top of page
Еврейски герои
Расстрелян тройкой

Иосиф Амусин

1910 – 1984

Иосиф Амусин

Каждый интересующийся историей Древнего Востока знаком с книгами выдающегося семитолога, основателя советской кумранистики Иосифа Давидовича Амусина (29.11.1910 – 12.06.1984). Он опубликовал около ста работ, посвященных общим и частным проблемам кумрановедения, включая четыре монографии: «Рукописи Мертвого моря» (1960), «Находки у Мертвого моря» (1964), «Тексты Кумрана» (1971) и «Кумранская община» (1983). Работы Иосифа Амусина включены в обязательный список литературы для студентов профильных факультетов, их штудируют к экзаменам историки, классические филологи, археологи и теологи. Работы его актуальны до сих пор — однако автор трудов о кумранской общине никогда не был в тех краях и не держал в руках ни одного подлинного артефакта. Эта судьба постигла многих советских ученых — они были на десятилетия отрезаны от мировой научной мысли. Но Иосиф Амусин был в еще худшем положении, чем многие его коллеги — он был политически неблагонадежен и судим, ему пришлось пробиваться в науке окольными тропами. Но он всю жизнь искал Истину, и именно она была двигателем его исследований, поддерживала его и давала силы бороться.

Популярность книг этого выдающегося ученого сложно переоценить. Внучатый племянник Амусина вспоминал забавный случай, произошедший с ним в Израиле. Когда во время экскурсии в Кумран местный экскурсовод услышал его фамилию, то в шутку попросил за него подержаться. На счастье.

Иосиф Амусин — еще и тот человек, который дерзнул доказывать историчность личности Иисуса Христа, опровергая бытовавшую в СССР мифологическую трактовку, предложенную публике Виппером, Рановичем, Ковалевым и другими маститыми советскими учеными.

Мы все знаем Иосифа Давидовича как успешного исследователя и педагога. Однако его путь к всеобщему признанию был вымощен годами заключений, ссылок и преследований.

Иосиф Давидович Амусин был земляком Марка Шагала — он тоже родился в Витебске, 29 ноября 1910 года. В начале XX века этот город был оплотом ортодоксального иудаизма. В его кварталах литературного русского языка практически не знали. Не знал его и Иоcиф, сын сортировщика мехов Давида Львовича Амусина и Эммы Моисеевны Шпиц. В семье, кроме Иосифа, было еще трое младших детей.

Еще в раннем возрасте отец отдал своего старшего сына учиться в хедер. Все местные мальчишки учились у прекрасного меламеда Зверева. Благодаря своему преподавателю Иосиф не только выучил иврит, но и стал читать еврейских классиков.

Амусин вспоминал, что одним из самых сильных впечатлений его детства была бар-мицва. В 13 лет, в торжественной обстановке, он прочитал речь на иврите, которую помнил всю жизнь. Страна Израиля, ее вера и древний язык навсегда стали спутниками Амусина, невзирая на то, что из Советского Союза он никогда никуда не выезжал.

Отец Иосифа был человеком среднего достатка, а после революции он лишился вообще всего. Пришлось мальчику самому становиться на ноги. Путь в науку был очень сложен. Отучившись, по некоторым данным, после хедера в реальном училище, превращенном советской властью в «Единую трудовую школу», Иосиф решил учиться дальше.

В Витебске молодому таланту делать было нечего, лучшие университеты по-прежнему находились в бывшей столице российской империи. Остряки тогда любили пошутить: «псковские и витебские — самые питерские!». Иосиф не стал исключением и в возрасте 15 лет отправился в Ленинград.

Оставшись без поддержки родителей, парень содержал себя сам, трудясь в городе на Неве то грузчиком, то чернорабочим, совмещая работу с учебой в экономическом техникуме.

В редко выдавшееся свободное время Амусин бежал в еврейскую библиотеку на Стремянной улице. Там в 1920-е годы собирался весь цвет еврейской интеллигенции: литераторы, историки, общественные деятели. Эти знакомства привели к тому, что молодой человек вскоре вступил в сионистско-социалистическую организацию. Но еврейской молодежи политикой довелось заниматься недолго. Амусин вместе со всеми оказался в когтях ОГПУ. Органы устроили широкомасштабную облаву на представителей еврейского национального движения.

Особым совещанием при Коллегии ОГПУ 28 сентября 1928 года учащийся Ленинградского экономического техникума Иосиф Амусин был осужден на три года ссылки. Семнадцатилетний юноша проходил по статье 58-4 — «помощь международной буржуазии», которую огэпэушники частенько использовали в отношении сионистов. Через несколько месяцев Амусину снизили срок ссылки до двух лет. Юноша сначала оказался в селе Ильино Томского округа, затем был переведен в село Каргасок Нарымского края. Традиционно в Каргасок ссылали наиболее беспокойных каторжан: из такой глуши бежать было практически невозможно. Кого там только не было: русские эсеры, анархисты, представители различных оппозиционных левых организаций — десятки интересных людей. Иосиф быстро влился в разношерстную компанию интеллигенции, впервые приобщившись к русской культуре, а также социал-демократическим идеям, ходившим в среде советских каторжан.

Совсем молодому человеку в ссылке было очень тяжело. Во время одного из тяжелых этапов он, в окровавленных обмотках вместо сапог, попался на глаза руководительнице «Политического Красного креста» Екатерине Пешковой, жене Максима Горького. В декабре 1929 года, то ли благодаря содействию «Политпомощи» в лице Пешковой, то ли по каким-то другим причинам Амусин был отпущен из Каргаска. В 1932 году ему позволили поселиться в Казани, где бывший ссыльный с трудом устроился счетоводом в одну из организаций города. Но и там он умудрился попасть под каток репрессий — благодаря своей несгибаемой принципиальности. Когда была объявлена подписка на заем коллективизации, Амусин демонстративно отказался сдавать деньги и открыто высказал свое отношение к экспериментам на селе. И тотчас же был уволен.

Иосифу Давидовичу пришлось вновь обратиться в Красный крест, теперь уже за содействием в поисках работы. Чудом он смог закрепиться в Ленинграде, куда к этому времени переселились его родители. Прописка в северной столице для бывшего ссыльного была под запретом, но Амусин смог встать здесь на учет в военкомате и милиции, хотя и трепала ему много лет нервы, все же вынуждена была отступиться.

C 1933 по 1935 год Иосиф Давидович работал на Ленинградском весово-кассовом заводе бухгалтером. Его друзья уже успели отучиться в институтах, а он вынужден был заниматься нелюбимым делом. Но все эти годы Амусин много читал и занимался самообразованием, твердо пообещав себе, что обязательно поступит в Ленинградский госуниверситет. В 1935 году ему это удалось, но пришлось прибегнуть к хитрости: абитуриент скрыл в анкете свою судимость. Иначе документы можно было даже не подавать. Уже став студентом, Иосиф записался на прием к ректору ЛГУ Лазуркину и рассказал тому о своих «университетах» в заключении и ссылке. Лазуркин порекомендовал ему отчислиться, сдав зимнюю сессию. Наверху как раз решался вопрос о либерализации поступления в вузы для детей лишенцев и осужденных по политическим статьям, ректору об этом было известно. Вскоре правила действительно поменялись, и Амусин смог на учебе восстановиться.

Бывший заключенный учился на историческом факультете ЛГУ с невероятной энергией, занявшись там любимым периодом античности. Он перекликался с древней историей еврейского народа, которую Амусин прекрасно знал с юности. И не просто знал, а помнил наизусть тексты древних книг, не говоря о Пятикнижии Моисеевом и Талмуде, изученных еще в хедере. Для «античников» первокурсник стал настоящей находкой. В кружке античной истории он сделал свой первый доклад — «Пушкин и Тацит», начал работать над темой «Гоголь и античность». Но вскоре спокойной жизни настал конец.

В январе 1938 года студент кафедры истории Древней Греции и Рима Ленинградского Госуниверситета Иосиф Амусин был арестован сотрудниками НКВД. Амусина и еще несколько других членов факультетского античного кружка взяли по наводке их однокашника по фамилии Гиллельсон. Его арестовали за несколько недель до этого по обвинению в организации враждебной меньшевистской ячейки в Ленинграде. Чекисты выбивать показания умели, поэтому вслед за Амусиным и его товарищами в тюрьме вскоре оказался и их руководитель, крупный советский ученый-античник Сергей Иванович Ковалев.

На допросе Ковалев показал, что в октябре 1935 года он создал при кабинете истории античного мира студенческий кружок, который якобы должен был стать лишь прикрытием для пропаганды антимарксистских взглядов и обработки студентов. Цели кружка звучали зловеще: сплочение всех антисоветских сил — меньшевиков, правых, троцкистов, — а также вредительская работа и активные методы борьбы путем террора.

Студенты якобы лишь притворялись, что им интересно восстание Бар-Кохбы в Иудее и система древнеримского долгового рабства. В действительности они готовили восстание против советской власти!

Своеобразной «вишенкой на торте» было пояснение со стороны чекистов, каким образом осуществлялся подкоп под большевиков. Дескать, преподаватель Георгий Стратановский привел в кружок (в протоколе — «завербовал в организацию») группу студентов-античников 2 и 3 курсов истфака — Амусина, Гиллельсона, Ботвинника и ряд других. Студенты принялись практиковать метод академизма, который применялся «в отрыве от актуальных задач и сосредоточении на исследовательских работах». В документах следствия чекисты называют это «чисто буржуазным исследованием», что в переводе на нормальный язык означает обычную качественную исследовательскую работу. Это считалось преступлением.

В обвинительном заключении, датированном 26 марта 1938 года, говорится, что студент Иосиф Амусин признал себя виновным. Это якобы было подтверждено на очной ставке с его другом — Гиллельсоном.

А вот как на самом деле выглядело следствие со слов ученого. Оперуполномоченный 9 отдела УГБ УНКВД по Ленинградской области Колодяжный предъявил Амусину обвинение, что он, разговорившись в коридоре у ЛГУ со студентом Гиллельсоном, был в июле 1937 года завербован в контрреволюционную меньшевистскую организацию. Амусин на это ответил, что в июле 1937 он был на сборах в военных лагерях. Тогда Колодяжный заявил, что в таком случае, это было в августе 1937 года. И на это у Иосифа Давидовича было алиби: сборы продолжались и в августе. «Тогда в сентябре, — недовольно рявкнул Колодяжный. — Так в сентябре 1937 года я как раз был в Кисловодске». Ни слова не говоря, Колодяжный начал избивать подследственного. В результате Иосиф Амусин вынужден был себя оговорить и подписать сфальсифицированный протокол.

Иосифу Давидовичу, как уже имевшему судимость, «тройка» дала самый большой срок — восемь лет лагерей. Сидеть молодому исследователю довелось в Уссольлаге, где он работал на лесоповале в компании матерых уголовников. Они отбирали продуктовые передачи и могли прирезать любого. Всю жизнь Иосиф Давидович вспоминал эти страшные дни, удивляя окружающих способностью пить, не морщась, чистый спирт, а также глубоким знанием тюремного арго и уголовных понятий. Как вспоминал позднее сам Амусин: «мне самому непонятно, как я только уцелел».

После ареста главы НКВД Ежова заключенные стали подавать жалобы в прокуратуру, разоблачая преступную деятельность следователей и отказываясь от своих признательных показаний. В своей жалобе на имя прокурора профессор Ковалев признался в том, что под непрестанными угрозами следователя Колодяжного и в атмосфере террора, царившего тогда в НКВД, он оговорил целый ряд невиновных людей. Профессор настаивал, что студент Амусин никакой контрреволюционной деятельностью не занимался, а был полностью поглощен наукой. Характеристика на Амусина была самой положительной: «Амусин — очень сильный и академически, и политически студент, бессменный секретарь студенческого научного кружка. Очень разносторонний. Его доклады “Пушкин и Тацит”, “Перевод «Илиады» Гнедича” были напечатаны в студенческом научном журнале».

Помогла Амусину и мать его «подельника», Марка Ботвинника, адвокат по профессии, которая добилась у генерального прокурора пересмотра дела. Безусловно, Иосиф Давидович ни к какому подполью не принадлежал. Первой встречи лоб в лоб с советской властью оказалось достаточно, чтобы осознать всю тщетность борьбы одиночек с системой. Правда, однако, была и в том, что отрицательное отношение к советской власти у него никогда не менялось. Органы понимали, что взяли своего заклятого врага. Сестре Амусина чекист так и сказал, сообщая об освобождении брата: «Ваш брат старый волк и вышел он только потому, что попал в эту молодую компанию». Иосифа Амусина освободили из-под стражи 29 ноября 1939 года. Он был полностью реабилитирован и вернулся к учебе.

Сдав экзамены экстерном, Иосиф Давидович в 1940 году перевелся на 4 курс. В это время, параллельно с учебой, Амусин работал секретарем у крупнейшего исследователя общественных отношений античности и древнегреческой науки Соломона Яковлевича Лурье. На факультете образовалось своеобразное землячество белорусских евреев: помимо профессора Лурье, уроженца Могилева, там училась дочка главного минского раввина Лия Менделевна Глускина. Ее предок, Минский Гаон — реб Ерухим-Лейб Перельман — был очень известным ученым-талмудистом, славящимся своими знаниями среди восточноевропейского еврейства. В 1934 году отца Лии Менделевны пригласили в Ленинград на должность главного раввина города. В 1939 году Иосиф Давидович вернулся в университет и оказался с Лией Глускиной на одном факультете. Прямо накануне войны, в марте 1941 года, Иосиф и Лия поженились.

После выпускного вечера молодая семья отправилась в поселок Антропшино Ленинградской области — там Иосиф Давидович получил место в школе. Однако поработать педагогом ученому не пришлось. С началом войны бывший политический заключенный и молодой учитель пошел на призывной пункт. В Василеостровском районном военном комиссариате патриотический порыв добровольца оценили, но призвали не в строевые части: сказывалось сильно подорванное в лагере здоровье. Тем не менее, вскоре Амусин попал как санинструктор под Гатчину. Там его часть участвовала в кровопролитных боях. Затем был блокадный Ленинград. За годы военной службы историк окончил два курса мединститута, параллельно со службой военфельдшером медчасти эвакогоспиталя № 1012 по Менделеевской линии в Ленинграде. Во время блокады в семье Амусиных произошла трагедия: отец Иосифа, Давид Львович, в эти страшные дни умер в своей квартире от голода.

За ударный труд и службу в блокадном Ленинграде 18 июля 1943 года Иосифу Амусину была вручена медаль «За оборону Ленинграда». В 1944 году, в составе войск 3 Белорусского фронта, Иосиф Давидович отправился освобождать Европу. Войну Иосиф Амусин окончил в звании лейтенанта медицинской службы 276 отдельного пулеметно-артиллерийского батальона, участвовавшего в освобождении Восточной Пруссии.

Демобилизовавшись в конце июля 1945 года, Амусин вернулся в Ленинград и стал работать в Педагогическом институте, где читал курс древней истории. Возможно на возвращение в академические ряды, сыграли роль его фронтовые заслуги. Его зачислили в аспирантуру в Институт востоковедения АН СССР. Научным руководителем Амусина стал академик Василий Струве. Иосиф Давидович начал работу над диссертацией, которая первоначально называлась «Антисемитизм в Древнем Риме», но затем, по требованию партийного руководства, тема была скорректирована и звучала теперь вполне нейтрально: «Послание императора Клавдия александрийцам».

В 1949 году в стране Советов начала раздуваться безобразная антиеврейская кампания. Иосиф Давидович вышел на защиту диссертации как раз в тот момент, когда по всей стране евреев увольняли с работы. Как человек высоких моральных принципов, Иосиф Амусин оказался одним из немногих, кто рискнул выступить в защиту обвиненного в «безродном космополитизме» Лурье. Ничего хорошего от такой позиции в разгар репрессий бывшему политзеку ожидать не приходилось. Коллеги, наблюдая за травлей профессора Соломона Лурье, c тревогой думали о будущей защите Амусина. Но Иосифа Давидовича поддержал Дмитрий Сергеевич Лихачев, с которым Амусин познакомился еще во время своей первой отсидки в 1920-е годы. Диссертацию Амусин успешно защитил, ответив на все каверзные вопросы оппонента, праправнука Кутузова, специалиста по древнегреческой литературе Ивана Толстого. Но несмотря на успешную защиту, Амусин сразу же вылетел из Ленинградского госуниверситета и Ленинградского государственного педагогического института имени А. И. Герцена.

Работа молодому ученому нашлась после долгих хождений по мукам и вдали от Ленинграда — в городе Ульяновске. Ульяновский педагогический институт был провинциальным вузом, готовившим скорее не исследователей, а учителей школ. Однако и в бывшем Симбирске Амусину повезло найти свой круг общения. К примеру, с выдающимся философом и ученым-энтомологом Любищевым, ставшим его приятелем, Амусин познакомился... в очереди за продуктами. Как и подобает античнику, Иосиф Давидович коротал время, читая Тацита в оригинале. Александр Любищев издалека распознал единомышленника и поспешил отрекомендовался. Жилось в те годы Амусину и его жене нелегко, но эти годы были ключевыми для становления Иосифа Давидовича как ученого.

В 1954 году в стране стало дышаться свободней. Амусин вернулся с семьей в Ленинград и нашел ставку референта у академика Тюменева в Институте археологии. Когда в 1959 году востоковед Тюменев скончался, Амусин перешел в отдел Древнего Востока Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР. Все эти годы он продолжал работать над библейской тематикой, за что подвергался постоянной критике со стороны бдительных партийных идеологов. Работая в отделе Древнего Востока, Иосиф Давидович написал большое количество научных трудов, по совокупности которых получил в 1965 докторскую степень.

Иосиф Амусин всю жизнь оставался сыном своего народа и гордым человеком, тяжело переживающим любую несправедливость. Когда власти СССР устроили очередную антиизраильскую истерию и потребовали от евреев, работавших в Институте востоковедения АН СССР, подписать верноподданническое письмо, осуждающее «сионистских агрессоров», Амусин решительно отказался.

В те времена, когда за изучение иврита человека могли уволить с работы или даже посадить в тюрьму, Иосиф Давидович мог начать лекцию о кумранской общине фразой на древнееврейском языке: «Ата бахартану миколь ха-амим» («Ты избрал нас между всеми народами»). Публика, как правило, была в шоке. Читая лекции, Амусин очень увлекался. Однажды, приведя слова одного из римских прокураторов об иудеях: «Я истребил это племя», Иосиф Давидович добавил: «Но их истребить невозможно» и провел сравнение с Третьим рейхом.

Ученый считал лицемерие советской власти не менее отвратительным, чем апартеид в ЮАР. Спуску он не давал и своему народу, громко возмущаясь отношением к индусским евреям из группы Бней-Исраэль (маратхи), чьи права израильский Верховный раввинат не соглашался признать равными с правам других евреев. Никогда не порывая связь с еврейской культурой, Амусин принимал активное участие в судьбе сосланного в Казахстан специалиста по библейской литературе Меира Канторовича.

После выхода на пенсию Иосиф Амусин продолжал работать — теперь уже консультантом. Ученого не стало 12 июня 1984 года. Его имя вписано золотыми буквами в историю еврейской интеллигенции XX века, прожившей тяжелую жизнь, но не отказавшейся от своих моральных обязательств и достигшей профессиональных высот.

28.06.2021


Библиография и источники:

1. Скворцов А.М. Разгром "античного кружка" в Ленинграде: (по материалам следственных дел архива ФСБ). Вестник древней истории, Том 77. N. 1 /Январь-Март 2017: Том 77. N. 1 /Январь-Март 2017, С. 210 - 223.

2. Скворцов А.М., Мировщикова А.А. Идеологическая борьба в Ленинградском отделении Института истории АН СССР: дело С.Я. Лурье // Одиссей. Человек в истории. 2017–2018: Святой и общество: конструирование святости в агиографии и культурной памяти. – СПб.: Алетейя, 2019. – С. 438–489.

3. Выписки из следственного дела П-19801, Управление ФСБ России по СПб и ЛО (Т.1-3).

4. Иоффе, Давид. Иосиф Давидович Амусин — человек и учёный (К двадцатилетию со дня смерти) // Заметки по еврейской истории, 20 июня 2004 года . — № 43.

5. Шуламит Шалит. С гордостью носил звание еврея! // Заметки по еврейской истории : журнал. — ноябрь 2010. — Вып. 134, № 10.



Проект благодарит А.М. Скворцова за предоставленные архивные материалы.

bottom of page