Осенью 1942 года Шмуэля Шабсельбаума неожиданно вызвали в лагерную канцелярию, где сидели три человека в гражданской одежде. «Расскажите, какие еврейские партии, действовавшие в вашем родном городе, вы знаете?», – спросил Шмуэля один из присутствовавших. Шабсельбаум попытался сделать вид, что не понял вопроса, но в ответ услышал хохот. «Хватит врать! Мы знаем, что вы были руководителем клерикальной националистической организации. Если вы признаетесь, ваше наказание будет облегчено, а если продолжите отпираться, то мы вам не завидуем». Услыхав угрозу, Шмуэль решил сказать, что был знаком с сетью религиозных школ «Явне», но следователи расхохотались снова: «Мы не спрашиваем тебя о “Явне”». Шабсельбаум упорно молчал, но на предложение сообщить следствию о примерном количестве сионистов в мире съязвил: «Если вы считаете, что мне нужно это знать, то сначала сообщите мне количество коммунистов в каждой стране». «Подлец, отброс рода человеческого, ж-д проклятый! Как можно вас сравнивать с самой просвещенной и величайшей партией в мире?», – взвились следователи и тут же принялись бить арестованного смертным боем.

Вечером следующего дня допрос продолжился. Все те же люди в штатском напирали: «Мы знаем, как вы зарабатывали на жизнь: вы были купцом у сионистов и отправляли им рабочие руки в Палестину. За каждого батрака вы получали процент». Шабсельбаум снова ответил, что все обвинения были взяты из воздуха, но советские следователи не унимались.

3 октября 1942 года ему наконец был зачитан приговор: 5 лет лишения свободы. В жизни бывшего парижанина начались тяжелые лагерные будни в несколько ином юридическом статусе, хотя сути дела это не поменяло. Он уже почти совсем пал духом, но произошла удивительная история. Однажды Шабсельбаума вызвали к руководству лагеря. Энкавэдэшник, сидевший в комендатуре, куда явился заключенный, с порога начал стучать по столу кулаком и вопрошать: «Вы еще долго намерены обманывать советское правительство?». Шмуэль не понял смысла вопроса, и чекист пояснил: «В своей анкете вы указали, что холосты, но советскому правительству известно, что у вас есть жена. Как ее зовут?». «Я никогда не был женат», – ответил недоумевающий Шабсельбаум. Пообещав, что выбьет из Шмуэля правду, чекист выгнал его из комендатуры.

Во время следующего допроса энкавэдэшник раскрыл карты: «Хорошо. Кем вам приходится женщина по имени Палестина?». Битый час Шабсельбаум объяснял невежде, что Палестина – это историческая родина еврейского народа, а не имя женщины. И – о чудо – ему вручили посылку. На ней был написан адрес отправителя: Палестина, Тель-Авив, улица Нахалат Биньямин, дом 62. В пакете было 5 килограмм муки, столько же сахара, 3 килограмма кофе и 12 кусков мыла. Сион помнил своих пленников!

Получив посылку, Шмуэль прямой наводкой загремел в третий отдел. «Откуда заграницей известно твое местонахождение?» Шабсельбаум пожимал плечами. Он уже понял, что нужно было благодарить друга-поляка, которого он приобрел в лагере. Став после освобождения из лагеря бойцом Армии Андерса, тот сообщил о месте заключении Шабсельбаума Всемирному еврейскому конгрессу в Женеве. Особисты из третьего отдела отстали лишь после того, как санитарный инспектор принял решение перевести Шабсельбаума в медицинский барак, расположенный в другом лагере.

В конце 1945 года Шмуэля Шабсельбаума по состоянию здоровья досрочно освободили. Ранение ноги, полученное им в лагере, не прошло бесследно. Уезжать из Свердловской области ему было запрещено. Да и ехать было некуда: из Литвы Шабсельбауму сообщили, что в живых никого из его родных не осталось. Осесть пришлось в городе Ревда, где Шабсельбаум, при помощи одной светлой женщины-врача, смог устроиться в лабораторию по проверке пищевых продуктов. Рабочее место находилось на городском рынке, в отделении санэпидемстанции. Скромного жалования на жизнь едва хватало, поэтому по вечерам Шабсельбаум преподавал иностранные языки в местных учебных заведениях. Когда у Шабсельбаума была возможность, он присоединялся к миньяну верующих евреев, беженцев из Польши. Появились у него и светские друзья. Одним из них стал коллега-учитель, который точно так же когда-то закончил университет за границей и долгие годы сидел в советских лагерях.

Высокий и худощавый, с окладистой бородой, учитель был очень учтив и вежлив. Во время знакомства он рассказал Шабсельбауму, что родился в Центральной Европе, а его отец был известным еврейским писателем. В 1937 году он получил тюремный срок, а после был отправлен на работу в Свердловскую область. Сначала новый товарищ Шабсельбаума вел себя совершенно обыденно, но со временем он стал говорить странные вещи. В один прекрасный день он предложил Шмуэлю связаться с неким сионистским подпольем в Москве, затем – «по большому секрету» – сообщил, что едет в отпуск в Одессу, откуда попытается вплавь добраться до Турции.

В Ревде жил еще один знакомый учителя, выходец из Польши. Молодой человек лет тридцати, он рассказывал, что у него есть родственники в Эрец-Исраэль.

Помимо местной интеллигенции Шабсельбаум общался и с одним евреем-мастеровым, женатым на русской женщине. Однажды он удивил Шабсельбаума своим рассказом о своей встрече на выставке живописи с очень интересной еврейкой. «Хочешь познакомиться? Она приехала несколько дней назад из Москвы». Женщина оказалась преподавательницей театрального училища при ГОСЕТе в Москве. Рассказывая про свой возврат к иудаизму, она попросила Шабсельбаума составить ей краткий самоучитель иврита, и однажды познакомила его со своим приятелем, весьма образованным евреем. Тот блистал цитатами из Ницше, знаниями по еврейской средневековой философии и языкам, а главное – был точно таким же пламенным сионистом, как и Шмуэль Шабсельбаум.

Тем временем у Шмуэля начались проблемы с педагогическими подработками. Однажды, в момент крайнего отчаяния, получив очередную справку об увольнении, он увидел на пороге своей лаборатории человека с суровым лицом.

Представившись типичной еврейской фамилией, тот заявил: «Я пришел к вам, мой друг, так как узнал, что вы в последнее время страдаете. Я работал в ГПУ и до сих пор пью водку с их начальником. Вы общаетесь с верующими евреями и слушаете их разговоры. Я хотел попросить вас держать ухо востро и временами сообщать мне про их планы, а в ответ я вам помогу с работой». Шабсельбаум отказал в резкой форме. Результат не заставил себя долго ждать – из лаборатории Шмуэля тоже «попросили».

На знакомых евреев его увольнение произвело удручающее впечатление. Лишь завидев Шабсельбаума на горизонте, они разворачивались и быстрым шагом шли в другую сторону. Неожиданно ему помог выходец из Польши, друг учителя. Поселив Шабсельбаума у себя в большой и хорошо обставленной квартире, он помог ему найти новое место – преподавателя иностранных языков в школе № 1. Вскоре молодой человек засобирался по делам в Москву. Накануне отъезда он неожиданно предложил Шабсельбауму: «Я попытаюсь зайти к израильскому послу на прием, но вы должны написать ему о вашем положении». Шмуэль с энтузиазмом ухватился за эту идею. Через десять дней молодой человек был дома. По его словам, внутрь посольства зайти он не смог, но на улице ему удалось пообщаться с сотрудником, неким господином Ротемом. Тот на ходу выслушал историю Шабсельбаума и передал через молодого человека записку. На странице из ежегодника, издаваемого фирмой «Двир», красивым почерком было написано, что некто Давид, надежный человек, в скором времени свяжется с Шабсельбаумом.

В начале мая 1950 года Шмуэль получил телеграмму. Давид остановился в гостинице города Свердловска и просил срочно приехать к нему. «Надежный человек» оказался высоким мужчиной, одетым в хороший костюм. Заказав в номер алкогольные и прохладительные напитки, сигареты и шоколад, он приступил к беседе. Когда Шмуэль рассказал ему о гибели своей семьи, глаза человека наполнились слезами. Он сказал, что его жена и маленькая дочь тоже погибли, но почти сразу же перешел на другую тему: «Вы знали лично Хаима Вейцмана?». Шмуэль ответил, что лишь видел его на большом публичном собрании. Незнакомец был явно недоволен ответом, но заулыбался, когда услышал, что Шмуэль бывал дома у Нахума Соколова. Поинтересовавшись, собирается ли Шабсельбаум праздновать день независимости Израиля, он попросил гостя набросать текст праздничного выступления. «Зачем?», – удивился Шабсельбаум. «Я отдам текст послу, чтобы убедить его, что вы достойны нашего внимания». Шмуэль выполнил его просьбу. Когда Шабсельбаум закончил писать, Давид обнял гостя и взволнованно поднял свой стакан: «В следующем году в Иерусалиме».

Московского визитера очень заинтересовала литературная деятельность Шабсельбаума. Тот признался, что пишет роман о процессе ассимиляции евреев в Советском Союзе. Давид посоветовал обязательно завершить произведение, которое, по его словам, он немедленно отправит в Тель-Авив и Вашингтон. Затем был самый роскошный в жизни Шабсельбаума обед. На прощанье Давид предложил Шабсельбауму пачку купюр (которую тот брать отказался), а также адрес в Москве для ведения переписки.

День независимости Израиля праздновали на квартире молодого друга, и Шмуэль повторил своим приятелям-сионистам написанную для посольства речь. А вскоре Шабсельбаум остался в городе почти один. Соратники, как сговорившись, стали уезжать из Ревды. Молодой человек, у которого квартировал Шабсельбаум, отправил жену и детей в Москву, а сам уехал из города – «на другое место работы».