Барух Вайсман
1887 – 1962
В февральские дни 1957 года капитан Баштовой, занимавший пост старшего оперуполномоченного 2-го отделения 4-го отдела управления КГБ при Совете Министров УССР по Киевской области, инициировал арест одного из местных жителей.
Арестованным органами госбезопасности оказался Борис Натанович Вайсман – семидесятилетний пенсионер, живший в самом сердце Киева, на улице Пушкинской. Следствие утверждало, что арестованный еврей Вайсман был автором рукописных трудов, которые власти сочли антисоветскими и националистическими по своей природе. Причем документы эти хранились не у самого автора, а в квартире другого киевлянина – Бениамина Лейбензона, готовившегося в то время к отъезду в Израиль. Еще одним проступком Вайсмана было чтение сионистских газет, поступавших ему из Израиля.
Обвинения эти были небеспочвенны. Барух Вайсман действительно был убеждённым сионистом и подпольным ивритским писателем. Несмотря на запреты и риск ареста, он не только создавал свои тексты в Киеве 1950-х годов, но и умудрялся анонимно публиковать свои произведения в Израиле.
Барух Вайсман родился 10 августа 1887 года в местечке Словечно Овручского уезда. Его родители – отец, Натан Иосифович, и мать, Бася Ицковна, – погибли насильственной смертью. Мать – в 1919 году, во время петлюровских погромов, отец – в период нацистской оккупации, в Бабьем Яру. У Баруха было два брата: Ицко, живший на момент ареста в Овруче, и Иосиф – в Киеве.
До революции семья Вайсманов, как и многие еврейские семьи того времени, жила небогато. Натан (Нуто) Вайсман арендовал землю, выращивал овощи, арбузы и табак, брался за сезонную работу. Весной традиционно нанимался для выпечки мацы, считая это религиозной обязанностью.
В детстве Барух Вайсман получил типичное для еврейского мальчика образование: сначала был хедер, а в 13 лет он стал ешиботником. Отец надеялся, что сын станет раввином, но вышло иначе – подростком Барух увлёкся светской литературой на иврите, особенно стихами Бялика и статьями Ахад ха-Ама. Бросив ешиву, он пытался учиться в большом городе, но без денег и профессии пришлось вернуться домой.
Отец хоть и горевал из-за того, что сын не оправдал его надежд, но решил исправить ситуацию «шидехом» – авось Барух остепенится после женитьбы. Избранницей Вайсмана стала местная девушка Песя Марковна Визельман – молодые давно нравились друг другу. В 1907 году у пары родилась дочь Сарра, а в 1914 – сын Вениамин. Чтобы прокормить семью, Барух Вайсман начал преподавать иврит. С 1909 по 1913 год он давал частные уроки еврейским детям в Бессарабии, а в 1913-1917 годах работал в казенной еврейской школе в местечке Тарутино.
К Октябрьской революции Вайсман уже был известным учителем. Из Тарутино в 1917 году он переехал в местечко Тальное на Уманщине, где преподавал в начальной еврейской школе. Прослыв первоклассным педагогом и знатоком иврита, он сблизился со многими известными еврейскими писателями. Одним из его хороших знакомых стал классик новой ивритской литературы – Хаим Нахман Бялик, стихами которого Барух зачитывался в юности. Новые идеи – народовластие, классовая борьба, коммунизм – тогда Баруха Вайсмана особо не увлекали. Его больше интересовала идея возвращения евреев в Палестину и современная литература на иврите. В 1919 году он наконец решился бежать с группой евреев через Румынию в Палестину, но в последний момент остался из-за жены и детей.
С 1923 по 1930 год Барух Вайсман преподавал еврейский язык и литературу в Черкассах, после чего перебрался с семьёй в Киев. Здесь он, как ни удивительно, превратился в убеждённого сторонника советской культурной политики, которая хоть и преследовала иврит, но довольно много делала для развития культуры на идише. Cчитаясь одним из лучших преподавателей еврейской литературы в столице Украинской ССР, Вайсман даже был приглашен на московский семинар по проблемам воспитания, где выступала Надежда Крупская. Этим он очень тогда гордился.
Не ограничиваясь преподаванием, Барух Вайсман активно занялся публицистикой. С 1930 по 1935 годы он работал корректором и литературным сотрудником газеты «Пролетарише фон», одновременно сотрудничая с изданиями «Дер штерн» и «Дер эмес». В его публикациях, что примечательно, значительное место занимала критика иудаизма и еврейских религиозных деятелей. Вся старая еврейская культура казалась ему изжившей себя, реакционной, мешавшей строительству нового Просвещения на подлинном народном языке – идише.
С января 1935 по осень 1937 года, откликнувшись на призыв властей, Вайсман жил в Биробиджане, где трудился переводчиком и литературным работником газеты «Биробиджанер штерн», а также преподавал еврейский язык в железнодорожном техникуме. Однако Еврейская автономия его разочаровала: она была совершенно не приспособлена для приема людей- тяжелые условия, нет работы, разрекламированное будущее Биробиджана, это поселок без элементарной инфраструктуры. Надежды на расцвет еврейской культуры в этих краях были призрачны. Спустя два года семья Вайсман вернулась в Киев. Официальная причина – из-за состояния здоровья Песи Марковны, которой категорически не подходил дальневосточный климат.
В Киеве, c 1937 по июнь 1941 года, Вайсман работал корректором в газете «Дер штерн». Когда началась война, об эвакуации единственной еврейской газеты и её сотрудников никто не позаботился. Семье Вайсмана с большим трудом удалось эвакуироваться на Волгу, а затем в Сибирь, где Барух, хоть и в статусе вольнонаёмного, познал суровую реальность советских трудовых лагерей.
В трагической истории Баруха Вайсмана отразилась судьба многих представителей еврейской интеллигенции того времени. Долгие годы, несмотря на свою искреннюю поддержку советской власти, он находился под пристальным наблюдением органов госбезопасности как сионист. Агентурные донесения фиксировали его высказывания, встречи, связи с другими представителями еврейской интеллигенции. В глазах властей его главным «преступлением» была неизменная любовь к еврейской культуре и языку, которую не смогли поколебать ни годы работы в советских изданиях, ни лояльность режиму.
Даже тогда, когда Вайсман работал в советской еврейской прессе, агентурные сводки уже рисовали его портрет как «еврейского буржуазного националиста». Особое внимание органов он привлек к себе, вернувшись из Биробиджана. В простой, казалось бы, фразе, старательно зафиксированной осведомителем: «Меня послали, меня и отозвали. Я служу моему народу», – следователи усмотрели скрытый подтекст. Для них слова «мой народ» означали не советский народ, а еврейский, а уже одно это считалось проявлением национализма.
После освобождения Киева Барух Вайсман вернулся домой и устроился на работу в Кабинет еврейской культуры при Академии наук УССР. В первые послевоенные годы это учреждение оставалось одним из немногих центров светской еврейской науки в Советском Союзе.
В конце 1940-х годов в жизни Баруха Вайсмана произошёл глубокий духовный поворот. После создания Государства Израиль, на фоне нарастающего государственного антисемитизма в СССР, он вернулся к религии своих предков. Этот шаг стал завершением длительного процесса переосмысления своего пути, начавшегося ещё в годы Большого террора 1937-1938 годов. Истребление еврейской интеллигенции в годы Большого террора, уничтожение еврейской религиозной жизни и, вообще, постоянные преступления со стороны большевистской партии вернули Вайсмана в лоно своего народа.
Возвращение к иудаизму не было внезапным решением. События Второй мировой войны, Холокост, а затем и послевоенные гонения на еврейскую культуру заставили его переоценить свои прежние взгляды. Бывший атеист, критиковавший религию в советской прессе, теперь он находил утешение и опору в вере отцов. И это внутреннее преображение Вайсмана не укрылось от внимания органов госбезопасности.
В мае 1948 года, сообщая в Москву о реакции еврейского населения на события в Палестине, министр ГБ УССР Савченко отмечал, что Вайсман, придя в редакцию газеты «Молодь України», заявил: «Я бы немедленно поехал в Израиль. Партийный билет отдал бы и сказал, что в Палестине тоже есть коммунистическая партия, я там также пригожусь». Эта фраза, зафиксированная бдительным осведомителем, ярко характеризует не только личность самого Вайсмана, но и настроения многих советских евреев того времени. В его словах сквозит и искренний порыв к новосозданному еврейскому государству, и попытка найти компромисс между сионистскими чувствами и коммунистическими убеждениями. Подобные высказывания тщательно собирались органами госбезопасности, формируя досье на «неблагонадёжных элементов», и позже использовались как доказательства их «буржуазного национализма».
К февралю 1953 года тучи над еврейским журналистом окончательно сгустились: 5-й отдел УМГБ Киевской области завёл дело на группу «еврейских буржуазных националистов». Помимо Вайсмана, в список проходивших по делу № 21 под кодовым названием «Литераторы» вошли его бывшие коллеги по газете «Дер штерн»: Фроим Хоровецер и Пинхус Вольфман.
По данным агента МГБ Эмеса, эти люди поддерживали связь «на почве националистических убеждений» и при встречах критиковали советскую власть. Другой агент – Кант (литератор Гирш Блоштейн) – сообщал, что Вайсман регулярно отправлял анонимные письма в советские газеты с критикой режима. В сентябре 1953 года тот же источник доносил, что Вайсман написал на иврите антисоветскую «летопись» о евреях в СССР, намереваясь переправить её для публикации в Израиль. Позже Кант, правда, сообщил, что «летопись» Барух Вайсман так и не послал: уничтожил по настоянию семьи.
Развязка наступила 23 февраля 1957 года: Барух Вайсман был арестован. Подельниками журналиста стали его товарищи по сионистскому подполью, киевляне Меир Дразнин, Исаак Фридман и Герш Ременник. На допросе, состоявшемся 26 февраля 1957 года, Барух Вайсман занял принципиальную позицию – он категорически отказался давать какие-либо показания как о себе, так и о своих знакомых. Когда следователь Кудеренко из 4 отдела УКГБ попытался выяснить причины такого отказа, Вайсман заявил, что не будет давать никаких объяснений своего решения.
Однако органы и так были неплохо осведомлены о всех его «прегрешениях» перед советской властью. Начались изнурительные допросы, во время которых чекистам пришлось по крупицам вытягивать подтверждение той информации, которая была им известна.
Еще за несколько дней до ареста, при обыске его квартиры, сотрудники МГБ обнаружили примечательную коллекцию еврейской литературы. Среди изъятых изданий были: философский труд «Мудрость» средневекового мыслителя Алхаризи, поэтический сборник Хаима-Нахмана Бялика и философский трактат Нахмана Крохмаля. Кроме того, у Вайсмана нашли экземпляр газеты «Фолькс штимэ» («Голос народа»), издававшейся в послевоенной Польше и рассказывавшей о жизни местной еврейской общины.
Найденную у Вайсмана литературу вряд ли можно было назвать крамолой. К аресту он был готов, дома ничего опасного не хранил. Однако компромат на Вайсмана – два рукописных документа на иврите – был найден у его приятеля, Бенциона Лейбензона, готовившегося к отъезду в Израиль. Первый – его «Завещательное письмо», адресованное Сарре, дочери Вайсмана. Почему он обращался только к дочери? Со своим сыном, Вениамином, Барух Вайсман давно не поддерживал никаких отношений. Вениамин с самых ранних лет пошел по кривой дорожке, связавшись с блатными. Известный в криминальных кругах вор и мошенник, Вениамин был судим десять (!) раз, причем неоднократно бежал из мест лишения свободы. На момент ареста отца он как раз отбывал очередной срок в Молотовске.
«Завещательное письмо», написанное Барухом Вайсманом 1 июля 1951 года по дороге в Бердянск, появилось в атмосфере нарастающего страха, когда один за другим исчезали его коллеги из Кабинета еврейской культуры при Академии наук. Волна арестов не пощадила никого из руководства: забрали директора Эли Спивака, заведующего отделом фольклора Моисея Береговского, старшего научного сотрудника Хаима Лойцкера. Та же участь постигла Рувима Лернера и лингвиста Моисея Майданского. Вайсман, видя, как пустеет учреждение, понимал, что и его арест – лишь вопрос времени. В «Завещательном письме», помимо личных размышлений о семье и воспитании, Вайсман проводил параллели между разными политическими системами и выражал восхищение созданием государства Израиль: «Мои заветные мечты осуществились с такой пышностью и блеском, что себе даже представить трудно...»
Второй документ был датирован 8 ноября 1953 года. В этой рукописи, также хранившейся у Лейбензона, Вайсман более открыто высказывал свои взгляды на политику партии и правительства, особенно в еврейском вопросе. Следствие отмечало, что при подготовке рукописи в части анализа положения евреев в СССР автор явно использовал материалы зарубежной прессы.
Баруха Вайсмана обвинили и в чтении нелегально распространявшихся израильских газет и журналов. Дескать, достоверно зная об их происхождении, Вайсман читал газету «Давар», журнал «Известия города Рамат-Гана», брошюру «С народами наравне», а также журнал «Ба-махне». По данным советской охранки, Вайсман и его товарищи получали эти издания через атташе израильского посольства по фамилии Кехат, который был объявлен персоной нон грата и в августе 1956 года выдворен за пределы Советского Союза.
В конце концов 70-летнему киевскому пенсионеру было предъявлено обвинение. Все его действия квалифицировались как преступления, предусмотренные ст.54-10 ч.2 УК УССР – «антисоветская пропаганда и агитация».
В мае 1957 года следствие приступило к важному этапу в деле Вайсмана – экспертизе подверглись материалы нескольких фигурантов дела, не только Вайсмана. Следствие приступило к важному этапу в этом деле - в случае Вайсмана требовалось профессионально оценить содержание израильских газет, журналов и, что особенно важно, двух рукописей на иврите, принадлежащих перу обвиняемого.
Для этой работы была создана авторитетная комиссия, в которую вошли три специалиста с серьёзными научными регалиями. Наум Левит, заведующий отделом переводов ТАСС, имел степень кандидата экономических наук. Феликс Шапиро, автор известного иврит-русского словаря, преподавал иврит в Институте востоковедения Академии наук СССР. Третьим экспертом стал Наум Ойслендер – профессор еврейской литературы, кандидат филологических наук и член Союза советских писателей.
Перед комиссией поставили конкретные задачи: определить идеологическую направленность конфискованной у фигурантов дела израильской прессы, выявить её классовую сущность и, главное, обнаружить в публикациях и рукописях Вайсмана признаки «антисоветских и буржуазно-националистических выступлений». В случае обнаружения таковых эксперты должны были подробно описать каждый случай.
В своем «Завещательном письме» Вайсман предвидел неизбежное расставание с Саррой: «Когда это письмо будет у тебя в руках, мы уже будем разлучены...» Он чувствовал приближение ареста и спешил объясниться с дочерью. В тексте переплетаются личная боль и размышления о судьбе еврейского народа.
Вайсман открыто признает: «Всеми фибрами души я люблю свой народ и болею за него». Он говорит о гордости за вклад евреев в мировую культуру, отвергая обвинения, будто их не любят за какие-то недостатки. С особым воодушевлением пишет о создании Израиля – «чуде, грандиозность которого не объять нашими обычными чувствами». Это осуществление его юношеских мечтаний заставляло его «с жаждой и страстью» припадать к радиоприемнику.
При этом Вайсман подчеркивает свою преданность стране социалистической революции. Даже видя несправедливость властей к евреям, он «не способен совершить что-либо против нашего государства». Завершается письмо жестким выводом: «Расизм и дискриминация одинаково отвратительны, под какой бы маской – фашизма или коммунизма – они выступали».
В своей рукописи от 8 ноября 1953 года Барух Вайсман давал острый анализ происходящих в стране перемен. Он отмечал, как стремительно после смерти Сталина, не дожидаясь даже окончания традиционного в иудаизме траура, начались кардинальные изменения: освобождение миллионов заключённых, масштабные амнистии, отмена принудительных подписок населения на государственные займы. Особо автор подчёркивал прекращение «дела врачей» и антисемитской кампании в прессе, остановку ночных арестов. Из этого анализа Вайсман делал вывод: именно Сталин был главным источником террора и репрессий. С его смертью, писал автор, «страшный источник закрылся».
Особое внимание Вайсман уделял еврейскому вопросу. Он иронически разбирал попытки властей опереться на тезис Маркса о том, что евреи не являются нацией, что служило теоретическим обоснованием для отрицания права на их национальную культуру. Когда же реальность – существование еврейских писателей, театров, газет, издательств – входила в противоречие с теорией, Сталин просто приказывал «уничтожить, вычеркнуть» эту реальность.
С горечью описывал Вайсман судьбу еврейской интеллигенции, брошенной в тюрьмы, и тех, кто, подобно Эренбургу, Рыбаку, Инбер или Минцу, пошел на компромисс с властью. Но главное – он отмечал стойкость простых евреев, которые вопреки всему считали себя частью единого народа, сохраняли связь с мировым еврейством, симпатизировали Израилю и мечтали о репатриации. Именно это массовое сопротивление ассимиляции, по мнению Вайсмана, и вызвало новую волну репрессий.
Дело Баруха Вайсмана и его товарищей слушалось при закрытых дверях. 23 июля 1957 года Киевский областной суд вынес приговор по делу о «еврейском национализме». Четверо обвиняемых получили различные сроки заключения: Меир Дразнин – десять лет, Герш Ременник – восемь, Борис Вайсман и Исаак Фридман – по пять лет каждый.
После приговора осуждённых эпатировали из внутренней тюрьмы КГБ в Дубравлаг – один из крупнейших лагерей в Мордовии. Вайсман прибыл туда уже больным и измождённым человеком. Но, по воспоминаниям Иосифа Шнейдера, несмотря на возраст и болезни, Вайсман стал духовным наставником для молодых евреев в Дубравлаге. Пожилой человек обучал их еврейской азбуке и ивриту, читал им наизусть стихи Бялика и Иегуды Галеви. Его глубокие знания и преданность культуре производили сильное впечатление на молодёжь.
Даже в тяжёлых лагерных условиях Вайсман продолжал просветительскую работу: составлял ивритский словарь, готовил календарь еврейских праздников, который приходилось несколько раз уничтожать из-за обысков. Элияху Губерман описывает тайный пасхальный седер, где Вайсман читал разделы Агады, а его ученики – остальные молитвы.
Особенно трогательна история о том, как в 1958 году, после смерти жены Песи, Вайсман соблюдал траур в лагере. Каждый вечер в течение месяца друзья собирались в тёмном уголке лагерного сада, чтобы послушать, как он читает поминальную молитву – Кадиш.
После трёх лет заключения в лагерях, досрочно освобожденный по состоянию здоровья, Барух Вайсман поселился в Киеве у дочери. Жизненный путь Баруха Вайсмана, еврейского журналиста и знатока иврита, оборвался 15 октября 1962 года. Перед смертью он передал в Израиль символическую просьбу – высадить в его память несколько деревьев на земле, о которой он так много писал и думал. Его последняя воля была исполнена.
Но главный сюрприз для советской машины репрессий открылся только через год после его смерти. Оказалось, что изъятые при аресте Баруха Вайсмана рукописи на иврите были лишь малой частью его литературного наследия. С конца 1955 года Вайсман вёл тайную жизнь подпольного автора: его тексты регулярно переправлялись нелегальными путями в Израиль, где публиковались в газете «Давар» под названием «Эл ахи би-мдинат Исраэль» («Моему брату в государстве Израиль») – без указания имени. А еще эти материалы зачитывались в эфире израильского радио, становясь живым голосом советского еврейства.
В 1973 году вышло новое издание текстов Вайсмана под названием «Иоман махтерет иври» («Ивритский подпольный дневник»), однако и оно включает лишь часть записей храброго еврея.
Барух Вайсман олицетворял собой связь между разными эпохами еврейской истории: от традиционного местечкового образования через советский период к возрождению Израиля. Его последняя просьба – посадить деревья в Израиле – очень символична. Он сам был таким деревом, пустившим корни в еврейской традиции и давшим плоды в виде своих учеников и текстов.
17.02.2025
Библиография и источники:
Дело по обвинению Дразнина М.И. и других по ст. 54-10 ч.2 УК УССР ‒ ОГА СБУ, Киев, ф.6, оп.1, д. ФП-71254.
Дело № 0636: копии спецсообщений, докладных записок и представлений. Т.14, 25–30.05.1948. ‒ ОГА СБУ, Киев, ф.16, д.0636.
Докладная записка о заведении дела на еврейских националистов, 1953. ‒ ЦГАОО Украины, Киев, ф.2, оп.2, д.6.
Копии докладных записок и спецсообщений от МВД УССР в МВД СССР, 20.10–5.11.1953. ‒ ОГА СБУ, Киев, ф.16, д.884
Белов (Элинсон) Авраам, Рыцари иврита в бывшем Советском Союзе. Иерусалим, Лира, 1998.
