Даниэль Загайский
1888 – 1980
Сразу после окончания Второй мировой войны в украинский город Умань приехал бывший узник советских лагерей реб Ицхак Гельбах. Он был сослан в Сибирь за то, что без разрешения властей напечатал календарь с еврейскими праздниками. Прямиком с поезда Гельбах поспешил на могилу Рабби Нахмана, известного цадика, правнука основателя хасидизма Исраэля Баал Шем Това. Только благодаря молитвам Нахману из Брацлава он выжил на сибирском лесоповале.
В Умани Гельбах никого не знал. Ужасно худой и голодный, в лагерной одежде, бывший политзаключенный пришел на местный рынок, чтобы спросить дорогу к могиле Рабби Нахмана. Вдруг он увидел еврея, спешившего куда-то с талитом под мышкой. Присоединившись к нему, Гельбах вошел в двухэтажный дом по улице Спинозы, где увидел несколько религиозных евреев. Все поприветствовали незнакомца, но заговорить с ним побоялись: все в нем выдавало его лагерное прошлое, а вслед за таким человеком вполне могли нагрянуть сотрудники МГБ.
После того, как все ушли, Ицхак заметил в углу высокого еврея с бородой и длинными пейсами, завернутого в талит и тфилин. Он молился с какой-то особенной сосредоточенностью и благоговением. Показав рукой Гельбаху, чтобы тот его подождал, еврей закончил свою молитву и привел бывшего лагерника к себе домой. Этим хлебосольным хозяином оказался Даниэль Загайский.
Загайский, походивший на крепкого украинского крестьянина, пользовался среди брацлавских хасидов непререкаемым авторитетом. Приютив у себя на несколько недель Гельбаха, Загайский за свой счет снял ему комнату, купил матрас и еду. «Оставайся здесь, рядом с нашим Рабби Нахманом, а он даст нам дальнейшие указания», — Даниэль посоветовал своему единоверцу остаться пока в городе.
Даниэль Загайский был действительно человеком необычным. Родился он 11 декабря 1888 года в деревне Сосоновка Полтавской губернии в семье украинских крестьян. Семья Загайских даже среди соседей считалась бедной. В совсем юном возрасте Загайский осиротел. Его старший брат погиб во время службы в армии, а сестры разъехались по всей России в поисках заработка. Томек, как звали мальчика в деревне, вынужден был скитаться по родственникам. Прибился к родной тетке, но она, и так обремененная своими детьми, вскоре отдала племянника в зажиточную семью — работать по дому. В школу мальчик не ходил, за работу ему не платили, лишь скудно кормили. В возрасте 11 лет Загайский решил, что постоянно получать тумаки в чужой семье больше не хочет. Мальчик начал самостоятельную «карьеру» батрака, затем, уже подростком, подался в грузчики. Тяжело зарабатывая себе на пропитание, Томек Загайский понял, что ключом к постоянному куску хлеба может быть только полезная профессия. Пойдя в ученики к сапожнику, парень вскоре набил на пошиве обуви руку и стал работать самостоятельно.
В 21 год Загайского призвали в армию. Воинский писарь сразу же спросил, умеет ли новобранец писать и читать. Грамотой Загайский не владел. У него попросту не было времени на учебу, да в родной Сосоновке и не было школы. Как позже вспоминал, служба в армии была значительно легче, чем скитания по Полтавщине. И главное — за три года службы он научился читать и писать. И не просто овладел грамотой, но пристрастился читать запоем в любую свободную минуту. В особенности его привлекало Священное Писание, чтение которого не только не запрещалось офицерами, но даже поощрялось. Загайскому казалось, что в святой книге есть что-то скрытое, какой-то глубинный смысл, который ему надо во что бы то ни стало постичь.
После демобилизации Загайский вновь продолжил работать сапожником и слушал проповеди то в одном храме, то в другом. Православная церковь его не привлекала из-за лицемерия священников, которые попадались ему на пути. Когда-то они не обращали на него, оборванного и голодного ребенка, ищущего в деревне заработок, никакого внимания. А в воскресенье с амвона высокопарно говорили о морали. В проповедях их провозглашалась любовь к ближнему, но почему-то те же самые священники гоняли из-под церкви нищих. Была в церкви и еще одна излюбленная тема — о «христопродавцах»-евреях. На Полтавщине евреев тогда жило много, и ничего плохого о них молодой человек не знал. А ведь всё то, о чем говорилось в Библии, происходило именно с евреями на древней земле Израиля!
Однажды с Загайским произошел трагический случай. Приехав на вокзал, он решил сократить дорогу, перейдя железнодорожное полотно. Пролезая между вагонами, он поскользнулся, и его левая нога застряла в межвагонной сцепке. Когда состав тронулся, Загайский начал звать на помощь, но его криков никто не слышал из-за гудка паровоза. На всю жизнь он остался инвалидом. В больнице лежал долго и всё время размышлял, что пути Господни неисповедимы, а дорога к истине зачастую вымощена разными невзгодами и испытаниями.
Эта внутренняя эволюция привела Загайского к баптистам, но из их церкви он вскоре ушел. После долгих духовных поисков Даниэль присоединился к общине субботников. Постоянно изучая Тору и имея пытливый ум, простой сапожник стал задавать руководителям общины такие сложные теологические вопросы, что вскоре они перестали на них отвечать. Повторилось то же самое, что и с баптистами. Распрощавшись с субботниками, сапожник пришел к выводу, что только «настоящий иудаизм» способен дать ему верный ответ. Ближайшие евреи жили в местечке Умань. Туда Загайский и отправился за истиной.
В 1925 году Загайский поселился в Умани и начал наблюдать за тем, как евреи отмечают праздники, как живут и воспитывают детей. Набравшись храбрости, однажды зашел в синагогу и попросил обратить его в иудейскую веру. Раввин Ицхак Бар очень удивился и вежливо выпроводил «русского» прочь. Но Загайский не оставил попыток стать евреем. После практически еженедельных просьб раввин, уставший гонять настойчивого сапожника, сказал Даниэлю, что не против принять такого набожного и знающего гера, но он сначала должен сделать обрезание. Без брит-милы — никуда. Раввин был уверен, что он ничем не рискует. Он знал, что в местечке какого-то подозрительного «гоя» никто обрезать не согласится. В Умани уже давно даже новорожденным делали обрезание не в синагоге, а по домам, чтобы не нарваться на гнев коммунистов.
Моэля Загайский не нашел, но, узнав, где живет резник Абрамович, решил пойти к тому домой — вдруг кого посоветует. Незваному гостю шойхет был мало сказать не рад: рассерженно захлопнул дверь прямо перед его носом. Однако со временем Абрамович понял, что имеет дело не с секретным сотрудником ОГПУ, а с действительно богобоязненным человеком. Загайского приняли в «хевруту», круг религиозных евреев, которые стали учить Даниэля основным молитвам и рассказывать тому про законы Израиля. Однако раввин Бар на уступки не шел, опасаясь, что местные власти такой «самодеятельности» c гиюром украинца не одобрят и закроют синагогу.
Однако произошло настоящее чудо. По Умани прошел слух, что жители деревни Синица, располагавшейся в нескольких километрах от местечка, чуть не поголовно приняли иудейскую веру. Неслыханное по тем временам событие. Даниэль, прознав про это, сразу же отправился в деревню. Как оказалось, все геры-украинцы из Синицы были учениками брацлавского хасида, местного сапожника по имени рабби Нахим Штракс. Поговорив с деревенскими жителями, Загайский решил остаться в чудо-деревне.
Немало времени он провел среди геров, которые с радостью пересказывали ему всё то, чему их учил раввин. Нагнав своих учителей, Даниэль получил от них совет: «Томек, возвращайся в Умань. Там продолжишь учиться». Впервые его приняли в еврейской среде с распростертыми объятиями. Брацлавские хасиды, которые взяли шефство над Синицей, согласились принять еще одного ученика. После уроков и многочасовых бесед с убеленными сединами хасидами Томек Загайский наконец-то услышал: «Теперь ты точно готов». Через несколько дней ему сделали обрезание и нарекли Даниэлем, сыном ветхозаветных Авраама и Сары. В паспорте так и запишут "бар Авраам", так называют любого человека прошедшего гиюр.
Шел 1928 год. Новоиспеченный гер остался жить среди брацлавских хасидов. Зарабатывал Загайский по-прежнему шитьем сапог. Ремесленников, не состоявших в артели, в местечке уже не было. Однако ему, как инвалиду, разрешили работать самостоятельно. Надомная работа позволяла соблюдать шаббат. Гер-цедек Даниэль помогал брацлавским хасидам чем только мог: руками работать он умел, а еще постоянно ездил по городам и местечкам в качестве связного. Хасиды вынуждены были таиться от советской власти, а Загайский, как украинец, никаких подозрений не вызывал. Он ежедневно молился в синагоге, ходил на могилу цадика Рабби Нахмана, где благодарил за указанный когда-то путь к Б-гу. Как и подобает еврею, Загайский женился на женщине из хасидской семьи, и у них вскоре появился ребенок.
Теперь уже к ребу Даниэлю обращались люди, которые, как когда-то он сам, желали присоединиться в еврейскому народу. Он стал одним из наиболее активных последователей Рабби Нахмана в Умани и окрестностях. Когда в Украине свирепствовал голод, Загайский привел к брацлавским хасидам человека из расположенного недалеко Ладыжина, решившего в 65-летнем возрасте стать евреем. На свою брит-милу, которая состоялась дома у Даниэля, этот человек привез целую телегу со съестными припасами, которые помогли хасидской общине пережить тяжелые времена. Тогда устроили настоящий праздник с хасидскими танцами и искренним ликованием новообращенного. Праздник, хоть немного подбодривший людей в страшные дни Голодомора.
В конце тридцатых годов НКВД начало решительное наступление на брацлавских хасидов. Однажды ночью в квартале возле могилы Рабби Нахмана сотрудники НКВД задержали 35 человек. Только 17 брацлавским хасидам удалось скрыться и, как потом оказалось, спасти себе жизнь. Загайский остался жить среди евреев и даже взялся помогать семье арестованного хасида Авраама Дзерговского. Его жена Рахель и дочь Сара остались без средств к существованию и теперь полностью полагались на Даниэля.
Вскоре в Умани совсем зашло солнце. 1 августа 1941 года в город ворвались немецкие войска, сразу же начались зверства. Уже 23 сентября 1941 года часть еврейского населения Умани была расстреляна в Сухом Яру, на окраине города. В ходе первой акции было убито 5400 местных евреев и 600 евреев-военнопленных. Были убиты и те украинцы, которые пытались прятать своих «неарийских» соседей. Через две недели, 8 октября 1941 года, немцы при поддержке украинских подразделений снова устроили резню, заранее выкопав для людей огромные ямы. В тот день убийцы расстреляли около 10 000 евреев из Умани и соседних местечек.
В Умани оставалось около 1800 евреев, в основном это были специалисты, полезные немцам, и члены их семей. Никакие уговоры на немецкую администрацию не действовали. Даже крещенных в православие евреев заставили переселиться на отгороженные улицы. Даниэль оставался в гетто вместе с семьей, пока на домашнем совете они с женой не решили, что ему, как человеку «арийской внешности», лучше покинуть территорию гетто. В городе можно было затеряться среди местного населения и доставать еду.
Каждую ночь Даниэль Загайский шел по Умани, рискуя нарваться на полицейский патруль. Обождав, когда пройдут полицаи, Загайский сворачивал из «русского» района на улицу Белинского и спускался вниз по склону, пока не оказывался у своего дома. Отдав жене и десятилетнему сыну небольшую сумку с маленькой буханкой хлеба и завернутыми в тряпье картофелинами и поцеловав их, гер-цедек незаметно выходил из хаты. Он спешил к соседям. Для них у него всегда была припасена отдельная сумка с едой. Чаще всего он просто подходил к забору, бросал во двор котомку и спешно уходил. Эта помощь была неоценимой не только для оставшейся в гетто семьи Загайского, но и для всех его соседей.
Однажды утром, в апреле 1942 года, Загайский, вернувшийся из очередной ночной вылазки, услышал на улице какой-то шум. Еврейский район окружили немцы и полицаи, а оставшихся в гетто евреев построили в колонну на одной из центральных площадей города. Кое-как добежав до площади, Даниэль проскользнул через охрану и начал искать свою жену и сына. С трудом найдя родных, он стал рядом с ними. Через некоторое время Загайский услышал крик: «Что ты тут делаешь!? Куда ты собрался, бандит?» Распихивая людей, к Даниэлю подбежал знакомый украинский полицейский. Несколько раз Даниэль попадался ему на ночных улицах Умани, выбираясь из гетто. Каждый раз изображая из себя в стельку пьяного, Загайский угощал полицая и его напарника самогоном из специально заготовленной для этих целей бутылки. Довольные «бобики», невзирая на комендантский час, его отпускали.
«Біжи звідси, п'яниця дурна, біжи швидше, — шепнул полицейский и крепко схватил Даниэля за руку. — Втікай, бо кинемо тебе в яму разом з усіма!» Уходить Загайский отказался: «Я еврей. Останусь со своей женой и сыном». Полицай, услышав эти слова, силой вытянул инвалида из колонны. Пока евреев не погрузили в грузовики и не увезли на расстрел, полицаи удерживали Загайского. Даниэль решил, что если Б-г позволил ему жить, он продолжит служить Ему, даже если останется последним евреем в городе.
10 марта 1944 года Умань была освобождена. По воспоминаниям Сары Дзерговской, вернувшейся с матерью из эвакуации, местечко изменилось до неузнаваемости. Целые улицы были разрушены, а древнее еврейское кладбище практически стерто с лица земли. Снова, как в страшные тридцатые, Рахель и Сара Дзерговские поселились у реба Даниэля. Загайский остался чуть не единственным брацлавским хасидом на всю Умань. Постепенно в местечко начали возвращаться евреи, но молиться на могиле цадика они боялись.
Тогда, весной 1945 года, и повстречал Даниэля Загайского реб Гельбах, вернувшийся из ГУЛАГа. Всю жизнь он вспоминал, как Даниэль учил его сосуществовать с советской властью, не нарушая шабат. Организация, в которой трудился Ицхак, часто выходила работать по субботам. Занятый на заготовке леса, Гельбах уже думал увольняться, но Загайский, опытный в этих делах, посоветовал: «В пятницу сделай двойную норму, а затем купи самогон и напейся. Если не выйдешь на работу, такую “уважительную причину” начальство вполне примет — не впервой». Даниэль Загайский организовал для Ицхака и традиционное еврейское сватовство — «шидух». Договорился с матерью Сары Дзерговской, что в определенное время они зайдут к нему с дочерью в сапожную мастерскую якобы для починки обуви. По той же причине там оказался и реб Гельбах. Вскоре в доме Даниэля отгремела свадьба, а молодые немного погодя смогли репатриироваться в Польшу, откуда родом был реб Ицхак.
Власти былого размаха религиозной жизни в Умани видеть не хотели. Через некоторое время против раввина Немировского, резника Зингера и других активистов местной религиозной общины, в 1946 году возобновивших работу синагоги, было возбуждено уголовное дело. Четырнадцать евреев, преимущественно членов партии, заявили, что их подписи под ходатайством об открытии еврейской религиозной общины были сфальсифицированы. Раввина и руководство общины потянули в суд, а синагогу отобрали под дом культуры.
В 1947 году Уманский горсовет пошел еще дальше. Наверху было принято решение застроить территорию древнего еврейского кладбища, отдав его земли под жилой район. Местные жители стали подавать просьбы о предоставлении им участков для постройки. На кладбище находилась могила Рабби Нахмана, и известный брацлавский хасид из Львова Зангвиль Любарский решил срочно действовать. Конечно, власти разрешение на строительство видному раввину не дали. Нужно было придумать что-то еще.
Свидетели утверждали, что человеком, подавшим в 1951 году просьбу о приобретении участка на территории кладбища, был никто иной как гер-цедек Загайский. Горсовет и предположить не мог, что украинец, инвалид-сапожник — брацлавский хасид. На месте участка, отведенного Загайскому под застройку дома, начались поиски могилы цадика. Не без труда найдя надгробие, хасиды установили на его месте бетонную плиту шириной 80 сантиметров и длиной 2 метра. Даниэль построил дом таким образом, чтобы внешняя стена строения вплотную примыкала к могиле. Так «ха-циюн ха-кодеш» оказался спрятан в частном подворье.
На праздник Рош ха-Шана, да и просто так, в течение 1952 года «в гости» к Даниэлю Загайскому приехало огромное количество людей. Так продолжалось до тех пор, пока соседи гер-цедека не начали жаловаться на него во всевозможные инстанции. По району пошел слух, что Загайский специально построил дом на этом участке, зная про могилу «известного раввина». Соседи негодовали: «Он берет с религиозных евреев деньги, чтобы они могли молиться в праздник у него во дворе!». Дом пришлось продать молодоженам, которые сразу же построили вокруг строения огромный забор.
Даниэль Загайский вынужден был покинуть Умань и переселился во Львов. Помня его доброту и праведность, Сара и Ицхак Гельбах, которым он устроил когда-то свадьбу, провели по репатриации Даниэля Загайского в Эрец-Исраэль. Если с матерью Сары, остававшейся в СССР, еще были какие-то надежды, то с Загайским, украинцем по 5-й графе советского паспорта, всё казалось совсем безнадежным. Однако брацлавские хасиды не сдавались. Загайского познакомили с женщиной, собиравшейся выехать в Израиль. Они расписались, и, как ее супругу, Даниэлю неожиданно позволили покинуть территорию Советского Союза.
Однажды ночью в ноябре 1957 года в двери реббецен Гельбах, жившей в Иерусалиме, постучали: «Открывайте, полиция!». «Что случилось?» — перепугалась женщина. «Ваш отец прилетел из России». Отец Сары погиб в Сталинграде, но на пороге стоял ее второй папа — Даниэль из Умани. Не зная ни идиша, ни иврита, в аэропорту он не смог нормально объясниться. Сотрудники попросили полицейских отвезти его по адресу, который у него был записан на бумажке.
Брацлавские хасиды встретили своего брата как подобает: купили ему штреймел, хасидскую одежду и пригласили жить к себе — в район Меа-Шеарим в Иерусалиме. Сначала Даниэль жил у Гельбахов, но затем «Сохнут» выделил ему жилье в городе Кирьят-Ата, на севере страны. Брацлавских хасидов тогда там не было, и Загайский попросился обратно в Иерусалим. После прямого вмешательства в бюрократические механизмы главного раввина Израиля Ицхака Херцога гер-цедек смог поселиться рядом с брацлавским бейт-мидрашем в Святом городе.
Про алию одного из первых геров из Советского Союза, прибывших после Второй мировой войны в Эрец-Исраэль, написали газеты по всему миру. Вскоре стали объявляться многочисленные евреи, которые узнали в пожилом человеке с длинными пейсами и окладистой бородой своего спасителя. Именно он, реб Даниэль, давал им во время войны укрытие в своем доме, носил тайком в гетто еду и помогал устроиться после войны.
Последние годы жизни Загайский провел в доме престарелых в иерусалимском районе Катамон. Пока были силы, ходил в расположенную неподалеку синагогу «Ор Авраам», изредка находя там собеседников, говорящих по-украински или по-русски. В доме престарелых он еще раз женился — на Розалии Бар, его ровеснице из Румынии. После ее смерти Загайский, человек молчаливый, всё больше общался с Творцом, лишь иногда делясь своими мыслями со знакомыми: «Всю жизнь я мечтал о Святой Земле. Я здесь, и больше мне ничего не нужно».
22 июня 1980 года гер-цедек Даниэль Загайский ушел из жизни. Он полагался на Б-га, и Б-г дал ему сил никогда не унывать.
07.12.2021
