top of page
Еврейски герои
Расстрелян тройкой

Мойше Шор

1874 – 1941

Мойше Шор

С 6 по 15 июля 1938 года в городе Эвиан-ле-Бен, на французском берегу Женевского озера, проходила Эвианская конференция. Это международное мероприятие было созвано по инициативе президента США Франклина Д. Рузвельта с целью обсуждения проблемы еврейских и других беженцев из Германии и Австрии, возникшей после прихода к власти нацистов и аншлюса Австрии. На конференцию были приглашены делегаты из 32 стран и представители международных структур. Речь шла об организации расселения и иммиграции людей, подвергшихся преследованиям по религиозным или расовым мотивам.

Среди самых заметных фигур конференции был профессор и раввин из Варшавы – Мойше Шор. Этот немолодой человек, типичный ученый в очках и при бородке, был в Эвиане одним из ключевых ораторов. Давно вовлеченный в процессы помощи евреям, бежавшим из Германии в Польшу, он выступал за оказание немедленной поддержки собратьям, прекрасно понимая, на что способны нацисты.

Уже через год профессор Шор сам стал беженцем. Когда в ночь с 17 на 18 сентября 1939 года руководство Польши покидало осажденную гитлеровцами Варшаву, Шору предложили присоединиться к правительственной делегации, направлявшейся в Румынию. Однако Шор отклонил это предложение и заявил: «Пока я являюсь главой польского еврейства, я не могу покинуть польскую землю, на которой остаются миллионы евреев».

Трагическая судьба раввина Шора стала символом страданий еврейского народа в годы Второй мировой войны. Мойше Шор – главный раввин Тломацкой хоральной синагоги в Варшаве, польско-еврейский историк-ориенталист – всеми силами пытался решить проблему существования евреев в межвоенной Польше, а сам стал жертвой самой кровожадной на тот момент власти – советской.

Мойше Шор родился 10 мая 1874 года в галицийском городе Перемышле, входившем тогда в состав Австро-Венгерской империи. Мойше был старшим сыном Озьяша Шора, директора еврейского кооперативного банка в Перемышле, и домохозяйки Эстер Шор (урожденной Фридман).

Мойше начал свое образование в гимназии Перемышля. Благодаря гимназии, а также отцу и частным учителям, молодой человек заложил прочный фундамент иудейской веры и истории. Успешно окончив курс, осенью 1893 года молодой Шор отправился в Вену, где поступил на философский факультет престижного Венского университета. Помимо философии, Мойше изучал в университете иврит и другие восточные языки, проявляя особый интерес к психологии и египетской мифологии.

В этом же году он поступил в Израилитско-теологический институт (Israelitisch-Theologische Lehranstalt), который содержался еврейским обществом города Вены. Это учебное заведение было основано в октябре 1893 года при содействии Альберта фон Ротшильда. Организовано оно было по примеру первого заведения подобного рода, Еврейской теологической семинарии в силезском городе Бреслау, созданную с целью стать центром еврейской науки, свободной от воздействия общин и частных лиц. В то время в Израилитско-теологическом институте в Вене работали 11 преподавателей и обучались всего 26 студентов, готовящихся к службе в раввинате.

Свой последний учебный семестр в 1898 году Мойше провел во Львовском университете, где успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора философии. Его диссертационная работа, посвященная и положению евреев древней Польши, была напечатана в 1899 году на польском языке, а в 1900 году вышла на русском в историческом журнале «Восход».

Продолжив учебу в Израилитско-теологическом институте, в 1900-м году Шор получил диплом раввина. Как он сам признавался позже, карьера раввина его тогда совершенно не прельщала. К тому же должности раввинов во Львове были заняты, и он, будучи еще молодым человеком, не мог рассчитывать на избрание. Вместо религиозной стези Шор нашел во Львове вакансию учителя еврейского закона в государственном семинаре для учителей. Одновременно он устроился в Пятую гимназию Львова, где давал уроки закона Божьего, еврейского языка и истории евреев.

Этот период своей жизни Мойше Шор описывал в одном из писем своему другу Людвигу Гумпловичу, социологу и преподавателю университета в Граце. Работу учителя религии он считал «вынужденной» и «механической», и все время чувствовал напряжение. А вот восточные исследования по-прежнему вызывали у него пылкую страсть. В письме Гумпловичу он выражал сильное желание еще больше углубиться в изыскания в области семитологии и ориенталистики, всерьез подумывая о продолжении учебы в Берлине или Лейпциге.

В конце концов Шор получил стипендию от Австрийского министерства образования. В 1902 году он отправился в Берлин, где на философском факультете изучал семитские языки, ассириологию и историю древнего Востока под руководством известных ученых. В 1905-1906 годах он продолжил обучение уже в Вене, где постигал арабскую филологию под руководством семитолога Давида Генриха Мюллера, который оказал на молодого ученого сильное влияние. После нескольких лет активной учебы Мойше Шор написал несколько серьезных научных работ; это дало ему возможность стать лектором Львовского университета. В марте 1910 года он был назначен в университете доцентом семитских языков и истории Древнего Востока.

Следует отметить, что Мойше Шор никогда не был исключительно кабинетным ученым. Все свое свободное время он уделял благотворительной и общественной деятельности. С 1901 года Шор стал членом гуманитарного общества «Бней-Брит» во Львове, отделение которого впоследствии возглавил. В 1904 - 1905 годах он руководил Обществом содействия образованию среди евреев во Львове. Шор был одним из основателей и многолетним членом «Опеки», общества поддержки еврейской молодежи в средних школах. Во время своего пребывания во Львове он также являлся членом правления Еврейской общинной библиотеки, а позже стал ее руководителем.

Вся эта титаническая научная работа и общественная нагрузка не помешали семейному счастью Мойше Шора. В октябре 1905 года он женился. Небогатый лектор университета выбрал себе в жены дочь состоятельного торговца, книгоиздателя и ярого сиониста Якова Исааковича Бенякоба из Вильно. Как считали некоторые современники, одним из решающих факторов для Бенякоба, согласившегося отдать Тамару за Шора, были палестинофильские взгляды зятя и его участие в Сионистском конгрессе.

Незадолго до свадьбы, летом 1905 года, Мойше Шор принял участие в 7-м Сионистском конгрессе, проходившем в швейцарском Базеле. Во время конгресса Шор не выступал с публичными речами, но оставил целый ряд интересных описаний этого события. По его мнению, за всю историю еврейского народа не было движения, которое бы так глубоко проникло в сознание всех евреев с подобным энтузиазмом. При этом, как ученый, Шор не приветствовал вульгаризации движения, объясняя, что сионизм опирался на нечто большее, чем современный учебник истории:

«Что касается сионистского движения... я отмечаю заранее, что, по моему мнению, исторические доказательства не могут быть решающими для настоящего. В конце концов, профессор Винклер доказал, что евреи никогда не были в Египте, но значит ли это, что еврейская религия, основанная на факте Исхода евреев из Египта и его последствиях, должна исчезнуть из истории?».

В разгар Первой мировой войны Мойше Шор продолжал свою деятельность во Львове, занимая почетную должность заслуженного профессора Львовского университета в области семитских языков и истории Древнего Востока. С 1916 года он вошел в состав центрального комитета помощи еврейским сиротам, а в 1917-1918 годах возглавил городской Еврейский комитет спасения. Этот период оказался для семьи Шор чрезвычайно тяжелым. В 1917 году их постигло горе – умерла совсем маленькая дочь Двора. Лишь через год, когда на свет появился сын Людвиг, горе несколько притупилось.

Семья Мойше и Тамары Шор была довольно многочисленной. Помимо Людвига, подрастали дочери Соня (Зофья), Фелиция, Ула-Эстер, а также сын Иегошуа-Оттон (Отто-Йозве). Дети росли в атмосфере интеллектуального богатства и родительской любви. При этом Мойше и Тамара придерживались прогрессивных взглядов на воспитание: они никогда не оказывали чрезмерного давления на детей, полагая, что подрастающее поколение должно самостоятельно выбрать свое призвание в жизни.

После крушения Австро-Венгерской империи, ожесточённых боёв между украинскими и польскими военными формированиями и отражения похода Красной Армии Галиция вошла в состав возрождённой Польской республики – Второй Речи Посполитой. Мойше Шор, как и другие учёные и религиозные деятели, оказался перед необходимостью адаптироваться к новым политическим и социальным реалиям.

В 1923 году Мойше Шор с семьей переехал из Львова в Варшаву. Его пригласили в столицу, чтобы он стал преемником Шмуэля-Аврома Познанского на посту главного раввина Большой синагоги Варшавы. Представители реформистского иудаизма, к которому относились прихожане Большой синагоги на улице Толмацкой, постоянно сталкивались с противодействием ультраортодоксальных религиозных кругов и нуждались в хорошо подготовленном и уважаемом лидере общины. После долгих раздумий Шор решил принять это ответственное предложение. Вместе с этим назначением он автоматически получил и должность межрегионального раввина. Основными обязанностями этого поста было представительство еврейской общины перед государственными и административными властями.

Занимая пост главного раввина Большой синагоги, профессор Шор не оставлял научную и общественную деятельность. В 1926 году он получил звание профессора Варшавского университета, а в феврале 1928 года стал одним из основателей Института иудейских исследований в Варшаве. Вместе с ним у истоков этого уникального для Польши учебного заведения стояли историк Майер Балабан, а также видные сионистские деятели и раввины Осия Тхон и Маркус Брауде. Институт состоял из двух отделений: факультета раввинистических учений и факультета общественно-исторических наук. Профессор Шор был избран первым ректором новосозданного учреждения и занимал эту должность в 1928-1930 и 1933-1934 годах.

А в 1935 году у профессора и раввина Шора началась большая политическая карьера. Как представитель польского еврейства, Мойше Шор был назначен президентом Польши Игнацием Мосцицким членом верхней палаты польского парламента – Сената. Членом Сената он состоял до его роспуска в сентябре 1938 года.

Будучи членом Сената Польши, раввин Шор неустанно отстаивал гражданские и культурные права еврейского населения. В своих парламентских выступлениях, а также в статьях для еврейских изданий, таких как Nasz Przegląd и Chwila, он выражал глубокую обеспокоенность ростом антисемитизма в Польше и пассивностью властей в этом вопросе. Примечательно, что пассивность эта была тоже довольно агрессивной – польское правительство было всерьез заинтересовано в идее «избавления» от евреев, и рассматривало даже такие экзотические варианты, как отправка евреев на Мадагаскар.

Градус польского антисемитизма тех времен ярко иллюстрирует инцидент, произошедший в марте 1938 года с самим сенатором Шором. Польский ультиматум Литве, выдвинутый 17 марта 1938 года с целью признания литовским правительством «польского Вильно», спровоцировал в Варшаве массовые антиеврейские беспорядки. Проблемы начались, когда агрессивно настроенные группы, в основном национал-радикалы, стали избивать евреев, выстроившихся перед банками для снятия денег в ожидании возможной войны с Литвой. Обвиняя евреев в создании паники и скандируя «Евреев – на Мадагаскар!», хулиганы нападали на прохожих и вступали в стычки с полицией, которая, надо отдать ей должное, пыталась защитить еврейский квартал. Среди пострадавших оказался и Мойше Шор. На сенатора напали и крепко избили, когда тот выходил из Большой синагоги, направляясь в министерство внутренних дел, чтобы выразить решительный протест против бесчинств, творившихся в столице.

Помимо острых проблем еврейства местного, Шору пришлось решать и вопрос с еврейскими беженцами из Австрии и Германии. Все они были польскими гражданами, которых с октября 1938 года нацистские власти начали арестовывать и высылать в Польшу. Сначала польские власти позволяли беженцам ехать вглубь страны, где они могли рассчитывать на помощь от друзей или родственников, но через несколько дней неожиданно изменили свое решение и интернировали в пограничном городе Збоншин более 5000 человек.

Эта политика стала логичным продолжением деятельности польского Кабинета министров, который после мартовских беспорядков в Варшаве внес на рассмотрение Сейма весьма скандальный законопроект. Согласно этому документу, предлагалось лишать гражданских прав всех граждан Польши, проживших за границей более пяти лет, если они «разорвали связи с родиной» или отказались вернуться в Польшу, несмотря на требования польских консульств. Хотя законопроект был сформулирован в общих терминах, не оставалось сомнений, что его основной целью были польские евреи. Власти, по сути, стремились создать юридический механизм, препятствующий возвращению граждан Польши еврейского происхождения в страну.

Невзирая на разгул антисемитских настроений, Мойше Шор незамедлительно приступил к поиску средств для оказания помощи беженцам. Под его руководством был сформирован Общий комитет помощи еврейским беженцам из Германии в Польше, который инициировал общенациональную кампанию по сбору средств. За первые восемь месяцев своей деятельности комитету удалось собрать на нужды беженцев внушительную по тем временам сумму – не менее 700 000 долларов.

Специальное подразделение созданного Шором комитета помощи стремилось обеспечить для беженцев трудоустройство или организовать их эмиграцию. За те же восемь месяцев работы комитета 673 беженцам была оказана помощь в выезде в другие страны. А число интернированных в Збоншине сократилось более чем вдвое – до 2250 человек.

Приняв, как представитель Польши, активное участие в Эвианской конференции, Мойше Шор пытался лавировать между собственным правительством и влиятельными кругами на Западе. В январе 1939 года делегация «Еврейского колонизационного комитета» в составе профессора Шора, бывшего члена Сейма доктора Генрика Розмарина, раввина Арона Левина, сионистского лидера Леона Левите и других прибыла в Лондон для переговоров с Джорджем Рубли, директором Межправительственного комитета по беженцам, и лордом Пилем, бывшим председателем Королевской комиссии по вопросам Палестины, о возможностях еврейской эмиграции. Делегация вела речь не только о Палестине, но, как можно предположить, обсуждала и проект Мадагаскара, лоббируемого польским правительством, а также других территорий.

Несмотря на все усилия делегации во главе с Мойше Шором, ни лондонская встреча, ни предшествовавшая ей Эвианская конференция не привели к значительным практическим результатам в решении проблемы еврейских беженцев из Европы.

Утром 1 сентября 1939 года, когда германская армия вторглась в Польшу, профессор Шор мгновенно осознал всю серьезность своего положения. Как видный еврейский общественный деятель и активный противник фашизма, неоднократно выступавший с критикой нацистского режима в Сейме, он понимал, что окажется одной из первых мишеней для нацистов. Его имя, несомненно, фигурировало в списках «нежелательных элементов» – нацистские спецслужбы составляли такие списки задолго до нападений.

В последние дни перед захватом Варшавы немецкими войсками бывший польский сенатор Мойше Шор сумел эвакуироваться в восточную часть страны. Вместе с супругой Тамарой, дочерью Фелицией, двумя её детьми и еще одним внуком – ребенком дочери Сони, – Шор оказался в городе Острог недалеко от Ровно.

К моменту прибытия семьи Шор в Острог польской власти там уже не было. Город заняли советские части. Вместе с ними прибыли и сотрудники советских спецслужб. Мойше Шор не успел пробыть на воле и двух недель: 9 октября 1939 года он был арестован сотрудниками НКВД.

Первый допрос профессора Шора состоялся 14 октября 1939 года. Его проводил старший лейтенант погранвойск НКВД Борокин, проявивший особый интерес к политической карьере арестованного. Когда Борокин спросил о причинах назначения Шора на должность сенатора Польской Республики, профессор ответил: «Я был назначен сенатором как представитель еврейского народа на территории Польши. Мой статус главного раввина Варшавы, несомненно, сыграл роль в решении президента доверить мне эту высокую должность».

Спустя два дня допрос продолжил другой следователь – старший лейтенант ГУГБ НКВД Матвеев. Его интересовала причина появления Шора на советской территории. «Почему вы эвакуировались из Варшавы?» – задал он прямой вопрос. Раввин Шор на мгновение удивился необходимости объяснять, казалось бы, очевидные вещи. Тем не менее, он ответил четко и без колебаний:

«Я опасался физического уничтожения со стороны Гитлера. Это не секрет, что в Сенате я открыто выступал против фашизма. К тому же, я еврей, посвятивший свою жизнь научной деятельности. В глазах нацистов это было более чем достаточно, чтобы считать меня врагом».

Следующий допрос Мойше Шора состоялся во Львове почти через месяц – 9 ноября 1939 года. На этот раз его вел сотрудник НКВД Жабский, который выдвинул уже действительно серьезное обвинение. По его словам, следствию было известно, что Шор, будучи членом бывшего польского Сената, якобы участвовал в карательных действиях против коммунистов и сочувствующих советской власти.

Профессор Шор решительно отверг эти обвинения. Он ответил с присущим ему достоинством: «Вся моя научная деятельность всегда была направлена исключительно на благо народа. Находясь в Сенате, я ставил перед собой единственную задачу – добиваться для еврейского населения равных прав с поляками. Я никогда не занимался карательной или антикоммунистической деятельностью. Более того, я никогда и нигде не выступал ни против коммунистов, ни в их поддержку. Моя роль всегда заключалась в защите интересов еврейского народа, а не в участии в политической борьбе».

«Какие обязанности вы выполняли, будучи членом Сената?» – настойчиво допытывался Жабский. Шор терпеливо объяснял: «Я был представителем еврейского населения, и мои обязанности были напрямую связаны с защитой их интересов. Моей первостепенной задачей было добиваться от польского правительства предоставления евреям равного доступа к высшему образованию. Не менее важной целью было обеспечение еврейского населения финансовой поддержкой. Это включало в себя широкий спектр мероприятий: оказание материальной помощи нуждающимся, предоставление безвозвратных кредитов малоимущим, содействие в получении медицинской помощи и реализацию других инициатив, направленных на охрану здоровья еврейского населения».

В начале марта 1940 года Шора под специальным конвоем отправили в Москву для продолжения следствия. В столице чекисты, не обнаружив в его взглядах ничего явно антикоммунистического, сосредоточили свое внимание на отношении ученого к сионизму. Профессор Шор не стал скрывать своей позиции по этому вопросу. Во время допроса 2 апреля 1940 года, который проводил младший лейтенант Круковский, следователь 2-го отдела ГУГБ НКВД, арестованный заявил:

«Я действительно симпатизировал сионистам и их идее создания в Палестине центра для еврейского народа – центра религии, культуры и социальных организаций». Эта откровенность Шора демонстрировала его непоколебимую верность своим убеждениям, даже перед лицом возможных серьезных последствий. Он не пытался отрицать или преуменьшать свою поддержку сионистского движения, хотя прекрасно понимал: в контексте советской идеологии это могло быть расценено как серьезное политическое обвинение.


В Москве Шора содержали в Лубянской тюрьме в одной камере с активистом Бунда Виктором Альтером, поэтом Владиславом Броневским и польским сенатором от Национально-демократической партии профессором Станиславом Гломбиньским. Несмотря на пожилой возраст, профессора Шора постоянно забирали на мучительные допросы. Его будили среди ночи, уводили на многие часы и возвращали только утром. Сокамерники были поражены духовной стойкостью Шора. Он не позволял себе сломиться, и после допросов возвращался неизменно спокойным и полным достоинства. Даже былой оппонент, лидер националистической Национально-демократической партии Станислав Гломбиньский проникся небывалым уважением к Шору, делившему с ним тюремные нары.

Следствие в отношении Мойше Шора было окончено 12 апреля 1941 года. Узника советских застенков обвиняли в том, что на протяжении ряда лет, занимая пост польского сенатора и стоя на позициях сионизма, тот проводил активную националистическую политику и борьбу против революционного движения, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. 58 п. 13 УК РСФСР. Постановлением Особого Совещания при НКВД СССР от 17 мая 1941 года, как социально-опасный элемент, он был сослан на пять лет в Узбекистан.

Судьба Мойше Шора не осталась незамеченной. Пока он находился под следствием, многие видные государственные лидеры пытались ему помочь. Эти усилия начались еще в феврале 1940 года и продолжались на различных уровнях даже после его смерти. С просьбой освободить раввина к советским властям через международные организации обратился Государственный секретарь США Корделл Халл. Одновременно польское правительство в изгнании, во главе с Владиславом Сикорским, пыталось добиться его освобождения через дипломатические каналы Ватикана. Однако Лубянка была непреклонна.

После завершения следствия Мойше Шора перевели из Бутырской тюрьмы НКВД СССР в Ташкент с первым отходящим этапом. Суровые условия этапирования и лагерной жизни оказались непосильным испытанием для немолодого ученого и раввина. В лагере Шор практически сразу тяжело заболел. Несмотря на помещение в лагерную больницу, его здоровье стремительно ухудшалось. 8 июля 1941 года, всего через несколько недель после прибытия в Узбекистан, Мойше Шор скончался. Его похоронили в безымянной могиле на территории лагерной больницы.

Польские власти узнали о смерти Шора только в конце 1941 года, после восстановления дипломатических отношений с СССР. К тому времени они уже готовили вторую попытку его освобождения, намереваясь назначить профессора главным раввином формирующейся армии Андерса. Однако было уже слишком поздно.

Всем его детям удалось пережить войну. Однако к Тамаре, горячо любимой супруге Мойше Шора, судьба была почти так же жестока, как и к ее мужу. Жизнь Тамары трагически оборвалась 17 апреля 1944 года в небольшом эльзасском городке Виттель, куда она попала в качестве интернированного лица.

Жизненный путь Мойше Шора являет собой пример исключительного мужества, беззаветной преданности своему народу и непоколебимой верности принципам. Его наследие выходит далеко за рамки научных трудов, демонстрируя, как можно сохранить человеческое достоинство даже перед лицом тяжелейших испытаний.

Память о Шоре обрела новую жизнь в 2004 году с учреждением в Польше специального фонда его имени. Эта организация, продолжая дело великого ученого и гуманиста, призвана развивать и сохранять богатейшую еврейскую традицию и культуру. Так, спустя десятилетия, идеи и стремления Мойше Шора продолжают вдохновлять новые поколения, отражая истинное бессмертие человеческого духа, которому он был так предан всю свою жизнь.

19.09.2024


Библиография и источники:


Материалы из личного дела Моисея Озияшевича Шора // The Central Archives for the History of the Jewish People (CAHJP), 1939-1941, סימול P356-Сop-mat-173, Altschuler, Mordechai - Private Collection.

Барталь, Исраэль, Михаил Бейзер. Дело Мозеса Шорра, раввина, ученого, общественного деятеля // Вестник Еврейского университета, 26 (2003) 269-310, Москва, 2003.

Tartakower, Arieh, et al. The Jewish Refugee [Preface by Jacob Robinson.]. Institute of Jewish affairs, 1944.

Tenenbaum, Joseph. Race and Reich: The Story of an Epoch. Twayne Publishers, 1956.

The Sydney Jewish News, 3 November 1939, Page 9.

Википедия
bottom of page