года в семье уроженцев украинского Очакова: ученого-агронома Леонида (Йоэля) Моисеевича Фурмана и санитарного врача Полины (Перель) Моисеевны Розенштрах. У Владилена было два старших брата: Александр и Леомар.
Отец мальчика, Леонид Александрович, выпускник электротехнического училища в Одессе, впоследствии занялся наукой. В молодости он увлекся идеями левого сионизма, состоял в одесской ячейке еврейской социалистической рабочей партии «Поалей-Цион». Отойдя впоследствии от сионизма, Леонид Александрович, человек левых взглядов, назвал своего младшего сына в честь вождя Октябрьской революции — Владиленом (аббревиатура от ВЛАДимир Ильич ЛЕНин).
С 1927 по 1932 год Фурманы жили в Херсоне, где Леонид Александрович занимал профессорскую должность в местном сельскохозяйственном институте. В 1932 году вся семья переехала в Москву, куда главу семейства перевели по работе в Научно-исследовательском колхозном институте.
В столице Советского Союза Фурманам до войны жилось весьма неплохо. Полина Моисеевна работала санитарным врачом на Московском автозаводе им. Сталина, а затем почти семь лет — по той же специальности в ЦК профсоюза работников электростанций.
Но начавшаяся вскоре война стала собирать свой страшный урожай. Старший брат Владилена, Саша, 21 июня 1941 года, за день до начала Великой Отечественной войны, окончил среднюю школу и практически сразу же стал курсантом военного училища. Будучи командиром разведки дивизиона «катюш», он геройски погиб под Сталинградом в ноябре 1942 года. Бабушка Владилена по отцу и еще семь других родственников погибли в гетто в Одессе. Фурманы очень тяжело переживали эти утраты.
Брат Леомар вспоминал, что примерно к десятилетнему возрасту у Владилена появился особый интерес к художественной литературе. Эвакуировавшись в начале войны в Омск, мальчик всё свободное время проводил в читальном зале городской центральной библиотеки, глотая одну за одной книги Сервантеса, Жюля Верна, Диккенса, Марка Твена.
Из эвакуации семья вернулась в Москву летом 1943 года. Обстановка в родном дворе Фурманов стала, несмотря на разгар войны с фашизмом, отчетливо антисемитской. Впрочем, подобного хватало и в Омске. Леомару приходилось постоянно гонять хулиганов, пристававших к маленькому Владилену из-за его происхождения. В библиотеку мальчик записался и в столице, но времени на чтение стало гораздо меньше. Ребята помогали отцу работать на общественном огороде в подмосковном Михнево, а также ездили в Мытищи на базу за овощами, мешки с которыми тащили потом на себе домой.
В Москве Владилен пошел учиться в мужскую школу № 313. Взгляды у него и его брата тогда были совершенно стандартными для детей из семьи советских служащих. Молодежь верила в идеалы Октября и преимущества социализма над капиталистическим Западом. Когда у них останавливался дядя отца, Давид Жверанский, приезжавший из Одессы, дети с пеной у рта защищали перед «антисоветчиком» самый справедливый в мире строй. Обычно поселяемый в комнату к братьям, дед Давид совершенно открыто критиковал власть и порядки в стране. В ответ на возражения младших Фурманов, почерпнутые из газетных лозунгов, убеленный сединами одессит отвечал: «Вы на всё смотрите через розовые очки».
На школьные предметы Владилен иногда не обращал должного внимания, но увлечение литературой крепло. Достаточно рано он начал писать сам: особенно хорошо ему удавались сказки и рассказы. В восьмом классе, когда в школе проходили «Краткий курс истории ВКП(б)», Владилен занялся углубленным изучением философии. Самостоятельно штудируя Гегеля и Канта, мальчик увлекательно рассказывал лекции по философии своим одноклассникам, заходивших к нему в гости.
Постепенно увлечение литературой привело Владилена в литературный кружок при Доме пионеров. Там он познакомился с не по годам начитанным и умным Борисом Слуцким. Вскоре к компании присоединилась Сусанна Печуро. Она вспоминала, что в кружок в Доме пионеров все ходили не только из-за увлечения литературным творчеством, но и ради дружбы с интересными, думающими ровесниками. Эти дети сильно отличались от замоскворецкой шпаны, терроризировавшей в послевоенные годы столицу.
Владилен Фурман всё больше интересовался политикой. Этому способствовали не только разговоры с новыми друзьями, в особенности с Борисом Слуцким, но и окружавшая молодого человека действительность. Одним из первых «звоночков» стал арест учителя, преподававшего Фурману русский язык и литературу, — известного впоследствии диссидента и историка христианства Анатолия Краснова-Левитина. Именно он в свое время приметил литературный талант Владилена. Очень интересный человек и знающий учитель однажды не явился на выпускной экзамен. Как оказалось, Анатолия Эммануиловича посадили на 10 лет за то, что он в частном разговоре назвал Сталина «обер-бандитом».
Еще одной причиной стала травля еврейского населения в стране. На словах в СССР царила дружба народов, но в московском трамвае, в магазине, а часто — и в собственном дворе или даже школе Владилен слышал грязные слова в отношении себя и своих соплеменников. Дома у Фурманов людей делили исключительно по уму, а не по записи в паспорте. Никогда своей национальности семья не скрывала, своим еврейством гордились, но нездорового национализма Фурманы не терпели.
Поступив в 1949 году в Третий Московский мединститут, переведенный в скором времени в Рязань, Владилен не только не оставил своих увлечений, но совершенно открыто излагал свои взгляды на выборы в Советском Союзе, неправильную работу комсомольской организации и другие негативные стороны советской жизни. После перевода в Рязань он продолжал активно участвовать в литературном кружке, в котором политическая составляющая становилась всё более значимой.
После того, как старшие участники литературного кружка взбунтовались против цензуры их руководительницы и ушли из Дома пионеров, местом их сборов стала квартира Бориса Слуцкого. Школьники и студенты, выбравшиеся из-под крыла педагогов и узких рамок «казенного» соцреализма, начали самостоятельно изучать поэзию «Серебряного века», которую хорошо знали Владилен и Борис. Однако постепенно их разговоры всё больше отдалялись от литературной тематики.
В августе 1950 года молодежь, которая окончательно разуверилась в правильности выбранного руководителями страны курса, на своей встрече постановила бороться за воплощение идеалов революции и против перерождения диктатуры пролетариата в бонапартистскую диктатуру Сталина. Воспитанные в Советском Союзе, школьники и студенты не знали другой жизни, но остро чувствовали ее несправедливость. Все с детства хлебнули антисемитизма, все имели родных и близких, сгинувших в ГУЛАГе, все видели ложь советских газет. Они наивно считали, что социализм — самый справедливый строй, но в СССР строится не он, а нечто совсем другое.
Владилен Фурман, Борис Слуцкий и Сусанна Печуро объявили себя «Организационным комитетом» и начали думать над документом, в котором были бы изложены их взгляды. Владилен, как настоящий революционер, взял себе псевдоним «Владимир Кремнев», Слуцкий стал «Львом Славиным», Сусанна — «Сашей Крейц». Вскоре в группе появился студент Московского технологического института пищевой промышленности Евгений Гуревич, знакомый Бориса Слуцкого, когда-то не принятый на философский факультет из-за своей пятой графы. Он привел с собой своего друга-студента, Владимира Мельникова. Молодые люди знали, какие опасности их ждут, и понимали, что эта деятельность может стоить им жизни.
Своей задачей «отважная пятерка» видела агитацию среди молодежи, которой предстояло объяснить, в чем советская действительность противоречит ленинским принципам. Владилен и Борис написали несколько статей, в которых анализировали советскую политику, а также размножили на самодельном гектографе «Программу организации» и «Манифест», в котором было написано, что в СССР «все провозглашаемые свободы — фикция, и в стране не рабочая демократия, а жесточайшая диктатура». В документах говорилось о перерождении в СССР социализма в государственный капитализм, отмечались отсутствие гражданских свобод, фарсовые выборы, империалистический характер внешней политики и катастрофическое состояние сельского хозяйства. Говорилась чистая правда.
Дети еврейской интеллигенции не занимались формированием вооруженного подполья. Деятельность организации ограничивалась агитацией, вовлечением в кружок новых членов, чтении и обсуждении марксистской литературы.
Несмотря на любовь к приключенческой литературе, никакой реальной конспирации ребята не соблюдали. Владилен постоянно высказывался в общественных местах о Сталине и сформированной им системе. Никакие уговоры мамы, Полины Моисеевны, прекратить подобные выходки ни к чему не приводили. Обладая взрывным, упрямым характером, Владилен продолжал рубить правду-матку в глаза знакомым и малознакомым людям.
Когда-то, во время разгара массовых репрессий, от матери Владилена энкавэдэшники настойчиво требовали дать показания на арестованных знакомых и коллег. Она дважды решительно отказывалась, но встречи с НКВД запомнила на всю жизнь. Теперь серьезно рисковал ее собственный сын.
Однажды, летом 1950 года, Фурманы ехали в купейном вагоне на отдых в Одессу. Владилен всю дорогу критиковал советские порядки в разговоре с совершенно незнакомым человеком. В конце дороги попутчик сказал Полине Моисеевне, что взгляды и длинный язык сына приведут к трагедии. Но Владилена было невозможно остановить.
Учась в Рязани, Владилен решил создать в этом городе филиал «Союза борьбы за дело революции». Бывший однокашник Фурмана, Мирон Этлис, осужденный в марте 1953 года за то, что не донес «куда надо» на Фурмана, вспоминал, как в 1950 году, после совсем непродолжительного знакомства, Владилен вызвал его на встречу. Прямо на улице он объявил Этлису, что имеет поручение от своих московских товарищей — предложить Мирону войти в организацию, которая ставит целью борьбу за дело революции. Владилен говорил знакомому о страшных перегибах в деревне, сплошной насильственной коллективизации, послевоенном обнищании населения и многих других вещах, которые опешивший от ужаса Этлис даже не запомнил.
В конце октября 1950 года в группе произошел раскол. Евгений Гуревич доказывал соратникам, что иногда, в исключительных случаях, подпольщикам нужно прибегать к тактике индивидуального террора. «Верные ленинцы» Владилен, Борис и Сусанна с ним не соглашались. Евгений объявил о своем разрыве с «Союзом борьбы за дело революции» и попытался создать свою группу, членов которой также впоследствии арестовали.
В скором времени ребята почувствовали, что за ними следят. На квартире у Бориса Слуцкого, по всей видимости, было установлено прослушивающее устройство, а в городе студенты начали замечать за собой «хвосты». Отмечая новый 1951 год, ребята уже догадывались, что он для них будет последним общим праздником.
18 января 1951 года Владилен Фурман был арестован УМГБ Московской области. В ночь с 17 на 18 января 1951 года арестовали и его друга, Бориса Слуцкого, о чем Полине Моисеевне сообщила по телефону мама Бориса. Ночью следующего дня арестовали ученицу выпускного класса Сусанну Печуро. На протяжении января-февраля 1951 года были арестованы и другие ребята. Все они на допросах признали себя виновными в том, что являлись участниками антисоветской молодежной организации.
Обвинение Владилену Фурману было предъявлено 31 января 1951 года по статьям 58-10, ч.1 («пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти») и 58-11 («организационная деятельность, направленная к подготовке контрреволюционных преступлений») УК РСФСР. Владилен признал себя виновным.
Однако следствию этого было мало. Принявший дело следователь следственной части по особо важным делам МГБ СССР подполковник Сидоров ухватился за обсуждение молодежью тактики террора. Согласно протоколу, на допросе 17 февраля 1951 года Владилен якобы показал, что не был против совершения террористических актов, но на ранних этапах считал террор неприемлемым, так как это могло повлечь за собой разгром их антисоветской организации.
Привлеченный Владиленом в организацию студент Рязанского медицинского института Феликс Воин также на допросах рассказывал, что Фурман высказывался о необходимости прямой борьбы с советской властью путем террора, пропаганды и открытого восстания.
Правда, в приобщенных к делу документах, изъятых при аресте участников организации, не имелось никаких указаний на террористические методы борьбы против существующего в СССР строя. Даже в составленных Гуревичем «тезисах о тактике», при обсуждении которых и произошел раскол молодежной группы, речь о терроре велась исключительно в теоретическом ключе. Это не помешало следствию «повесить» Владилену статью 58-8 УК РСФСР — «терроризм», а вдобавок к ней — и пресловутую статью 58-1а, которую давали изменникам Родины.
В марте 1951 года сам министр государственной безопасности СССР Абакумов стал поочередно вызывать на допрос членов «Союза борьбы за дело революции». В разгар антисемитских кампаний еврейская вооруженная группа была как нельзя кстати! Но Абакумов в серьезное подполье, сформированное еврейскими детьми из интеллигентных семей, не поверил. По словам Владимира Мельникова, какое-то время казалось, что вот-вот дело спустят на тормозах и ребята отделаются относительно мягким наказанием. Однако во время очередной чистки чекистского аппарата Абакумов был снят. Дело Фурмана и его друзей фигурировало в отправленной на имя Сталина бумаге, в которой говорилось о «вредительском» отношении Абакумова к государственной безопасности. Дескать, Абакумов всячески тормозил дело и «...пытался представить [его] как безобидную игру детей в политику».
Мама Владилена, пытаясь спасти сына, даже обратилась в МГБ с просьбой провести психиатрическое обследование сына. Она надеялась, что острую критику советской власти и вспыльчивый характер Владилена врачи смогут интерпретировать как болезнь, психическое расстройство, что, вероятно, поможет ему избежать сурового наказания. Однако из этого ничего не вышло. Заключение судебно-психиатрической экспертизы признало Владилена вменяемым, хотя комиссия отметила его чрезвычайное возбуждение и многословность.
В феврале 1952 года наступила развязка. Во время сессии Военной коллегии Верховного суда СССР Владилен Фурман, наголо остриженный, бледный и измученный, предстал перед прокурором. Суд проводился в Лефортовской тюрьме, кроме подсудимых присутствовали только гэбисты. Всё, что говорил студент, было подчинено одной цели — попытке отвести от друзей как можно больше обвинений. В своем последнем слове Владилен сказал, что с семи лет интересовался политикой (что никак не соответствовало действительности), и назвал всех фигурантов дела, кроме основных, Бориса Слуцкого и Евгения Гуревича, «политически незрелыми и находящимися под их влиянием». Но приговор был известен заранее, поэтому речи подсудимых никто не слушал.
В приговоре, вынесенном в ночь с 13 на 14 февраля 1952 года, говорилось, что группой еврейских националистов была создана изменническая, террористическая организация, участники которой ставили своей целью свержение существующего в СССР строя путем вооруженного восстания и совершения террористических актов против руководителей советского правительства и КПСС.
Владилена Фурмана приговорили к смертной казни. Высшую меру наказания получили и Борис с Евгением. Остальные — от 25 до 10 лет лагерей с последующим поражением в правах.
После объявления приговора в суде началось невообразимое. К осужденным на расстрел подбежали конвоиры. Молодые люди что-то говорили друг другу, вслед уводимым «главарям» кричали: «Ребята, просите помилования!» Писать прошение о помиловании 21-летний Владилен Фурман отказался. Приговор был приведен в исполнение 26 марта 1952 года.
Через пять месяцев, в августе 1952-го, родителей и старшего брата Фурмана также репрессировали. Полину Моисеевну и Леомара отправили в ссылку в Чулак-Тау в Казахстане, а Леонида Александровича — в Мордовскую область. Семья воссоединилась в Москве лишь весной 1955 года.
В апреле 1956 года дело молодежной антисоветской организации было пересмотрено. Проверкой было установлено, что в процессе предварительного следствия имели место нарушения законности. В отношении осужденных по делу применялись меры принуждения, а их показания записывались необъективно.
Допрошенные во время дополнительной проверки следователи, которые вели это дело, пояснили, что оно было сфальсифицировано по указанию бывшего руководства следственной части при МГБ СССР — Лихачева и Путинцева. Допросы подследственных фиксировались просто в черновиках, а затем удобные/нужные следствию отрывки из них попадали в т. н. «обобщенный протокол допроса», тщательно корректировались чекистом Шварцманом, и только после этого давались на подпись арестованным. На момент повторного рассмотрения дела вышеупомянутая троица бывших сотрудников МГБ уже сидела в тюрьме за систематическую фальсификацию уголовных дел.
В решении Верховного суда СССР от 21 апреля 1956 года было указано, что никаких оснований считать «Союз борьбы за дело революции» террористической организацией не было. Максимальный срок, который грозил Владилену Фурману, составлял 10 лет ИТЛ — «за контрреволюционную агитацию». Но реабилитирован он был лишь в 1989 году.
Владилен Фурман и его друзья представляли для советской власти огромную опасность. Молодые люди не только поняли, что живут не в справедливом социалистическом обществе, а в отсталой кромешной диктатуре, но и осмелились рассказать об этом другим.
Критикуя СССР с точки зрения его же марксистско-ленинских догм, Владилен с товарищами были куда страшнее для партийной верхушки, чем далекие «вражеские голоса» с Запада. Такие, как Владилен Фурман, были одними из первых, кто открыл нам глаза на истину. Пусть земля ему будет пухом, и прах его покоится в мире!
13.03.2023
