Ланя Эдельберг
1912 – ?
В частном секторе древнего Каменец-Подольского жила-была одинокая швея. Все знали ее как Анну Сергеевну, но на самом деле звали героиню нашей истории Ланя Самойловна Эдельберг. 21 февраля 1953 года Ланя Эдельберг была задержана Каменец-Подольским городским отделом МГБ.
Капитан госбезопасности Матюшин полагал, что Эдельберг была «подозрительной личностью», и поэтому задержал женщину до выяснения. Эта необычная формулировка дополнялась не менее странным постановлением на обыск жилья задержанной. Чекисты явились в дом по улице Выдровка №22-а, где снимала квартиру Эдельберг, вместе с представителями Каменец-Подольского финотдела. Пришли, как тогда говорили, к цеховщице: собирались искать не политическую крамолу, а деньги и вещдоки, свидетельствующие о совершении экономических преступлений. Женщина нигде официально не работала, занималась продажей мужских фуражек собственного производства.
Рядовой рейд, казалось бы, ничего особенного — против нарушительницы экономического законодательства. Однако чекистам нужен был лишь повод, чтобы устроить так называемый «зашифрованный» обыск. Вскоре среди документов задержанной были найдены компрометирующие ее записи и дневники. В одном из найденных документов так и было написано: «Я — первый враг этому правительству!»
Эдельберг была тут же взята под стражу. Ей инкриминировали статью 54-10 ч. II УК УССР — антисоветская пропаганда и агитация. Арестованную обвинили в том, что она систематически проводит националистическую агитацию, оскорбляет руководителей партии и советского правительства, которые, по мнению Эдельберг, организовали гонения на евреев.
Арест такой ярой антисоветчицы не был неожиданным. За Ланей Эдельберг наблюдали с 1951 года. Женщина думала, что перлюстрация писем после войны уже закончилась, поэтому, не таясь, написала 28 февраля 1951 года сестре в Одессу об антисемитизме советского руководства. Письмо служба почтового контроля МГБ перехватила. Карательный механизм заработал: с 19 апреля 1951 года на Эдельберг было заведено агентурное дело. За Ланей — объектом «Беглянка» — начали шпионить секретные сотрудники.
В ходе последовавших после ареста допросов чекисты выяснили, что родом Ланя Эдельберг была из местечка Старая Синява, где родилась 12 октября 1912 года в еврейской семье Шамила Эдельберга и Фейги Курц. Шамил Эдельберг был бедняком — изготавливал бочки, а его жена смотрела за многочисленными детьми и домом.
В 1942 году сестры Лани, Циля и Марьям, пали от рук нацистских палачей. Про мать Эдельберг никаких точных сведений не сохранилось: лишь дата смерти, все тот же 1942 год. В живых осталась сестра Соня, или Сима-Этя, которой в 1951 году было отправлено то злосчастное письмо. Еще одна сестра, Дора, жила в Проскурове, а брат Аврум, который пошел по стопам отца в бондари, — в Старой Синяве.
С 1918 года в США проживал брат Эдельберг, Берко. Он бежал туда в разгар Гражданской войны с группой товарищей, спасаясь от погромщиков, убивавших еврейскую молодежь. Жил в Америке и еще один брат, Яша, но его Ланя совершенно не помнила. Он давно обосновался там, задолго до Первой мировой войны.
До 1928 года женщина жила с родителями, но затем уехала учиться на швею в Проскуровскую кустарно-промышленную школу. Хорошо поднаторев на пошиве брюк, спустя два года Ланя переехала к своим сестрам в Одессу. В большом городе она быстро нашла работу по специальности, на швейной фабрике имени Воровского.
Девушка, как и ее сверстники из небогатых семей, искренне верила, что Октябрь принес им освобождение. Жили бедно, но уже не было ненавистной черты оседлости, еврейская молодежь массово шла в институты и уезжала в крупные города. Ланя Эдельберг вступила в 1929 году в комсомол и со всей энергией стала заниматься культработой. Девушку, вскоре начавшую работать в райкоме комсомола, заметили. В 1932 году ей доверили особо важный участок: мобилизовали в причерноморское село Дальник на должность комсомольского культорганизатора Первой одесской машинно-тракторной станции.
После работы на селе девушка решила продолжить образование. Она поступила на рабочий факультет, а в 1935 году — на первый курс в Одесский индустриальный институт.
Во время учебы в институте Ланя познакомилась с парнем из украинского села — Степаном Кивгило — с которым в 1937 году расписалась. Учебу она бросила. Мать коммунистических взглядов дочери не разделяла, а принимать в семье нееврея отказалась наотрез. Не в восторге от зятя были и сестры Лани.
Молодожены решили уехать из Одессы и попытать счастья в Ленинграде. Степан пробовал поступать там в Артиллерийскую академию имени Дзержинского, но экзамены провалил. Пара вынуждена была срочно искать работу. В Ленинграде жить было дорого и, найдя должность мелиоратора, Степан перевез молодую жену на станцию Батецкую под Новгородом. Идиллия длилась недолго. В 1939 году Степана Кивгило мобилизовали и отправили воевать против белофиннов. Весь Союз читал в газетах и слушал по радио победные реляции, но, вопреки официальной информации о минимальных потерях, люди массово стали получать похоронки. Зимой 1939 года Ланя Самойловна получила страшное известие о гибели на советско-финском фронте своего супруга.
В отчаянии молодая вдова уехала назад в Одессу, где снова устроилась на фабрику швеей. Про возвращение Лани в Украину знала только ее сестра Циля. Так и прожила женщина пару лет, скрываясь от родственников. За несколько месяцев до начала войны Эдельберг уехала в Херсон. Там жила ее хорошая подруга. С началом Великой Отечественной войны, в конце июня 1941 года, подруги решили уходить от наступавших румынских войск. С трудом они добрались до Мариуполя, но потеряли друг друга в толпе. Больше они никогда не виделись. Сама Ланя чудом выбралась из города и попала в эвакуацию в Нижний Тагил. В военные годы она работала там заведующей на складе электрооборудования, а с апреля 1943 года — птичницей на станции Атяшевань в Мордовии.
В 1944 году Ланя Самойловна решила вернуться в Украину. Из Мордовии она приехала в Калядинецкий сельсовет Сумской области, незадолго до этого освобожденный от немецко-фашистских захватчиков. Там женщина снова вернулась на швейное производство. В 1946 году Ланя Самойловна приехала к сестре Доре в Проскуров, работала там на малярийной станции. Может быть, там бы и оставалась, если бы не семейная ссора. Уволившись с малярийной станции и купив билет на поезд, Ланя Самойловна уехала в Каменец-Подольский.
В Каменец-Подольском ее ждал «заколдованный круг». Для проживания в городе нужна была прописка, но давали ее при наличии рабочего места. С работой в городе были проблемы: в местной швейной мастерской требовали выполнять завышенную норму, а платили очень мало. Жить на эти деньги, оплачивая квартиру, было невозможно. Эдельберг на прописку махнула рукой и, на свой страх и риск, решила зарабатывать пошивом мужских головных уборов и женских платьев. Шила и продавала нелегально, ведь без прописки отдел финансов горисполкома не давал необходимый для этой деятельности патент. Получается, не занималась «общественно-полезным трудом» и напрямую нарушала советское законодательство. Так вдова и жила, без прописки и официальной работы, до своего ареста.
На допросе 25 февраля 1953 года Ланя Эдельберг признала, что с 1949 года встала на путь «антисоветских убеждений». Это произошло, по ее словам, после изучения целой серии утверждений советской печати о каком-то мифическом космополитизме еврейской интеллигенции. Происходящее настолько возмутило женщину, что она стала на бумаге излагать свое недовольство. И не просто излагать, а скрупулезно фиксировать все факты антиеврейских выступлений, которые являлись прямым следствием государственной антисемитской истерии. Единый документ, фиксировавший конкретные примеры дискриминации еврейского населения, Ланя Самойловна собиралась послать кому-нибудь из советских писателей.
Отдав многие годы жизни комсомолу, выйдя замуж за украинца, Ланя Эдельберг, конечно, никакой националисткой не являлась. Просто она, как человек умный и порядочный, имела глаза и уши и понимала, что еврейское население Украины ждет большая трагедия.
«Вчера несколько украинских мальчиков били одного еврейского мальчика и кричали: “Це за те, що ти ж-д”, — писала в конфискованном дневнике Эдельберг. – ...Крики “ж-д” неслись на всю площадь (при этом стояли два учителя и перешептывались, но детям ничего не говорили). Дети, видя их улыбки, поняли это как поощрение и... еще больше набросились на мальчика». В своих записях Эдельберг не жалела слов для обличения советских властей и их политики: «Я со вчерашнего дня не могу успокоиться... Вы кричите об американской дискриминации негров... но чем же вы лучше? Вы точно так же воспитываете мародеров, хулиганов, расистов...»
Ланя Самойловна писала не только про то, что видела собственными глазами, но и собирала информацию у своих знакомых и родственников. Один из ее знакомых рассказал женщине, как получил бельмо на глазу. В январе 1942 года, на фронте, он долго стоял на посту. После робкого обращения к командиру с вопросом, куда подевалась смена, еврей сразу был обозван «ж-ской мордой» и, после шквала ругательств и антисемитских выкриков, был вынужден остаться на морозе до утра. Отойдя утром погреться к соседнему костру, солдат увидел перед собой того же командира, который сходу дал бойцу прямо в глаз. Солдат хотел что-то сказать в свое оправдание, но на него градом посыпались удары. И ругань на всех евреев.
Благодаря двум бойцам его же отделения, которые симпатизировали парню и прибежали к нему на выручку, командир оставил его в покое. Солдат даже не подумал обратиться в медсанбат, ибо знал — попробуй он это сделать, как его командир при первом удобном случае выстрелит ему в спину.
Другая история с фронта была еще более трагичной. «В 1944 году в грузовую машину попросились два бойца, земляки-евреи. Один из пассажиров начал рассказывать ехидные антисемитские анекдоты, перемешивая их с грязной клеветой на весь еврейский народ. Один из ехавших в кузове евреев начал возражать, а когда обстановка накалилась — получил в грудь очередь из автомата. Шофер остановил машину и, воспользовавшись замешательством, шепнул другому еврею, чтобы тот быстро бежал в лес, если не хочет также получить пулю». Бандита никто не приструнил, и никто никому об инциденте не сообщил.
Ланя Самойловна, потерявшая своего мужа на войне, горько переживала клевету о том, что евреи сдавались в плен, поголовно были трусами и изменниками. Когда в 1941 году русские и украинские солдаты попадали в окружение, многие из них с радостью бросали оружие, добирались до родных деревень и еще умудрялись играть там свадьбы. Некоторые из них и вовсе шли воевать за немцев. Евреи, понятное дело, такого себе позволить не могли, но все равно были виноваты в чужих грехах.
В 1947 году в Проскурове даже распространился слух про банду евреев, которая убивала христиан. Во всех окрестных деревнях только об этом и говорили. Был даже точно назван день суда над «пойманными» евреями. Селяне съехались в назначенную дату в город — смотреть, как будут вешать преступников — и успокоились только тогда, когда по радио выступил председатель облисполкома, объяснивший, что слухи были обычной легендой. Подобная ситуация повторялась после войны в области неоднократно. Потом в автобусах кумушки рассказывали истории одну невероятнее другой: про то, как батюшка местного храма купил у еврея вино для причастия, а оно оказалось отравленным; про евреев-убийц — и все в таком же духе.
В документе, который готовила Эдельберг, — десятки подобных случаев. Есть там и информация об ограничении количества еврейских студентов на юридических факультетах, много написано про «битву с космополитами» и «раскрытие» сионистских организаций в Украине.
Письмо заканчивается обращением: «Я вам рассказала несколько фактов о преступлениях, маленькую долю из которых здесь все знают, а сколько преступлений я не знаю, а между тем они совершаются».
В ходе допросов Эдельберг назвала имена писателей, которым думала послать свое письмо: латышу Вилису Лацису или интеллигенту Василию Ажаеву, бывшему узнику сталинских лагерей. Но у органов была другая информация: письмо предназначалось писателю Владимиру Беляеву, автору известной трилогии «Старая крепость», который после войны находился в активной разработке Львовского управления МГБ. Яснова, основной агент по делу Лани Эдельберг, докладывала, что швея на Беляева очень рассчитывала: «Если он благородный человек, то пусть поднимет свой голос в защиту евреев, как это сделал в свое время Золя в связи с делом Дрейфуса». Про роль Золя в деле французского капитана Дрейфуса, несправедливо осужденного военным судом, писал в сентябрьском выпуске 1952 года журнал «Огонек». За месяц до этого были расстреляны 13 из 15 обвиняемых по уголовному делу Еврейского антифашистского комитета.
Капитану государственной безопасности Матюшину одной арестованной женщины было мало. Он лез из кожи вон, чтобы сколотить масштабный заговор еврейских националистов в Каменец-Подольском. Сначала его заинтересовала личность знакомого женщины, Александра Кистельбаума, портного Каменец-Подольской пограничной школы усовершенствования офицерского состава. C ним арестованная в январе 1953 года бурно обсуждала статью из газеты «Правда» о заговоре «врачей-вредителей». Ланя Самойловна настаивала, что сообщение советской прессы — провокация властей и начало нового крестового похода против евреев.
Кистельбаума взяли в разработку вместе с приятелями арестованной из фуражечной артели имени Кагановича, Гиршем Дралюком и Михелем Гольдюком, у которых женщина покупала отрезы ткани для работы. Временами портниха делилась с ними своими взглядами на политику, зачитывала им отрывки из Шолом-Алейхема.
Также под прицел органов попал мастер, занимавшийся в городе ремонтом примусов, Ицик Лехт. От Лехта женщина узнала про совершенно невероятный случай, произошедший в городе с одним из ответственных работников по фамилии Ферт. Он с женой сыграл еврейскую свадьбу, где гости лихо отплясывали еврейские танцы. За это молодой муж сразу же был исключен из партии, а его жена — уволена с работы. Остальные горожане открыто крестили детей и венчались — и хоть с гуся вода. От умной женщины не ускользнул резкий крен советской политики в сторону русского национализма. И это при том, что большевистский вождь Ленин писал: угнетение инородцев, как палка о двух концах, била не только меньшинства, но и сам русский народ. После войны везде пропагандировалась преимущественно великорусская культура и даже стали появляться православные духовные семинарии. Доходило до того, что авторов книг об узбекской прозе клеймили позором: не отразили в своей работе роль великой русской литературы. Это резко контрастировало с подчеркнуто интернациональной политикой коммунистов 1920-х годов.
Через три недели после начала допросов женщина назвала еще одну свою приятельницу — Евгению Гинзбург. Евгения Моисеевна Гинзбург работала преподавателем Каменец-Подольского педагогического института и читала лекции в городской библиотеке. Ланя Эдельберг была весьма начитанным человеком. Став заядлой посетительницей городской библиотеки, она регулярно участвовала в различных окололитературных мероприятиях.
Откликнувшись однажды на предложение библиотекарей, Ланя Самойловна записалась на участие в конференции читателей, где обсуждался роман Николая Островского «Как закалялась сталь». Перед своим выступлением Ланя Самойловна пришла на консультацию к куратору мероприятия — Евгении Гинзбург. Так и познакомились. Узнав, что Эдельберг профессионально шьет, преподавательница стала заказывать ей платья для своей дочери и обсуждать с ней советскую политику.
Всех своих знакомых Эдельберг всячески пыталась выгораживать. Министру госбезопасности Украины Ивашутину проскуровские коллеги докладывали: «Эдельберг, не отрицая своей злобы против советского социалистического строя, пытается скрыть свои преступные связи и единомышленников, всю вину взять на себя». На вопрос следствия о том, что именно говорили по поводу ее антисоветских выпадов знакомые, Ланя Самойловна отвечала словно под копирку: «Со мной не соглашались, взглядов не разделяли».
27 февраля 1953 года Эдельберг признала свою вину. Портниха призналась, что планировала поднять в защиту еврейского народа общественное мнение. На следствии она уточнила, какое правительство имела в виду в своих рукописях: «советское... к которому я полна ненависти». По мнению Эдельберг, региональная советская пресса специально дублировала ключевые антисемитские статьи газеты «Правда» и «Литературной газеты». Цель была ясна — разжигать среди населения советских республик антисемитские настроения.
По словам чекистского руководства, во время допросов женщина вела себя вызывающе и открыто говорила, что думает о нарушении прав человека в Советском Союзе.
12 марта 1953 года тональность ответов Эдельберг несколько меняется. Изнуренная ночными допросами, совершенно обессилевшая, женщина «призналась», что собиралась найти антисоветскую организацию или создать собственную, в которую планировала вовлечь учительницу Каменец-Подольской железнодорожной школы Анну Столярчук и свою знакомую преподавательницу-филолога Евгению Гинзбург. Однако при этом она продолжила отводить любые подозрения от подруг: «В борьбе против советской власти я была одинока». Капитан Матюшин и начальник отдела Каменец-Подольского УМГБ подполковник госбезопасности Хлопков добились своего. Позже Ланя Самойловна жаловалась в прокуратуру и в Верховный суд СССР, что проскуровские чекисты прямым текстом ей заявили: «Не подпишешь протокол о намерении создать организацию — переломаем все кости и превратим в мочалку!»
Ланя Самойловна отказалась назвать свое обвинение советского правительства клеветой. «Я записывала в блокноты и тетради факты, о которых мне рассказывали, и которые я наблюдала» — женщина даже в самом отчаянном положении отстаивала свою точку зрения. «Вы не признаете, что это явная клевета?» — не унимался Матюшин. «Какая же тут клевета, когда я сама была очевидцем, когда несколько украинских мальчиков били одного мальчика, по национальности еврея… В это же время в стороне стояли двое учителей и о чем-то беседовали».
В конце апреля 1953 года Эдельберг перевели из Проскурова во Внутреннюю тюрьму МГБ в Киеве. Ее делом начал заниматься старший следователь Следотдела 4 Управления МВД УССР капитан Сапожников. В начале июня 1953 года дело было передано в суд.
Заседание по делу Лани Эдельберг состоялось 12 июня 1953 года в Киевском областном суде. Женщина признала себя виновной лишь частично. Решительно отвергая обвинения в национализме, Ланя Самойловна заявила перед судом, что обвиняет советское правительство в разжигании антисемитизма. На последний вопрос прокурора ответила: «Я считаю, что в правительство, возможно, пробрались враги, и они разжигают антисемитизм».
За смелость и правду Ланя Самойловна Эдельберг получила 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества и последующим поражением в правах на 5 лет. В сентябре 1953 года женщина попала в Карагандинский исправительно-трудовой лагерь, где работала в растениеводстве. Когда в Советском Союзе пошла волна реабилитаций, дело Эдельберг также было пересмотрено. 8 июня 1956 года ее срок был снижен до 5 лет ИТЛ без ограничения прав и конфискации. В связи с тем, что по действовавшей тогда «бериевской амнистии» (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии») всех осужденных на пять лет из тюрьмы освобождали, женщина была отпущена на волю.
В июле 1956 года Ланя Эдельберг из Караганды убыла на постоянное место жительства во Львов. С этого момента следы храброй защитницы еврейского народа теряются.
Зато нам известно, как сложилась жизнь агента «Ясновой», роль которой в посадке Эдельберг была ключевой. Она не только пользовалась доверием со стороны Эдельберг, но и обладала обширными связями среди местного еврейского населения. Завербованная в июне 1952 года, Яснова сменила агента Музис, которая с органами была недостаточно искренней и скрывала от них высказывания Эдельберг. Яснова не только регулярно доносила на свою подопечную, но даже ездила в Одессу, где жила сестра Эдельберг Соня. Как будто невзначай напросившись к сестре Эдельберг в гости, Яснова запоминала, что говорилось в доме о советской власти. Характерно, что ничего не подозревавшая Соня, как и ее сестра, во время допросов свою подругу Яснову всячески защищала: «...Она (Яснова) моих взглядов не разделяла, а предложила прекратить [разговоры] и вежливо выпроводила из своей квартиры».
Под псевдонимом «Яснова» скрывалась кандидат филологических наук Евгения Моисеевна Гинзбург, которая когда-то познакомилась с нашей героиней в библиотечном кружке. В 1989 году Евгения Гинзбург возглавила литературно-исторический лекторий возрожденной еврейской общины города Хмельницкого.
Помимо появления еврейских организаций, первые годы независимой Украины были ознаменованы реабилитацией жертв сталинского режима. На Ланю Самойловну Эдельберг распространялось действие статьи 1 Закона Украинской ССР «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине» от 17 апреля 1991 года.
Дожила ли Ланя Эдельберг до этого момента, мы не знаем. Но знаем точно, что она была честным человеком, не запятнавшим своей совести. Ее дневник — это даже не гроздья гнева, это семена, которым не дано было взойти при жизни автора. Нам известны имена многих летописцев преступлений советского режима. Сегодня к ним прибавилось еще одно.
23.10.2021
