Давид Верцман
1887 – 1975
Зимой 1953 года Каменец-Подольскому Управлению Министерства государственной безопасности неслыханно повезло. Советские спецслужбы совершили в городе Проскурове «поимку века», хотя пока совершенно не догадывались об этом.
Тогда отношения Израиля и Советского Союза стремительно ухудшались. Кульминацией стал взрыв в советском посольстве в Тель-Авиве 9 февраля 1953 года и последующий разрыв дипломатических отношений. По Стране Советов прокатилась волна арестов; особое внимание уделялось родственникам израильских политиков и высокопоставленных лиц.
Однако в регионах массовые аресты носили формальный характер — только так можно объяснить провал чекистов в украинском Проскурове (c 1954 года — Хмельницкий), где в 1953 году проживал бухгалтер Областной мелиоративной конторы Давид Яков-Мойшевич (Яковлевич) Верцман. Его дело могло бы прогреметь на весь мир… но так и осталось почти неизвестным.
Дисциплинированный и грамотный работник, прекрасно разбирающийся в бухгалтерии и ревизионной работе, Верцман был рядовым гражданином, жил с женой Хаей Липовной, машинисткой комитета профсоюзов, в собственном доме по улице Кирова. Под одной крышей с четой проживали соседка по фамилии Мельник и сестра Верцмана Сима, работавшая в аптеке фармацевтом. Дочка Верцмана Галина была уже взрослой и училась в Московском пединституте. Образцовая советская семья.
Когда в пятницу, 16 января 1953 года, по проскуровской станции мелиорации прошел слух: Верцман не вышел на работу, потому что он арестован, — народ был шокирован. Скромный бухгалтер никогда к суду не привлекался и под следствием не был.
Между тем в здании Каменец-Подольского управления Министерства государственной безопасности царило всеобщее удовлетворение от проделанной работы — будет о чем отчитаться перед московским начальством. Столица требовала активизировать работу по выявлению еврейских буржуазных националистов и сионистов, а тут — просто находка: националист, антисоветчик, до войны жил в Палестине, поддерживает связь с заграницей.
Тель-авивская родня Верцмана могла украсить любое политическое дело в Союзе. Но сотрудники Каменец-Подольского управления МГБ так и не раскопали, что кузен Давида Яковлевича, Мордехай Альмог (Верцман), сын его дяди Геноха, был в то время начальником отдела Управления военной разведки Израиля «Аман». К тому времени он уже успел создать легендарное «Подразделение 8200» — радиоэлектронную разведку Израиля. Впоследствии Мордехай Альмог присоединился к Моссаду, где под командованием Шмуэля Толедано занимал командную должность в «Цомэт» — подразделении, руководившем всеми акциями шпионажа. В 1957 году он стал главой этого крупнейшего подразделения Моссада.
Не знали спецслужбы и о том, что другой кузен Давида Верцмана, Ицхак Альмог, также занимал высокие посты в Армии обороны Израиля, «Цахале» (впоследствии он был руководителем делегаций Министерства обороны Израиля в Великобритании, Скандинавии и Юго-Восточной Азии).
Парадоксально, но о дяде Генохе Верцмане, проживавшем в Тель-Авиве, чекисты знали, а чем занимаются его сыновья — нет. Высокое положение в системе израильской безопасности тель-авивских родственников Верцмана вполне могло пригодиться советской внешней разведке для различных внешнеполитических игр… но по недосмотру местных чекистов эта зацепка так и не была использована. И это в то время, когда 2-е Управление МГБ Украинской ССР усиленно разыскивало по всей республике родственников, знакомых, да хоть какие-нибудь контакты для разработки сотрудников бывшего научно-исследовательского центра «Хемед», занимавшегося химическим и биологическим оружием в системе израильских вооруженных сил.
И Давид Яковлевич пошел по делу как рядовой сионист. Верцмана взяли за то, что в 1948–1949 годах он неоднократно прослушивал антисоветские передачи радиостанции «Голос Израиля». Слушали коллективно — то у зубного техника Бориса Давыдовича Вайсмана, то у закройщика-портного Мотеля Мошковича Шамиса, состоявшего когда-то в партии БУНД, то у бухгалтера Михаила Ароновича Куперштейна.
Вторая причина ареста — прошлое Верцмана. Сотрудников Каменец-Подольского УМГБ интересовало в биографии пожилого человека не столько его социальное происхождение, сколько его деятельность в послереволюционные годы.
Согласно анкетным данным, бухгалтер был родом из местечка Зиньков Каменец-Подольской области. Там он родился в 1887 году в семье арендатора мельниц Якова-Мойше Мордковича Верцмана и домохозяйки Фримы Срулевны.
Давид приехал в город Проскуров в 1902 году и поселился у дяди по линии матери — Овшия Эйдельмана, владельца магазина галантерейных товаров. В Проскурове было больше возможностей получить образование, чем в маленьком Зинькове, и до 1906 года Давид Яков-Мойшевич занимался на дому с частными преподавателями. Родители Верцмана переехали к нему из Зинькова за год до Первой мировой войны — в 1913 году.
На первом допросе, который состоялся сразу же в день ареста, 16 января 1953 года, бухгалтер рассказал следствию, что в 1920 году он выезжал в Палестину, но вернулся в Союз уже через 2 года. Свой отъезд на территорию Британского мандата Верцман объяснил притеснением поляков, под оккупацией которых в тот момент находился его родной город, и религиозными убеждениями. В детстве он учился в хедере, где учитель рассказывал про прекрасный Эрец-Исраэль. В этой стране, куда возвращались евреи со всей Российской империи, находилась гора Сион — дом Божий. А какой еврей не хочет на Святую Землю?
Информацию из Давида Яков-Мойшевича пришлось тянуть клещами. Под нажимом он «вспомнил», что помимо брата его отца, Германа Верцмана, переехавшего в 1933 году в Тель-Авив из Бессарабии, в Палестине у него живет еще один дядя — Иосиф Верцман. Давно читавшие международную переписку арестованного, полковник госбезопасности Руденко и замначальника следственного отдела МГБ подполковник Большаков яростно наседали: «Вы не договариваете, Верцман! Почему забыли еще двоих своих дядюшек, Геноха и Зеева?»
Как проходили допросы, позже вспоминал внук Эли. Деду несколько раз ломали руку, допрашивали по много часов подряд…
Но подследственный упорствовал: он не поддерживал связь с семьями Зеева и Геноха Верцманов и понятия не имел, что с ними. Не знал Верцман, и что с его дальней родственницей из Иерусалима — Рахилью Лещинской.
Спустя три дня после ареста, 19 января 1953 года, Давиду Яковлевичу пришлось сознаться, что непосредственно перед своим отъездом в Палестину, в 1919–1920 годах, он состоял в сионистской организации. Во главе Проскуровской сионистской организации тогда стоял Владимир Ниренберг, сын крупного сахарозаводчика, одного из самых богатых жителей города. Вторым в табели о рангах был Бер Райзман, работавший в Киеве до Гражданской войны адвокатом. Сионистами значились и другие жители Проскурова: Маранц Зуся, Эйнштейн Мальвина, Зенцеровы Герш и Ушер, Шварц Давид и Перш Арон — всего до 50 активистов.
В 1919 году, ошарашенный всеобщей разрухой и страшным Проскуровским погромом, Верцман пришел к выводу, что евреям необходимо вернуться в Эрец-Исраэль как можно скорее. Он начал посещать сионистские собрания и платить ежемесячный 50-копеечный взнос.
Осенью 1920 года Верцман отправился из Проскурова в столицу Галичины — Львов. Там он установил связь с «Еврейским комитетом» и по его совету выехал в Варшаву. В Варшаве, при содействии местных сионистов, получил в британском консульстве визу на въезд в Палестину. Затем из польской столицы он поездом выехал в Триест, а оттуда — кораблем в палестинский порт Яффу.
В Палестине Верцмана и других приехавших с ним олимов быстро трудоустроили. До революции 1917 года Давид Яков-Мойшевич был коммивояжером и успел объехать всю Европу. Но в Эрец-Исраэль пришлось заниматься совершенно другим: работать на строительстве дорог, жилых домов и других сооружений, на сельскохозяйственных плантациях.
Несмотря на тяжелую работу, в свободное время Давид Яков-Мойшевич не забывал о политике. В Палестине «оле хадаш» посещал сионистский клуб и регулярно наведывался в библиотеку.
Понимая, чем это чревато, Верцман всячески отрицал, что встречался в Палестине с известными сионистами. Органы об этих знакомствах догадывались, но никаких доказательств не имели. Бояться бухгалтеру было чего: в Палестине он был дружен с Ицхаком Бен-Цви, впоследствии вторым президентом Израиля, и его супругой, детской писательницей Рахель Янаит Бен-Цви. Верцман встречался и с руководством ишува, в том числе и с Давидом Бен-Гурионом, тогда лидером созданного в Палестине профсоюза «Гистадрут». Однако о встречах подследственного с Бен-Гурионом и Голдой Меерсон (Голдой Меир) следствие в Москву всё равно доложило.
По мнению следствия, в 1922 году Верцман вернулся в Советский Союз не просто так, а по заданию сионистского руководства. Дескать, он должен был пропагандировать выезд в Эрец-Исраэль, а затем — всячески подрывать национальное строительство республики советских евреев в Биробиджане. Отрапортовал 9 февраля 1953 года замминистра госбезопасности генерал-лейтенанту Рясному о том, что Верцман сознался в намеренном возвращении в Союз по заданию сионистов, живодеры продолжили выбивать из бухгалтера нужные им показания.
Но Верцман стоял на своем: никакой шпионской и сионистской деятельностью он никогда не занимался, а в 1922 году вернулся в Советский Союз по собственной инициативе, получив разрешение по всем правилам. Испанский консул, представлявший тогда интересы СССР на территории Британского мандата, расспрашивал Верцмана недолго: откуда родом? почему хочешь вернуться в Союз?
Получив необходимые документы, Верцман сел на пароход итальянской компании и прибыл в порт Одессы, где его принял «Комитет возвращения на Родину». И Давид вернулся к своим родителям, проживавшим в Проскурове.
«Зачем вам нужно было выезжать в Палестину только на полтора-два года?» — вопрошал следователь, выискивая в деле Верцмана руку иностранных разведок. Верцман пояснил, что в 1920 году, выезжая в Палестину, он не собирался возвращаться. Каждый сионист мечтал стать первопроходцем и построить дом на родной земле. Но совсем не имея средств, достаточных для обоснования в Палестине, арестованный, по его словам, «очутился в затруднительном положении» и вынужден был вернуться.
Тем более, что в Проскурове оставались пожилые родители и младший брат Срулик, которому было всего 15 лет. Родители, так и не оправившиеся полностью после погрома 1919 года, остались без поддержки и написали письмо старшему сыну с просьбой вернуться.
Более того, в еврейском ишуве тогда доминировали левые сионисты, которых Верцман, человек правых взглядов, всячески критиковал. Про «политическую травлю» и тяжелое финансовое положение он вспоминал впоследствии и на судебном процессе.
Следствие не унималось: «Кто же вам помог достать средства на поездку в Советский Союз?» Простой ответ у Верцмана нашелся и на это: отказывал себе в самом необходимом и таким образом смог собрать небольшую сумму на дорогу.
По признанию бухгалтера, политической деятельностью он никогда больше не занимался, хотя продолжал придерживаться сионистских взглядов. По велению сердца и из чувства патриотизма, а не исходя из каких-то установок, полученных в Тель-Авиве. Вернувшись с Ближнего Востока, он уже через два месяца устроился на работу. Трудился в различных советских учреждениях бухгалтером, женился, в 1930 году у него родилась дочь.
Как велела советская родина, он всячески повышал свой культурно-образовательный уровень. В 1940 году закончил заочное отделение Института иностранных языков, где усовершенствовал свои знания в английском и немецком. Внук Эли вспоминает: Давид Яков-Мойшевич был настоящим полиглотом и в той или иной степени знал аж 14 языков. Но планам уйти в педагогику помешала Великая Отечественная война. В армию Верцмана не призвали из-за очень плохого зрения. Со всей семьей он провел годы войны в эвакуации.
Как сухо описывают документы спецслужб, вернувшись из эвакуации в Проскуров, Верцман предпринял энергичные шаги по установлению связи с заграницей. Сразу после войны он начал переписываться со своим тель-авивским дядей Германом.
Успехи государственного строительства в Палестине и поначалу благосклонное отношение большевиков к еврейскому государству вселили в Давида Яков-Мойшевича надежду на возможность возвращения туда, откуда он скрепя сердце уехал более двадцати лет тому назад.
В 1946 году Герман Верцман сообщил племяннику: родственники возбудили ходатайство перед генеральным консулом СССР, находящимся в Бейруте, с просьбой разрешить Давиду Яков-Мойшевичу и его семье выехать на постоянное место жительства в Палестину.
Пытаясь обмануть советскую цензуру, Давид Верцман намекал в своих письмах о том, что хочет вернуться на родину предков, иносказательно. Для этого он использовал цитаты из соответствующих частей Танаха. «Слышен голос с неба, собираются спасенные на гору Сиона», — писал он дяде в одном из писем. Что-то из священных книг он помнил по памяти, что-то — специально выписывал. Несмотря на все старания родственников, разрешения на репатриацию не последовало, а дядя Герман скончался в Тель-Авиве в конце 1947 года, так и не увидев племянника.
Новость о провозглашении Декларации независимости Израиля 14 мая 1948 года Верцман встретил с воодушевлением: «...Я был доволен, что жертвы были принесены еврейским народом не напрасно». Найдя в Проскурове единомышленников, Давид надеялся, что Советский Союз даст им возможность уехать — пример репатриации польского населения вселял надежды на положительное решение этого вопроса. Евреи стали собираться друг у друга на квартирах и жадно слушать едва пробивающиеся передачи «Коль Исраэль».
В основном встречались у бухгалтера Куперштейна. Только в 1948 году Верцман и другие евреи собирались у него около 15 раз. Куперштейн позже показывал, что Верцман заходил к нему чаще всех — 2–3 раза в неделю. Приемник был зарегистрирован, и гости слушали израильские передачи открыто — хлебосольный хозяин не придавал этому никакого, по его выражению, политического значения.
«А тебе, Верцман, нужно у меня кровать поставить», — шутил хозяин, подтрунивая над одержимостью бухгалтера новостями из Израиля.
Также передачи с Верцманом слушали арестованный по этому же делу учитель Шлема Гольцман, религиозный еврей Арон Грузмарк, бухгалтер-ревизор из Проскурова Моисей Розентуль, портной Арон Клинберг и техник по кожаным изделиям Швайбиш. В следственном деле среди членов «националистической группы» назывались также жители Проскурова Вениамин Моисеевич Колкер, заготовитель скота Эль Рабин и некоторые другие.
Помимо факта прослушивания передач, следователей крайне заинтересовало увлечение Верцмана «антисоветской литературой». До 1949 года Верцман выписывал еврейскую газету и читал еврейские книги. «Я люблю свой язык», — так он объяснял свой интерес к Бялику и другим авторам. Но роковым стало чтение труда историка и литературоведа Семена Дубнова. Книгу Верцман взял у своего приятеля Вениамина Колкера, хотя она принадлежала их общему знакомому Мордке Абрамовичу Шеру, который привез ее в 1946 году из Алма-Аты. В справке, полученной от Каменец-Подольского областного управления по делам литературы и издательств от 2 марта 1953 года, черным по белому было написано, что книга «История еврейской литературы», которую брал почитать Верцман, была запрещена как националистическая по своему содержанию.
В деле были и другие факты «преступлений» проскуровского бухгалтера. По показаниям свидетелей, Верцман постоянно клеветал на советскую власть и заявлял, что, в отличие от СССР, из капиталистических стран люди свободно могли ехать в Израиль. По его мнению, открой Советский Союз границы, большинство евреев уехало бы на родину предков. И он, Верцман, был бы первым.
Осенью 1950 года, в разгар борьбы с космополитизмом, Давид Яков-Мойшевич принялся критиковать советскую национальную политику: «Самых видных представителей еврейского народа арестовывают, газеты на еврейском языке запретили выпускать». Нашелся свидетель, который запомнил его слова.
Соседка Верцмана, Вера Иосифовна Мельник, показала, что Верцман читал националистическую книгу и доказывал ей, что евреи должны погибать только за свою страну. Увидав однажды заключенных, работавших на строительстве проскуровского Дома Советов, Верцман заявил ей, что Проскуров станет таким же концлагерем, как и все советские города. Также Верцман, побывавший во многих странах, постоянно сравнивал уровни жизни населения — и не в пользу Страны Советов.
24 января 1953 года Верцману было предъявлено обвинение: в прошлом он состоял в сионистской организации и проводил антисоветскую агитацию с призывами к выезду советских граждан в реакционное капиталистическое государство Израиль.
Через два месяца, 25 марта 1953 года, следствие было окончено. Помимо Верцмана, перед судом предстали его знакомые Михаил Куперштейн, Вениамин Колкер, Мордко Шер и Эль Рабин. Слушание дела состоялось 31 марта 1953 года в Проскуровском областном суде.
Верцман был осужден на 10 лет лишения свободы c конфискацией имущества по статьям 54-10 ч. 2 (антисоветская пропаганда и агитация) и 54-11 (участие в контрреволюционной организации). Виновным он себя признал по всем пунктам, за исключением клеветы на советскую действительность и прослушивания «Голоса Америки». Вдобавок к лишению свободы в спецлагере МВД, суд настоял на 5-летнем сроке поражения Верцмана и всех проходивших по делу в политических правах.
Со смертью Сталина принцип «социалистической законности» начал кое-как соблюдаться. Уже в октябре 1953 года Судебная коллегия по уголовным делам решила «подельников» Верцмана из-под стражи освободить. Колкера, Куперштейна и Рабина отпустили домой; Мордку Шера, за недоказанностью преступления, освободили еще раньше. Только «главарю», Давиду Верцману, наказание оставили в силе, исключив конфискацию имущества и переквалифицировав содеянное по более «легкой» статье.
Давид Яков-Мойшевич вышел на свободу 7 декабря 1955 года по амнистии. Годы, проведенные в Дубравном лагере МВД в мордовском поселке Явас, не прошли бесследно — пожилой человек стал инвалидом. У него начались серьезные проблемы с сердцем и почти пропало зрение.
Спустя 3 года, 26 июня 1958 года, председатель Верховного суда СССР пришел к выводу, что Верцман и другие обвиняемые, хотя и слушали «вражеские голоса», но высказываемые ими в узком кругу мнения носили обывательский характер. Признаков антисоветской агитации в их речах не было. Дело было прекращено в связи с отсутствием состава преступления.
На пенсии Верцман жил у своей дочери в Хмельницком. До последних дней он мечтал уехать в Эрец-Исраэль, но власти были непреклонны: не выпустим, и точка. Скончался Давид Яков-Мойшевич 23 ноября 1975 года. Через 4 года его дочь Галина и внук Эли репатриировались в Израиль.
31.03.2021
