Впервые Борис Декслер был арестован 28 сентября 1934 года. Накануне ареста ему наконец-то пришел вызов от брата и извещение об уплате расходов, необходимых для переезда в Палестину. Однако вместо берегов Яффы он увидел стены Бутырской тюрьмы.

Отвечая на вопросы уполномоченного Секретно-политического отдела НКВД Матусова, арестованный сразу назвал себя убежденным сионистом и заявил, что классовая борьба в Палестине должна была занять второстепенное место, ибо это мешало основной цели еврейского народа – созданию своей страны. Высказывая недовольство советской национальной политикой, Декслер заявлял о том, что за активной ассимиляцией советских евреев стояла продуманная деятельность партийных и государственных органов, ведущих наступление на еврейскую культуру.

Узнав в местах заключения об аресте Иосифа Каминского, Декслер вынужден был рассказать о своей поездке летом 1934 года по Украине. Объезжая основные еврейские центры Украинской ССР, Борис Декслер встречался с бывшими активистами сионистского движения и религиозными евреями, которых москвичи планировали привлечь к подпольной работе. В Одессе эмиссар "Альгемейн-Сион"виделся с уехавшим в Эрец-Исраэль Пинхасом Фельдманом, умудрившимся вывезти из Советского Союза останки одного из создателей сионистского движения — Йехуды Лейба Пинскера. По словам Декслера, он просил Фельдмана передать своим контактам в Палестине, чтобы те создали кредитное товарищество помощи для евреев, желающих выехать из Советского Союза в Палестину. Вернувшись в Москву, Борис Декслер вскоре получил сообщение о планирующейся встрече актива «Альгемейн-Сион», на котором он должен был дать отчет о поездке в Украину.

Собрание «Альгемейн-Сион» проходило в середине лета 1934 года в гостинице «Националь», расположенной на Моховой улице. По словам арестованного одновременно с Декслером врача Каминского, именно Борис Декслер предложил на собрании созвать всесоюзную конференцию представителей сионистских групп. Легитимный орган – «Мерказ» – мог быть избран, как он считал, только на всесоюзной сионистской конференции. Неожиданно против этой идеи выступил Саша Гордон, предложивший конференцию не созывать из конспиративных соображений, а кооптировать в состав «Мерказа» еще несколько человек. Ни одну из принятых резолюций съезда сионисты претворить в жизнь не успели.

За причастность к сионистскому подполью и антисоветскую агитацию Борису Декслеру дали пять лет лишения свободы. После освобождения из Бамлага в сентябре 1939 года он отправился в город Александров Владимирской области. В Москве ему, как бывшему политзаключенному, прописаться не позволили. На работу Декслера брать боялись, поэтому жить приходилось за счет продажи вещей, которые привезла ему из столицы дочка. Полегче стало лишь с переездом в город Шуя Владимирской области, где ему удалось получить патент и устроиться фотографом.

Когда началась советско-германская война, Декслер был в командировке в Иваново. Никаких оснований любить советскую власть у него не было, но бить нацистскую сволочь он считал своим долгом. В августе 1941 года Борис Моисеевич записался в народное ополчение – отдельный транспортный батальон 33 армии. Его последним местом службы был 1247 стрелковый полк 377 стрелковой дивизии, воевавшей на Волховском фронте. Во время одного из страшных боев 1943 года старшина медицинской службы Декслер был тяжело ранен. В бессознательном состоянии его вытащили из-под обстрела и переправили в тыл. Далее были долгие месяцы реабилитации в эвакогоспитале № 1289 в Баку, откуда Декслер был комиссован по состоянию здоровья.

В январе 1944 года, выписавшись из Бакинского госпиталя, он приехал в Москву к дочери Лии. На жизнь снова пришлось зарабатывать агентом по сбору заказов на увеличение фотопортретов. Но эта деятельность не только давала неплохой заработок, но и предполагала постоянные командировки по всему Союзу.

В мае 1946 года Декслер выехал из Баку в Грузию. Официальной причиной поездки была рабочая командировка в Кутаиси, но оттуда Декслер не преминул заехать в Тбилиси. Там жил его давний соратник по «Альгемейн-Сион» – раввин Давид Баазов. Встреча сионистов проходила у Баазова на квартире. Вспоминая погибших в советских застенках товарищей, сионисты делились новостями о собственной жизни и происходящих в Эрец-Исраэль событиях. Эта встреча Декслера с Баазовым была последней. Выдающегося лидера грузинских сионистов не стало в сентябре 1947 года.

В середине февраля 1948 года Борис Декслер выехал в город Якутск. Этот город Декслер выбрал неслучайно. В нем жили его двоюродные сестры Ревека Левина и Двойра Курцман-Ольштейн, сосланные в Восточную Сибирь из Каунаса. Супруг одной из них, Илья Курцман-Ольштейн, был в Литве членом ЦК религиозно-сионистской партии «Мизрахи». Когда Декслер узнал, что его двоюродные сестры с семьями живы, он продал свою очень хорошую коллекцию марок одному академику, закупил много продуктов и вылетел в Якутск.

Впервые за долгие годы встретившись с кузинами, Борис Моисеевич узнал, что его родные братья погибли во время оккупации Прибалтики, умер в Палестине отец, а «красный Молох» добрался и до его двоюродного брата – Гирши Деслера. Гирша, житель литовского города Кельме, был в 1947 году арестован органами НКВД и отбывал срок в Ухто-Ижемском исправительно-трудовом лагере.

Когда Декслер уезжал из Якутска, Ревека и Двойра попросили его при первой же возможности навестить брата, находившегося за решеткой в тяжелых условиях. Пообещав позаботиться о брате, Декслер попросил назначить ему следующую командировку в Ухту. Про встречу с братом не могло быть и речи, поэтому Борис Моисеевич решил организовать ему передачу. Помогла ему в этом лагерный врач Вера Федоровна Ливчак, жена репрессированного инженера Долгоплоска, в будущем – теща известного еврейского активиста Меира Гельфонда. Тфилин и необходимые для религиозного еврея книги – псалмы-«Теилим», «Сидур», сборник галахических кодексов «Кицур Шулхан Арух» – передал другой вольнонаемный. Им был бывший сиделец советских лагерей Шая Туровский, родной брат расстрелянного в ходе репрессий в РККА комкора Семена Туровского. В свою очередь, Декслер помогал людям, томящимся в лагере, отправлять письма на свободу. Одним из них был товарищ двоюродного брата, Иосиф Меллер, организатор сионистского центра «Ихуд» в Польше, сидевший за нелегальную переправку евреев-эмигрантов из СССР. Его корреспонденцию Борис Моисеевич отправлял родственникам, находившимся в Варшаве.

В феврале 1949 года Борис Моисеевич женился во второй раз. Его избранницей стала Розалия Гедальевна Суслович, уроженка города Очаково, давно осевшая в Москве. Пара поселилась в частном секторе, в поселке у железнодорожной станции «Красный Строитель» на окраине советской столицы. Молодожены не прожили вместе и года, как Бориса Декслера арестовали во второй раз.

За Борисом Моисеевичем пришли 21 августа 1949 года. Декслера посадили в знакомую ему Бутырскую тюрьму. На систематических ночных допросах, продолжавшихся до 7-10 часов утра, Декслер держался стойко. Известный философ и диссидент Григорий Померанц, сидевший в лагере с сионистом, вспоминал, что Декслера допрашивали с пристрастием. От Бориса Моисеевича, поставленного под двухсотсвечовой лампою, направленной в глаза, требовали назвать фамилии сочувствующих сионизму. «Он напрягал свою старческую память и называл покойников. На неделю его оставили в покое, потом снова допрашивали. И опять он называл покойников», – тогда убежденный коммунист, Померанц восхищался идейной стойкостью сиониста – «старика лет 70». Так запомнился Померанцу 55-летний на тот момент Декслер.

Декслер буквально издевался над следствием. Мало того, что называл людей, давно погибших в ГУЛАГе, уехавших в Палестину или и так известных органам, но и постоянно напоминал МГБ об их агенте – Гордоне. «C кем из бывших членов сионистского подполья вам приходилось встречаться после отбытия срока?», – вопрошал младший лейтенант Чумоватов, – «Несколько раз в Большой синагоге видел Гордона Сашу, но он мне ничего не рассказывал». Показания 1949 года отличались от показаний, данных Декслером во время первого ареста. Всю вину он пытался переложить на все того же «Сашу» из «Альгемейн-Сион». Только под давлением арестованный вынужден был признаться, что предупредил главного раввина Москвы Шлойме Шлейфера: член правления хоральной синагоги Саша Гордон – агент МГБ! И ходит он в синагогу не молиться, а выявлять врагов советской власти. Борис Моисеевич предложил раввину немедленно вышвырнуть чекиста из синагоги, но никакой реакции не последовало. Не помог и разговор с заместителем Шлейфера по общине – ребом Давыдовым.

Декслера обвинили в проведении среди окружавших его лиц антисоветской националистической агитации. Дескать, в разговорах со своими знакомыми он утверждал, что еврейский вопрос в культурном и материальном отношении может разрешиться только в государстве Израиль, а политика партии и советского правительства направлена на уничтожение еврейской национальной культуры.

Чекисты вспомнили и то, что в Палестине у Бориса Моисеевича жили двоюродные братья, с которыми он активно переписывался, используя вымышленные фамилии. Это тоже вошло в дело. Равно как и тот факт, что на съемной квартире в Красном Строителе он неоднократно собирал «миньян» – молитвенные собрания верующих евреев, а также праздновал с ними Песах и Шавуот. От зоркого взгляда эмгэбэшников не ускользнуло и то, что Декслер отправил в Ухту несколько посылок с религиозной литературой, предназначавшейся религиозному еврею Якову-Мееру Фридзону. Или то, что в Баку он пытался обучать ивриту дочку своей подруги, а также поддерживал связь с находившимися в заключении сионистами. Знали они и про его поездку в Тбилиси к раввину Баазову, а также о связях с семьей литовского сиониста Курцмана-Ольштейна.