Первый бой Узиэля Лихтенберга, офицера артиллерии, состоялся под городом Вонгровец, недалеко от Познани. Оборону на том участке поляки держали уверенно, но 14 сентября 1939 года полк, в составе которого сражался Лихтенберг, получил приказ отступить. Через три дня, во время ужина, солдаты узнали, что командование требует от них сложить оружие. Собравшись в лесу, некоторые офицеры быстро сняли мундиры, переоделись в появившуюся откуда-то гражданскую одежду, и покинули расположение части.

Узиэль ужасно переживал за родителей и свою возлюбленную, Блюму, находившуюся в «кибуце-ахшара» под Варшавой, где, не покладая рук, та готовилась к сельскохозяйственному труду на Земле обетованной. За пять дней до ее предполагаемой алии разразилась Вторая мировая война, и теперь было неизвестно, что с ней и ее братом Иегошуа.

Вместе со своими однополчанами молодой офицер попал в немецкий плен. Польских военнослужащих разместили в Шталаге II-A в Нойбранденбурге. В лагере евреев ждал удар в спину: поляки потребовали от немцев, чтобы те разместили военнопленных евреев в отдельных палатках. Вскоре произошел и совсем омерзительный случай. Узиэль стоял в очереди за едой, но кто-то неожиданно ударил его ногой и оттолкнул в сторону. Немецкий солдат, охранявший пленников, спросил поляка, зачем он это сделал. «Юдэ», — скалясь, ответил тот. Реакция охранника была неожиданной. «Вчера он был твоим товарищем, а сегодня он юдэ?!» — крикнул немец и съездил поляку по лицу.

В тот день Узиэль плакал как ребенок. Ему было стыдно и до боли обидно, что немец, враг, защищал его от своего же однополчанина. Лихтенберг был сионистом, ратовал за строительство еврейского государства в Палестине, но к Польше относился совершенно лояльно. В Польше родились его предки, увидел свет он сам, но даже в таких условиях некоторые поляки не отказывали себе в удовольствии указать ему на его место.

В феврале 1940 года Узиэля, как еврея, отправили в трудовой лагерь в Люблине. К пленникам приставили украинских охранников, которые могли застрелить любого просто так, без причины. Но однажды, когда узники убирали улицы города, Узиэлю удалось бежать. Ему посчастливилось выйти на связь с местными сионистами, которые раздобыли беглецу одежду и дали денег на поезд.

Вернувшись в Лодзь, бывший военнопленный тотчас же отправился домой. На квартире его встретил испуганный отец, который посоветовал тут же уходить: гестаповцы нашли имя Узиэля в списках еврейских деятелей, которые до войны поддержали бойкот немецкой торговли, и активно разыскивали его в городе.

Из гетто нужно было как-то выйти. Лихтенберг подошел к воротам и сказал охранникам, что был в советском плену и собирается, согласно расклеенному по стенам приказу, зарегистрироваться в гестапо. Патруль привел его к зданию, которое Узиэль когда-то строил сам. Зная, что в доме был секретный ход, молодой человек на лестнице оторвался от патруля, через чердак пробрался в соседнее здание и ушел на «арийскую» сторону.

Из Лодзи Узиэль решил ехать в Варшаву. Перед поездкой он заскочил на свое бывшее место работы, фирму Калиш, где ему задолжали немало денег, — в карманах не было ни гроша. Зайдя в бюро к новому начальнику, бывшему главному бухгалтеру, немцу по национальности, Узиэль поздоровался. Начальник, насупив брови, долго молчал. В конце концов бывший главбух, казавшийся когда-то приличным человеком, встал из-за стола, указал рукой на дверь и рявкнул не своим голосом: «Вон!» На выходе один из польских рабочих, приятель Лихтенберга, посоветовал ему побыстрее скрыться, пока начальник не передумал и не позвал полицию.

В Варшаву беглец сначала шел пешком проселочными дорогами, которые он с членами «Ха-ноар ха-циони» вдоволь исходил до войны. Часть пути получилось проехать на поезде. В городе молодой человек решил найти руководство сионистской молодежи, которое располагалось по улице Заменхоф, 49. Руководства не оказалось, но бывшие члены организации держались друг друга и старались жить в одном месте, сформировав своеобразный кибуц. Там Узиэль, не веря своим глазам, встретил свою Блюму, о которой не слышал долгие месяцы. Пара решила остаться вместе в кибуце, хотя бы и без свадьбы, которую отложили до алии. Кибуц добывал для своих членов еду, у него было помещение для общего ночлега, там после работы даже проходили уроки иврита. Лихтенбергу и нескольким его друзьям удалось договориться о рабочих местах для своих товарищей — без работы в гетто было не выжить. Члены кибуца первыми стали работать на известном предприятии по изготовлению щеток, располагавшемся на улице Лешно.

В те дни евреям еще разрешалось заниматься сельским хозяйством. С мая по октябрь 1940 года Узиэль и Блюма находились на ферме в Грохове, недалеко от Варшавы, где до войны располагался самый известный центр сельскохозяйственной подготовки будущих репатриантов. Благодаря культурным и образовательным мероприятиям на территории кибуца члены различных молодежных организаций надеялись противодействовать деморализации еврейской общины. А запасы продуктов, произведенных на полях фермы, здорово пригодились для голодающих в гетто.

Начало было очень трудным, так как вся инфраструктура была разрушена во время военных действий. Однако благодаря давлению на юденрат, а также самоотверженной работе, кибуц удалось восстановить.

Еще до закрытия Варшавского гетто, в конце 1940 года, до Узиэля и Блюмы дошли неожиданные новости. Одна из их знакомых собиралась в Эрец-Исраэль! Лихтенберг не поверил своим ушам: из оккупированной Европы людей перевозили в Палестину. На границе образовался какой-то секретный «аппарат», который занимался переправкой беженцев. Маршрут был прост: Словакия, Венгрия, до Дуная, оттуда — на английскую территорию, в Палестину. Каждое движение могло переправить определенное количество человек, по квоте, и «Ха-ноар ха-циони» получил одно место, которое движению уступили члены «Гехалуц».

Когда в конце февраля 1941 года Узиэлю предложили участвовать в организации «брихи» (подпольной организации, занимающейся вывозом евреев из осажденной Европы), он тотчас же согласился. Перед ним, как одним из глав сионистской молодежи, была поставлена ответственная задача — найти пути и способствовать нелегальной переправке польских евреев в Словакию.

Из Варшавы вышли вместе с проводником, а также активисткой «Ха-шомер ха-цаир» Рут Шмулевич. В 8 часов вечера троица начала тяжелый подъем в Татры, который длился до самого утра. На следующий день путники уже шли по горам. По словам проводника, никто не патрулировал горные тропы, и внезапных засад можно было не бояться. Но к утру, проведя в пути еще одну ночь, беглецы увидели вдалеке свет фонарей. Успешно миновав словацких пограничников, троица через несколько часов смогла спуститься к подножью горы в районе города Попрад. Там их встретил местный крестьянин, который привел Узиэля и Рут к еврейской семье, помогавшей беженцам.

В Братиславе связными Варшавского координационного комитета, который послал Лихтенберга и его спутницу через границу, была семья Фридель. Добравшись на поезде до столицы Словакии под видом туристов из Германии, Узиэль Лихтенберг и Рут Шмулевич должны были прийти на квартиру связных. Однако найти адрес в незнакомом городе оказалось непросто. На помощь пришел пожарный, неплохо говоривший на немецком языке. На пороге квартиры «немецкие туристы» и их помощник увидели пожилую женщину. Хозяйка решительно не ждала никаких гостей, а тем более из Германии. Только когда пожарный ушел, уже отчаявшийся Узиэль получил от госпожи Фридель нагоняй: принять словацкого полицейского за пожарного — серьезный прокол.

В Братиславе Рут и Узиэль попрощались: девушка осталась в коммуне «Ха-шомер ха-цаир», а Лихтенберг попал в ряды движения «Маккаби ха-цаир», которое поручило ему заниматься беглецами из Польши, собиравшимися репатриироваться в Палестину. Узиэль стал связным между Варшавой и Братиславой. Легальным прикрытием для этой деятельности стала «Устредня Жидов» — «Английский еврейский центр», братиславский юденрат, в руководстве которого состояли известные сионистские деятели Словакии.

Благодаря энергии Лихтенберга, для переправки беженцев была создана целая подпольная сеть. На словацкой стороне границы, в городе Бардеёв, работал Шломо Цагельник, который встречал в лесу польских евреев и давал им ночлег на конспиративной квартире. Дальше беглецы добирались в Прешов, в 50 километрах южнее. В Прешове точно такую же явочную квартиру снимал на свое имя Лихтенберг, который забирал оттуда людей и вез их дальше в более безопасные места.

В апреле 1941 года Лихтенберг, как человек, имевший большой организационный опыт, занялся в Словакии устройством сельскохозяйственной «ахшары». Эта должность предполагала зарплату, место для ночлега, и, главное, дала легальную возможность устраивать беглых польских евреев на работу в сельском хозяйстве по договоренности с местными фермерами. Алия из Словакии вскоре прекратилась, но Лихтенберг продолжал принимать людей, которым даже эта страна с мощным антиеврейским законодательством казалась раем в сравнении с оккупированной Польшей.

22 июня 1941 года, в день начала войны между СССР и Германией, невесте Лихтенберга, Блюме Фрид, также удалось пересечь польско-словацкую границу. Относительное спокойствие длилось до конца декабря 1941 года, когда по Словакии поползли слухи о скором выселении местных евреев в трудовые лагеря. Хорошо понимая, чем это чревато, Лихтенберг и другие выходцы из Польши убеждали словацкое сионистское руководство организовать эвакуацию людей. Они на своем опыте знали, что так называемые трудовые лагеря являются ничем иным, как лагерями смерти.

Когда в марте 1942 года власти начали высылать евреев из Словакии, Узиэль Лихтенберг и Блюма Фрид в составе группы сионистов нелегально перешли границу с Венгрией. На венгерской стороне полякам помогала семья Бартерер, которая наняла для пятерых беглецов такси. Ехали сначала от Кошице до Мишкольца, изучая в пути базовые слова и фразы на венгерском. В Мишкольце сменили автомобиль и на нем доехали прямо до официально работавшего «Мисрад арци исраэлит» — представительства еврейского ишува в Будапеште. Оттуда их сразу же выставили — с нелегалами контактировать было опасно, — но сотрудники представительства по телефону договорились о помощи со стороны местного сионистского актива.

В Венгрии стараниями регента Миклоша Хорти был установлен жесткий полицейский режим, поэтому иностранцам оставаться незамеченными было почти невозможно. Под неусыпным контролем находились все общественные организации, в каждом доме был охранник, связанный с полицией, а без прописки находиться в городах попросту запрещалось. Значительная часть венгерских евреев относилась к сионистам, а тем более к сионистам-иностранцам, настороженно. Рассчитывать приходилось только на членов местного молодежного движения «Маккаби», которые на пару дней расселили польских соратников по квартирам своих родителей, а затем помогли им с легализацией.

Под видом пары из Прикарпатской Руси, оккупированной Венгрией, польские связные устроились на работу: Узиэль в ресторан грузчиком, а Блюма — на знакомое ей производство щеток. Сразу же активно принялись за создание «Ваад ха-плейтим шель тнуот» — «Межорганизационного комитета по вопросам беженцев», — отвечая там за помощь членам организации «Маккаби».

Подпольщики доставали бланки венгерской полиции, вписывали в них вымышленные имена, подделывали подписи и таким образом помогали польским и словацким евреям заселяться в снятое для них жилье. Охранники, как правило, просто просматривали такие документы, записывая новых жильцов в домовую книгу. Корешок от документа с адресом и своей подписью охранник возвращал жильцу, и с этого момента беженец становился законным жителем венгерской столицы. «Прописка» предъявлялась по первому требованию полиции, и это уже был совершенно подлинный документ.

Если прописывать новоприбывших получалось почти без труда, то с удостоверениями личности проблема была гораздо серьезнее. Венгерская полиция могла в любой момент нагрянуть на какую-нибудь фирму или просто перекрыть улицу, разыскивая нелегалов. Пойманные при таких облавах незамедлительно помещались в тюрьму.

В июне 1942 года Узиэля Лихтенберга и Блюму Фрид начали разыскивать. Оставаться в городе было небезопасно, поэтому, сменив несколько квартир, Лихтенберг решил купить паспорта в румынском посольстве. Там служил чиновник, который за определенную мзду помогал евреям стать румынскими гражданами. Новоиспеченные «румыны» могли выехать в третьи страны, откуда выдачи не было.

Передав аванс и придя через некоторое время на встречу с чиновником в шикарный ресторан, Узиэль был задержан вместе со своим другом, Нанди Гольдштейном, венгерскими контрразведчиками. На черной машине Лихтенберга отвезли прямиком в военную тюрьму Ходик. Вскоре туда же доставили и Блюму, схваченную на конспиративной квартире.

Допросы начались на следующий день и длились до самого вечера. Вместо венгров главными в тюрьме оказались почему-то немцы. «Отвечай, коммунист, к какой организации принадлежишь!» — орали на Лихтенберга следователи, время от времени орудуя кулаками и ногами. Спустя шесть недель, придя к выводу, что имеют дело с обычными беженцами, а не членами польской военной организации или парашютистами из Москвы, немцы зачитали Узиэлю и Блюме решение суда: освободить за отсутствием состава преступления. Однако беженцев на все четыре стороны не отпустили, а перевели в тюрьму, где содержали нелегальных мигрантов. Через месяц пару выслали в лагерь Ромбах, в котором содержались беженцы, ожидающие депортации.

Вместе с тремя десятками словаков подпольщиков вскоре повезли на границу. Однако на погранпереходе, в районе Дунайского канала, словацкие пограничники отказались пропускать польских граждан на свою территорию. Венгры были в ярости. Вечером охранники вновь вернулись с поляками на границу и погнали Узиэля и его возлюбленную через лес в сторону Словакии: «Попробуете вернуться — стреляем на поражение». Подождав до утра, беженцы пошли лесными тропами назад, но попались в руки пограничной страже, которая снова отправила их в соседнюю страну. Эта карусель на венгерско-словацкой границе продолжалась 17 дней, пока один из сжалившихся венгерских пограничников не рассказал Лихтенбергу, что в Венгрии можно рассчитывать на тюрьму как нарушителям границы, если зайти вглубь территории на 15 километров. Иначе — снова депортация в Словакию.

Так и сделали. Подпольщики пересекли Малый Дунай в мелком месте и на железнодорожной станции в 15 километрах от границы сдались в руки полиции. Дальше была всё та же тюрьма в Будапеште. Лихтенберга распределили работать в столярную мастерскую, но уже в октябре 1942 года случилось неожиданное: вместе со всеми евреями в возрасте до 40 лет Лихтенберга отправили в составе «трудового батальона» на восток. Таким хитрым способом венгерское правительство думало отчитаться перед немцами, требующими от партнера по блоку поставок живой силы на фронт.

Единственной пользой от преступного приказа было то, что Блюму, как «жену венгерского солдата», выпустили из тюрьмы и отправили в лагерь беженцев на улице Собольч в Будапеште. Там она случайно узнала, что в Эрец-Исраэль идет молодежная алия, и в феврале 1943 года, по поддельным документам на имя Софьи Факсель, смогла выехать из Венгрии в Палестину. Узиэль был счастлив: хотя бы его возлюбленной удалось спастись и осуществить запланированную еще до войны алию.

В трудовом батальоне Лихтенберг и его приятель, польский сионист Артур Райхерт, решили написать рапорты о том, что на самом деле они являются этническими поляками и христианами. Пока шло разбирательство, их батальон отправили на восточный фронт, вглубь Советского Союза. «Христиан» же определили в лагерь для перемещенных лиц на улице Магдольна в Будапеште.

На Магдольной Лихтенберг с Райхертом раздобыли небольшой радиоприемник, по которому в праздник Песах, в апреле 1943 года, услышали срочное сообщение из Лондона о восстании в Варшавском гетто. Молодые люди, уже привыкшие к ужасам войны, были потрясены: в Будапеште пресса молчала, будто в соседней стране ничего не происходило.

Через пару недель Лихтенбергу с Райхертом с «фешенебельной» Магдольной пришлось попрощаться. На очередной поверке Лихтенберга узнал сотрудник Управления по контролю за иностранцами (KEOK), который задерживал его на словацко-венгерской границе. «Ты уже стал поляком?» — представитель власти зловеще усмехнулся и отправил товарищей в лагерь Гарень, где условия содержания были куда строже, а вместе с беженцами находилось большое количество уголовников.

Неизвестно, как бы сложилась судьба двух евреев, но во время визита в Гарень известной меценатки, баронессы Рожи Вайс, Узиелю и Артуру удалось договориться, что она замолвит за них, «христиан» из Польши, словечко. Аристократка свое слово сдержала, и вскоре нелегалов перевели в лагерь Риче в Прикарпатье. Обстановка там была куда либеральнее: с лекциями и шахматными турнирами по вечерам. Вскоре Артура Райхерта, дантиста по специальности, назначили лагерным врачом, а Узиэля — инженером, отвечающим за изготовление карт и планов лагеря.

В это время из кибуца Ницаним в Палестине пришла весточка: Блюма жива и здорова! Но если судьба невесты была известна, то о своих родителях Лихтенберг ничего не слышал с момента бегства из Лодзи. В лагерь приходили известия отовсюду, даже с Ближнего Востока, но из соседней Польши — практически ничего. Про методичное и целенаправленное истребление еврейского населения в Польше и на оккупированной территории Советского Союза люди тогда практически ничего не знали.

19 октября 1943 года еврейских беженцев неожиданно вернули из Риче в Будапешт. Война двигалась к перелому, и причина была политическая — венгры пытались показать антигитлеровской коалиции, что венгерское правительство против евреев ничего не имеет. За спиной у Гитлера венгры, во главе с премьер-министром Миклошем Каллаи, вели тайные переговоры со словаками о возможности перехода двух стран на сторону США и Великобритании. Странам коалиции из резиденции Каллаи также посылались многочисленные сигналы.

После перевода в Будапешт Узиэлю удалось получить рекомендацию от «Гражданского комитета защиты польских беженцев» и устроиться туда, как бывшему польскому офицеру, на работу. В Министерстве внутренних дел свои люди раздобыли для Узиэля и новые документы — на имя поляка-христианина.

Пока Узиэль находился в лагерях, в Будапешт опять стали прибывать беженцы из Польши, в первую очередь из Силезии. Молодой человек, уже зарекомендовавший себя как спаситель евреев, был принят в состав «Будапештского комитета помощи и спасения». Председателем комитета был инженер Отто Комоли, исполняющим обязанности председателя, — Режё Кастнер, секретарем — Дов Вайс. Помимо Узиэля Лихтенберга и Зигфрида Рота, представлявших в комитете «общих сионистов», в организации, в том числе, состояли Ойген Френкель («Мизрахи»), Моше Розенберг и Йошко Баомер из «Ха-Шомер Ха-цаир», Йоэль Бранд, доктор Швайгер и Шмуэль Шпрингман из «Ихуд».

Об этом этапе своей биографии Лихтенберг всегда говорил скромно: это не история героических сражений и дерзких засад, а тихая и скрупулезная работа, которую кто-то должен был делать. Хотя работа эта была очень ответственной.

Подпольщику поручили доставать христианские документы для подопечных, польских беженцев, и разыскивать им временное жилье. Одних только членов «Ха-ноар ха-циони» в списках у Узиэля было более ста человек. Составив списки новоприбывших в Будапешт, Узиэль отправлял их в Тель-Авив, где просил выяснить, кому из них могут выслать сертификаты на въезд в Палестину. Счастливчики уезжали в Эрец-Исраэль, а остальным от представителей ишува и сионистского руководства, находившихся в Стамбуле, шла финансовая помощь. Иногда евреям финансово помогал и «Гражданский комитет защиты польских беженцев», выдавая им по 250 венгерских пенгё в месяц, чего хватало на более-менее сносное проживание.

Лихтенберг старался пристраивать и тех беженцев, которые не имели никаких контактов в сионистских кругах, не состояли в движениях и, соответственно, не знали, к кому и куда обращаться в Будапеште.

Из Будапешта Узиэль Лихтенберг пытался вывозить людей в другие населенные пункты страны, так как встреча с представителями Управления по контролю за иностранцами, шныряющими по столице, как ищейки, могла окончиться плачевно.

Помимо помощи на месте тем, кто самостоятельно выбрался из Польши, будапештские сионисты нанимали за деньги связных, которые пытались разыскивать на территории Польши выживших евреев и, по возможности, вывозить их на территорию Венгрии.

В декабре 1943 года сионистское подполье в Венгрии стало прорабатывать варианты на случай оккупации страны немецкими войсками. Главная надежда — приближение частей Красной армии — тогда всё еще казалось далекой и призрачной перспективой. Руководство «Будапештского комитета помощи и спасения» решило срочно эвакуировать из страны уже порядочно примелькавшихся венгерской контрразведке сотрудников. Среди них был и Узиэль Лихтенберг, который 19 февраля 1944 года, вместе с 14 другими активистами сионистского движения, под видом венгерского журналиста, на поезде покинул Будапешт. Пока группа продвигалась в Стамбул, в столицу Венгрии вошли немецкие части.

Из Турции беженцы вскоре попали на территорию подмандатной Палестины. В кибуце Ницаним Узиэль встретился после почти двухлетней разлуки с Блюмой. Свадьбу сыграли не откладывая. В Палестине Узиэля охватили противоречивые чувства. C одной стороны — свобода. Уже не нужно было прятать свое происхождение. Уже можно было сбрить усы, которые приходилось носить, чтобы хоть как-то походить на типичного жителя Будапешта. Уже не нужны были галстук и строгая тройка. С другой стороны, после пяти лет, проведенных, скрываясь, на чужбине, отвечая за жизнь сотен людей, 28-летний Лихтенберг чувствовал себя значительно старше своих лет. Свобода далась нелегко.

07.06.2021