Советское командование использовало полученные свободные рабочие руки на полную катушку. Пробыв в хемницком лагере всего несколько дней, Ласкины вместе с другими бывшими узниками были направлены на демонтаж завода искусственных кож в одном из соседних немецких городов. По окончании работ, которые длились несколько недель, у советского командования созрел еще один план — направить бывших узников в город Грёдиц в Саксонии, где ожидался демонтаж одного из металлургических заводов, который в счет репараций должен был отправиться в СССР. Работы больше походили на каторжные. Больных и обессиленных репатриантов заставляли трудиться от зари до зари, кормили впроголодь.

Попавшие на территорию Советского Союза об Эрец-Исраэль могли уже даже не мечтать. Ласкины и еще один еврей, Исаак Перельман, решили бежать, не дожидаясь отправки «на родину».

Путь беглецов из Грёдица лежал назад в Хемниц. Там, по информации, полученной от местных жителей, работал центр под названием «Жертвы фашизма», снабжавший бывших заключенных продуктами, временным жильем и документами. Придя в центр, свободно говорившие по-немецки Ласкины со своим спутником Перельманом представились жертвами нацистского режима, этническими немцами, уроженцами восточно-прусского Тильзита.

Получив в центре временные документы и проведя там пару дней, евреи под видом освобожденных из концлагеря немцев уехали из Хемница в город Бад-Либенверда, в 75 километрах от Дрездена. Придя на прием к местному бургомистру, Ласкины и Перельман показали документы и попросили их в городе зарегистрировать. Немец был готов помочь, но для регистрации нужна была работа.

Пришлось нелегалам ехать в расположенный неподалеку город Мюккенберг. Там работа нашлась: Яков устроился переводчиком советской комендатуры, Ицхак нанялся на химзавод. Сделав себе регистрацию, Ицхак и Яков Ласкины начали поиск матери и сестры. С этим помог военный комендант Мюккенберга, капитан Красной армии Асадов, который разрешил Ласкиным за небольшую мзду пользоваться своей полевой почтой.

В марте 1946 года братья Ласкины узнали, что их мать Ида и сестра Роза выжили и вернулись домой в Каунас. В письмах к матери сыновья просили ее вместе с Розой приехать в Германию, воспользовавшись для этого помощью польских переправщиков. Для оплаты их услуг Ицхак и Яков выслали в Каунас несколько посылок, содержимое которых Ида Шмуйловна могла выгодно продать на рынке. Дополнительно братья отправили домой около 20 тысяч советских рублей, которые следовало уплатить переправщикам.

В мае 1946 года военная комендатура Мюккенберга была расформирована. Яков Ласкин перешел на должность ревизора в типографию и издательство Цилтке в городе Бад-Либенверда. Работу потерял и Ицхак: химическое предприятие, где он работал, было демонтировано и перевезено в СССР.

Но особо никто из них не расстроился. Долго в Германии братья оставаться не собирались. Дождавшись сестру и мать в Мюккенберге, Ласкины думали вместе ехать в Палестину. Предполагали взять с собой и невесту Якова, немку Эрну Кейль.

Ласкины начали поиск контактов c представителями Палестины. Разузнав, что в берлинском районе Целендорф находится офис организации «Джойнт», в июле 1946 года Ицхак Ласкин поехал на разведку. Среди сотрудников «Джойнта» неожиданно оказался его земляк Ларри Любецкий, который предложил младшему Ласкину пойти писарем в Еврейское агентство для Палестины — «Ха-Сохнут ха-иехудит ле-Эрец-Исраэль».

Как убежденный сионист, Ицхак Ласкин с удовольствием принял предложение. Единственной проблемой оставалось жилье, но Любецкий написал письмо председателю еврейского комитета в Берлине Шварцбергу. Бюро этого комитета находилось прямо рядом с кабинетом директора лагеря ЮНРРА №1027 в Шлахтензее Харольда Фишбейна.

В лагере №1027, созданном под эгидой Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций (ЮНРРА) на юго-западе Берлина, находилось около 3000 евреев, которые не собирались возвращаться в места своего рождения. Большинство из них ждало разрешения на въезд в Палестину, где шла активная борьба за построение независимого еврейского государства.

Харольд Фишбейн, директор лагеря №1027, принял Ласкина радушно, но сразу же отправил того на собеседование в Корпус контрразведки — «Cи-Ай-Си». Там Ицхаку задавали вопросы биографического характера. На допросе у американцев он повторил ту же легенду: родился в Тильзите, куда, якобы, не пропускают польские пограничники. Хотя, скажи он правду, ничего страшного не произошло бы: советских граждан в лагере тоже принимали. Их документы, в первую очередь военные, сотрудники лагеря уничтожали, а «изменников Родины» оформляли как польских евреев. Вместе с тем, принятым в лагерь №1027 беженцам из СССР настоятельно рекомендовалось пределов лагеря не покидать, дожидаясь транспорта в американскую зону. На западе Германии доставленных из Берлина людей размещали в похожие лагеря возле Мюнхена, откуда они могли выехать или в Палестину, или дальше на Запад.

После собеседования Ицхака Ласкина заселили в один из корпусов лагеря. На работу, в офис Еврейского агентства для Палестины, он ездил на тихую улицу Герташтрассе, где в небольшом особняке работали несколько человек. Директором берлинского бюро был доктор Карл Либштейн, житель Палестины родом из Чехословакии, секретарем — голландская еврейка Ини Мефахер, регистратором — Фаина Багаер из Германии, завхозом и посыльным — молодой немецкий еврей Хорст Цигель. Пятым стал Ицхак Ласкин.

В Еврейском агентстве для Палестины Ицхак Ласкин числился писарем, но выполнял самые различные функции: печатал на машинке учебники для созданной в лагере №1027 еврейской школы, помогал выдавать обратившимся в агентство евреям продукты питания, но, главное, занимался розыском евреев по запросам из Палестины и других стран. Работа по поиску людей, разбросанных войной, была крайне важной и занимала почти всё время Ицхака. Другой его задачей был поиск желающих репатриироваться в Эрец-Исраэль. Не все евреи думали про национальное строительство на Ближнем Востоке, предпочитая туманным перспективам гарантированную безопасность и достаток в США, Великобритании и других странах.

Выезд Ласкиных в Палестину затянулся: мать и сестра никак не могли переправиться в Германию, а сертификатов на въезд в Палестину, за исключением именных, направленных оттуда родственниками, в связи со сложившейся международной обстановкой, не было.

Часто Ицхаку писали люди, чьи родные и близкие находились в советской зоне, но не могли выехать оттуда в другие части Германии. Им писарь «Сохнута» тоже не отказывал, делая всё возможное для эвакуации людей. Всё это продолжалось до 18 февраля 1947 года, когда он был задержан сотрудниками контрразведки «Смерш».

За несколько дней до своего ареста Ицхак Ласкин получил письмо от брата Якова. В нем сообщалось, что младший лейтенант Советской Армии по имени Владимир, бывавший в Каунасе, привез им весточку от матери. Офицер приглашал братьев заехать к нему в военный лагерь Дальгов-Дёбериц в 10 километрах от Берлина. Отпросившись на работе, Ицхак Ласкин приехал в советский сектор на встречу. Помимо младшего лейтенанта, там присутствовал еще и неизвестный капитан. Сразу же после беседы с офицерами Ицхак Ласкин был задержан и водворен в камеру предварительного задержания отдела контрразведки 4-й гвардейской танковой дивизии.

Через два дня, 23 февраля 1947 года, на квартиру в городе Бад-Либенверда, где жили Яков Ласкин c Эрной Кейль, пришел всё тот же Владимир. Младший лейтенант пригласил Якова на разговор в соседний отель, где их уже ожидали люди в форме. Яков Ласкин оказался в соседней с братом камере.

Советским офицером, присутствовавшим на той злополучной встрече, оказался гвардии младший лейтенант Владимир Юрковский, замкомандира зенитно-пулеметного взвода 63-й гвардейской танковой бригады. В заявлении младшего лейтенанта Юрковского, написанном в день ареста Ицхака Ласкина в контрразведку 4-й танковой дивизии, подробно излагались обстоятельства его знакомства с этой семьей. Юрковский писал, как, находясь в конце ноября 1946 года проездом в Каунасе, он зашел к своей тетке Фене Синяковой. Как раз в это время у нее появилась и незнакомая женщина, назвавшаяся Идой Ласкиной. Узнав во время беседы, что младший лейтенант Юрковский служит в Германии, Ида Шмуйловна рассказала тому про своих сыновей. Женщина также поведала Юрковскому, что в Советском Союзе они жить не собираются и планируют с дочерью нелегально перейти советско-польскую границу, чтобы попасть в Германию и оттуда всей семьей выехать в Палестину.

Вернувшись на место службы, Владимир Юрковский нашел в Мюккенберге старшего Ласкина, Якова, который пригласил советского офицера к себе в гости. За чаем у Ласкина картина повторилась: хозяин говорил, что до присоединения Литвы к СССР все литовские евреи жили лучше, и тоже делился планами — переехать всей семьей в Палестину. Затем неосторожно предложил Юрковскому ехать вместе с ними: «Сбрось офицерскую форму, надевай гражданскую одежду и поезжай и Палестину!»

Юрковский дезертировать категорически отказался. Его не смог убедить и рассказ Якова Ласкина о бывших советских военнослужащих, носивших точно такие же звездочки, но уехавших сражаться за еврейское государство. Взяв у Юрковского домашний адрес, Ласкин сказал, что к нему еще заедет в гости его брат, сотрудник Еврейского агентства из американского сектора.

Ицхак Ласкин действительно приехал. В присутствии Юрковского и его сослуживца Гутберга он снова рассказал про советских офицеров, находившихся в лагере №1027, а также о своих планах по переправке демобилизованного советского военнослужащего Абрама Черкасского к сестре в Баварию.

На своем первом допросе Ицхак Ласкин заявил следователю, гвардии капитану Лукашину, что родился в 1924 году в городе Тильзит в Восточной Пруссии. Факт своей работы в Еврейском агентстве для Палестины он не скрывал, но сообщил, что организация работала исключительно с обладателями европейских документов.

Выслушав Ласкина, гвардии капитан Лукашин ответом не удовлетворился и пошел в наступление: «Являясь гражданином СССР, почему вы не возвратились на Родину, то есть по месту жительства своих родителей?»

Несколько дней изнурительных допросов и необычайная осведомленность следователя сделали свое дело. Ицхаку Ласкину пришлось признаться, что он имел до войны советское гражданство, но возвращаться не хотел: «…В Литовскую ССР я ехать не желал, так как там за время проживания с 1938 года по 1941 год были большие притеснения евреев… и сильно развит антисемитизм, поэтому я предпочел жить в самостоятельном еврейском государстве и уехать в Палестину». На допросе, состоявшемся 23 февраля 1947 года, Яков Ласкин показания брата подтвердил: «В Советском Союзе еврейской республики нет, поэтому мы решили уехать в Палестину, где организуется свободное еврейское государство».

Получив достаточно сведений, которые могли подвести Ласкиных под статью об измене Родине, гвардии капитан Лукашин начал «копать» уже на антисоветскую агитацию. Пригодились показания Юрковского о том, что Яков и Ицхак неоднократно рассказывали ему о бедственном положении своей матери, Иды Ласкиной, которая в Каунасе вынуждена была продавать на рынке присланные сыновьями вещи.

Смершевец Лукашин прекрасно знал, что Ласкин рассказывал не всё о своей деятельности. Он всячески отрицал участие Еврейского агентства в пересылке советских граждан в Палестину: «Наше отделение… Еврейского агентства для Палестины никакой работы но вербовке евреев для эмиграции в Палестину не проводит, да и в этом нет никакой нужды, так как в нашем отделении зарегистрировано около двух тысяч человек евреев, которые хотели бы выехать из Германии в Палестину, а отделение не может их отправить, так как не дают».

Еще одна цель советской контрразведки состояла в том, чтобы выявить в лагере №1027 своих граждан. В Шлахтензее беженцев, которые не хотели возвращаться в Советский Союз, а то и попросту сбежавших оттуда, хватало. За день до своего задержания Ицхак стал свидетелем того, как через этот лагерь в американскую зону был отправлен на машине капитан Советской армии вместе со своей женой. Бывший советский офицер был так рад, что перед отъездом в лагере устроил банкет, на котором присутствовало 12 человек, включая самого Ласкина.

Прекрасно понимая, что ожидает этих людей, попадись они советским властям, Ицхак и Яков назвали имена и фамилии только тех, кто наверняка уже был вне зоны досягаемости советских спецслужб.

По-другому дело обстояло с задержанным одновременно с Яковом Ласкиным уроженцем Ровно, бывшим переводчиком разведотдела 372-й стрелковой дивизии Абрамом Черкасским. Сара Таг, cестра Абрама, во время войны находилась в Самарканде. Оттуда она выехала со своим мужем, польским евреем Вольфом Тагом, в Баварию. Сара мечтала уехать к родне в Аргентину, но узнав, что в Берлине живет ее младший брат, работавший вольнонаемным сотрудником отдела торгово-бытовых предприятий СВА, женщина обратилась в Еврейское агентство за содействием.

Во время допроса, состоявшегося 4 марта 1947 года, Черкасский рассказал, что в начале декабря 1946 года к нему на квартиру в Берлине приехал из лагеря ЮНРРА Ицхак Ласкин. «При встрече со мной Исаак, так же, как и моя сестра, склонял меня к выезду в Аргентину, доказывая мне, что там будет лучше… и обещал мне помочь устроиться в лагерь №1027, из которого я могу выехать в лагерь №1070, где живет моя сестра», — признался Черкасский. Таких встреч было не менее пяти.

За день до своего ареста, 17 февраля 1947 года, Ицхак Ласкин ознакомил бывшего советского военнослужащего с телеграммой, где говорилось о готовности дирекции лагеря №1070 в баварском Айринге принять Черкасского. Бегство демобилизованного из советской зоны планировалось на 20 февраля 1947 года, однако в нужный момент сотрудник Еврейского агентства для Палестины не появился. Через несколько дней был задержан и сам Черкасский.

Категорически отказываясь признавать свое членство в сионистских организациях, братья Ласкины не ожидали, что спецслужбы найдут их старого знакомого из Каунаса. Им оказался Роберт Зальбург, сотрудник отделения торговых бытовых предприятий в Лейпциге, который учился с Ласкиными в одной гимназии. Бывший партизан и красноармеец, потерявший на войне ногу, весной 1946 года он случайно встретился с братьями в Лейпциге. Земляки наладили взаимовыгодный обмен: он доставал им дефицитный текстиль на продажу, а Яков добывал для Зальбурга бензин.

Неизвестно, какая муха укусила Зальбурга, но в ноябре 1946 года он донес на своих земляков представителю МГБ по Литовской ССР Григорию Мантову, входившему в группу подполковника Славина, специализировавшегося на поимке в Берлине врагов советской власти. Мантов был приятелем Зальбурга и однажды случайно пересекся с Яковом Ласкиным у общих знакомых. Зальбург рассказал офицеру МГБ Мантову всё, что знал о своих земляках. В декабре 1946 года неожиданно раздался звонок из Берлина. На проводе был Григорий Мантов — он позвонил, чтобы уточнить у Зальбурга адрес Якова Ласкина.

В итоге 18 февраля 1947 года был задержан Ицхак, а 23 февраля 1947 года — его брат Яков и Абрам Черкасский. На второй день после ареста Якова его подруга Эрна получила телеграмму. Сотрудник Еврейского агентства для Палестины Цигель просил, чтобы Яков в срочном порядке ехал к ним в Берлин. По всей видимости, коллеги Ицхака Ласкина поняли, что их сотрудник попал в руки «Смерша», и хотели предупредить его брата. Опоздали совсем чуть-чуть. Точно так же всего лишь на несколько дней опоздал Абрам Черкасский, так и не уехавший к сестре в Баварию.

Военный трибунал 4-й гвардейской отдельной кадровой танковой дивизии заседал 12 мая 1947 года за закрытыми дверями. Гвардии полковник юстиции Василенко открыл заседание в 12 часов дня и объявил о слушании дела.

Во время быстрого разбирательства всех троих подсудимых признали виновными в измене Родине и назначили им одинаковое наказание: 10 лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях, с поражением в правах сроком на пять лет. Вдобавок к озвученному приговору, бывшего военнослужащего Абрама Черкасского лишали всех наград и медалей.

Осужденные были направлены в лагерь №10 в городе Торгау, представлявший собой 4-этажную пересыльную тюрьму, построенную в форме креста в форте «Цинна». Затем их ждал многонедельный этап в лагерь, расположенный в Мысковском районе Кемеровской области — будущий Камышлаг. Там братья Ласкины отбыли свой срок, выйдя на свободу в 1955 году.