Меер Браславский
1905 – 1986
История – великое искусство. Ее творят люди яркие, умные, неугомонные. Такие, как наш герой Меер Браславский. Революционер до мозга костей, всю жизнь он провел в борьбе за счастье своего народа. В России эта борьба была обречена. Но ему удалось вырваться и попробовать снова.
Он родился в Керчи, в восточном Крыму. Семья была большой (восемь детей: пять сыновей и три дочери) и совершенно ассимилированной. Еврейские традиции в доме Браславских практически не соблюдались, кроме, разве что, правил кашрута и походов в синагогу на Йом-Кипур.
Глава семейства Моисей (Моше) Браславский, горный инженер, и мать Александра (Батья), владелица меняльной лавки, на детей не давили – выбирайте свой путь в жизни сами.
Идеологию в семье тоже не навязывали. Сам Моисей Браславский был одно время членом «Народной воли» и впоследствии поддержал Первую русскую революцию 1905-1907 годов. Он был хорошо знаком с женой Максима Горького, Екатериной Павловной Пешковой.
Из-за работы отца семья долго путешествовала по Кавказу и Дону, пока окончательно не осела в Ростове-на-Дону. Здесь все старшие братья и сестры Меера пошли в местные гимназии и стали последовательными социалистами. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Просвещенное городское окружение и обширная отцовская библиотека – книги Герцена и Чернышевского дома были практически настольными – сделали свое дело.
Была, правда, в семье Браславских и своя «белая ворона» – старший брат Меера Исаак (Ицхак). В отличие от всех домашних, плывших в фарватере общих для России социалистических идей, он всерьез увлекся сионизмом. В 16-летнем возрасте Исаак принес откуда-то гипсовый горельеф Теодора Герцля и повесил его в гостиной. Это было в 1917 году. Учившийся в русской гимназии 12-летний Меер (по-домашнему – Мера) запечатленного в гипсе бородатого человека не знал. Но брат Исаак был всеобщим любимчиком, у него в комнате постоянно собирались парни и девушки, которые о чем-то очень громко говорили и даже ругались. И Меер стал приглядываться к Герцлю.
Сразу после февральской революции 1917 года Ростов-на-Дону превратился в один большой митинг. Казачество, представители всех народов Кавказа, украинцы – все митинговали на площадях города под своими знаменами. Однажды, пройдя через площадь, где развевался неизвестный флаг, Меер пришел домой и спросил брата: «А у евреев нет своего флага?» Исаак тут же достал из ящика своего письменного стола бело-голубое полотнище: «Вот наше знамя!»
Когда началась Первая мировая война, в город хлынул нескончаемый поток беженцев из западных губерний России. Жизнь стала трудной, а после смерти Моисея Браславского, главного кормильца, проблемы многократно увеличились.
Но в сравнении с тем, что началось в городе сразу после Октябрьской революции 1917 года, все предыдущие трудности показались просто досадными неудобствами.
В Ростове творилась настоящая вакханалия, с постоянной сменой режимов и калейдоскопом проходящих через город многочисленных армий. 2 декабря 1917 года добровольческим частям атамана Каледина удалось полностью выбить из Ростова большевиков.
Через два месяца, 23 февраля 1918 года, Ростов снова захватила большевистская «социалистическая армия» прапорщика Рудольфа Сиверса, этнического немца, которого белые считали германским агентом. Большевики держалась в Ростове по 3 мая 1918 года.
Большой 14-комнатный дом Браславских был конфискован, взамен им дали крохотную квартирку. Меняльную лавку коммунисты закрыли, и мать семейства от пережитых переживаний слегла в постель. В Ростове начались голодные дни. Одна из сестер вынуждена была давать уроки игры на фортепиано. Сам Меер брался за любую работу, даже самую тяжелую. Главное было – достать еду для больной матери.
8 мая в Ростов вошла немецкая 20-я запасная дивизия, которая оставалась в городе до декабря 1918 года. Город считался ключевым пунктом для бесперебойного снабжения нефтью и открывал германской армии путь на Северный Кавказ. Но немцев сменила Добровольческая армия Деникина. Деникин, впрочем, евреям тоже ничего хорошего не обещал. Принимая 8 августа 1919 года еврейскую делегацию, сам Антон Иванович Деникин сокрушался: из-за крайне негативного отношения со стороны сослуживцев пришлось отправить в резерв офицеров-евреев. С отдельными грабежами и несправедливостью в отношении местных евреев придется мириться, но зато более страшные преступления были предотвращены его личным вмешательством.
Бурлящие на Дону события не только не остановили развитие сионистского движения, но, наоборот, придали ему силу. К тому, что сионизм – единственный путь для еврейского народа, людей подталкивали многочисленные инциденты. Первая конная армия Буденного, вошедшая в Ростов-на-Дону 10 января 1920 года, от деникинцев отличалась мало. Части 6-й кавдивизии под командованием Семена Тимошенко устроили в городе массовые грабежи и разбои, погибло несколько десятков евреев.
Рассчитывать приходилось только на себя. Меер Браславский и его одногодки, в основном студенты и гимназисты, вступили в отряд самообороны, чтобы противостоять погромщикам, убивавшим и грабившим еврейское население. Но сионистом Меер тогда не был: его с головой затянула романтика «легиона русских разведчиков», всероссийской скаутской организации.
Браславский пробыл в русских скаутах несколько лет, пока на одном из общегородских построений не увидел диво дивное – еврейских скаутов. Возглавлял организацию ростовчанин Миша Гутман. Меер сразу же загорелся идеей вступить в еврейские скауты.
Большевики к ростовским скаутам, и русским, и еврейским, относились одинаково настороженно. Если в некоторых других городах скаут-мастеров привлекали к организации новой коммунистической альтернативы – пионерии – то в Ростове-на-Дону весной 1923 года у руководства скаутских организаций были проведены обыски, изъяты литература и переписка. Все имущество ликвидированных организаций было передано юным пионерам.
Но еврейская молодежь завязывать со скаутством не собиралась. Большинство членов расформированной дружины перешло в созданный в 1922 году на подпольном съезде в Москве «Ха-шомер ха-цаир». Это была жестко политизированная организация лево-сионистского толка. Целью ростовских еврейских скаутов стала подготовка еврейской молодежи к переселению в Эрец-Исраэль и к киббуцной жизни.
Ростовские «шомеровцы» регулярно собирались в роще или на кладбище для совместного чтения книг и журналов, обсуждения сионистской идеи и политической повестки. Молодежь, конечно, не ограничивалась одной идеологией: были и спортивные состязания, и хор, и танцы. На ноябрьские и майские праздники молодые сионисты составляли и распространяли листовки.
Браславский присоединился к «Ха-шомер ха-цаир» и вскоре стал одним из руководителей – «богрим» – организации в Ростове. Среди соратников Браславского были впоследствии неоднократно арестованные органами ОГПУ Сара Каданская, Миша Гутман, Арон Брудный, Любовь Ягудина и Дмитрий Одесский.
Попав в новую компанию, он прочел труды человека с горельефа в гостиной – Теодора Герцля, узнал, кто такой Иосиф Трумпельдор, что означает «Эрец-Исраэль» и «кибуш ха-арец» – завоевание своей страны.
Исаак Браславский наконец заметил изменения в настроениях младшего брата, и отныне тому было позволено пользоваться обширной библиотекой Исаака и даже стать его посланцем – созывать на заседания в его комнате членов организации «Цеирей цион». Именно так называли себя те шумные молодые люди, регулярно приходившие к старшему брату. Исаак бросил учебу и зарабатывал деньги, причем исключительно физическим трудом, который мог пригодиться в Палестине.
Однажды у Браславских произошло особенно жаркое и многочисленное собрание. Меер тоже присутствовал на заседании, на котором было множество выступлений, – это был учредительный съезд ростовского отделения Сионистской социалистической партии (צ״ס, ЦС).
Члены ЦС организовали в городе Еврейский комитет помощи голодающим, который поддерживал связи с «Джойнтом» (крупнейшей еврейской благотворительной организацией, базирующейся в Америке и действующей по всему миру).
Уполномоченный ростовского «Джойнта» состоял в ЦС и успешно работал не только в Ростове-на-Дону, но и по всему Кавказу. В комитет пришлось включить и представителей советского органа – Евсекции при местном отделении ВКП(б) – которые ни одной ответственной должности не занимали, но были «глазами и ушами» большевиков.
Лично на Меера Браславского Сионистская социалистическая партия возложила ответственное задание – он занял должность секретаря созданного при помощи партии Еврейского комитета ремесленников и кустарей. Пик деятельности комитета пришелся на 1924-1926 годы. Задача его состояла в том, чтобы обеспечивать ростовских ремесленников и кустарей сырьем и организовывать сбыт готовой продукции. Благодаря партийным связям комитет неоднократно получал кредиты на приобретение сырья и инструментов. Свои люди в потребительской кооперации помогали со сбытом.
Помимо ростовского отделения Сионистской социалистической партии, Браславские стали и одними из организаторов ячейки «Гехалуца» в Ростове. Почти все его члены параллельно были социалистами-сионистами. Движение «Гехалуц» пропагандировало практическую подготовку еврейской молодежи к жизни в Палестине.
Меер Браславский получил из Москвы указание от ЦК «Гехалуц» о необходимости активизировать работу по подготовке к алии на месте. Параллельно своей работе в Еврейском комитете ремесленников и кустарей, он возглавил в Ростове-на-Дону «городскую ахшару» – трудовую практику и обучение ремеслу молодежи для подготовки к отъезду в Эрец-Исраэль. «Городская ахшара» представляла собой мастерскую по пошиву обуви, в которой в основном работали евреи из числа беженцев. Вскоре Браславский организовал и возглавил на Кавказе «сельскохозяйственную ахшару» – там молодые люди привыкали к киббуцной деятельности.
«Гехалуц» действовал в Ростове-на-Дону легально. Но, в конце концов, бывшие члены левого крыла «Поалей-Цион» поставили вопрос ребром: или члены ЦС покидают «Гехалуц», или они сообщают «куда следует». Пришлось проявлять особую осторожность. Секретарь «Гехалуца» прекратил посещать партийные собрания.
Обстановка на Дону накалялась. Накалялась и атмосфера в семье Браславских. Исаак поселился отдельно и с родными общался мало: один из братьев был пламенным большевиком.
Через год, 12 декабря 1925 года, город накрыла очередная волна арестов: ОГПУ Северо-Кавказского края под руководством непримиримого чекиста Ефима Евдокимова арестовало несколько десятков социалистов-сионистов, включая несовершеннолетних.
После ареста своих друзей Меер и оставшиеся на воле восемнадцатилетняя Сара Каданская, шестнадцатилетний Аарон Брудный, а также совсем юные сионисты Эрлихман, Клейнберг и Евнина решили поддержать товарищей. Вместе они составили и расклеили по городу листовку-обращение к евреям, призывающую выступить против произвола ОГПУ.
Прокламация разлетелась по Ростову 26 февраля 1926 года, а через два месяца, 27-28 апреля 1926 года, чекисты арестовали Браславского, Каданскую и Брудного. Их несовершеннолетних помощников также быстро выследили и арестовали, но вскоре отпустили за малостью лет.
Всего в городе весной 1926 года были задержаны около 30 человек, состоявших в ЦС, его молодежном крыле «ЦС Югенд-Фарбанд», «Ха-шомер ха-цаир» и легальном «Гехалуце». Был арестован и 20-летний Меер. К тому моменту он уже не был скаутом, а развивал местное отделение «ЦС Югенд-Фарбанд» – Молодежной лиги сионистов-социалистов, которая провозглашала строительство социалистического еврейского общества в Палестине, сочетая идеи «революционной социалистической войны» с «конструктивной работой».
Вместе со всеми был арестован и председатель Еврейского комитета ремесленников и кустарей, где Браславский состоял секретарем. Председатель в партиях не числился, его вина была лишь в том, что он предоставил Мееру печатную машинку, на которой и были размножены злополучные листовки.
Вскоре стало известно, кто сдал сионистов: незадолго до ареста Браславский и его однопартийцы познакомились с молодым человеком, сотрудником советской областной газеты, прибывшим из другого города. У него было рекомендательное письмо, которое никто не потрудился проверить.
Браславского посадили в одиночную камеру. Когда через несколько недель перевели в общую, один из арестованных членов «ЦС Югенд-Фарбанд» стал уговаривать Браславского и остальных заключенных подписаться под письмом об отказе от политической деятельности. Он уверял: ЦК партии решил, что, в случае массовых арестов, нужно подписаться под подобным письмом ради продолжения дальнейшей работы. Сторонник соглашения с властями имел высокий авторитет среди молодежи, поэтому спорили долго и ожесточенно. Браславский тоже выступил в камере перед товарищами. Главный его тезис состоял в том, что отказ от идеалов не только безнравственен, но и деморализует оставшихся на воле товарищей. На сторону Меера встало большинство, и под позорным письмом никто не подписался. Кроме его главного оппонента, который вскоре вышел на свободу и вернулся в Ростов.
На протяжении всего следствия Браславский всячески отрицал хоть какое-то отношение к Сионистской социалистической партии. Пока однажды на очной ставке его не опознал один из задержанных товарищей. Особого выбора у того не было: во время обыска у него нашли записки от Браславского.
Но Меера неожиданно отпустили. Как оказалось впоследствии, чекисты решили установить за ним оперативное наблюдение. Чувствуя неладное, Браславский избегал встреч с однопартийцами и захаживал только к активистам всё еще легального «Гехалуца». Спустя три месяца молодой человек снова оказался за решеткой. Следователь прямо заявил: поскольку пользы от Браславского при вычислении сионистов-социалистов, которые остались на свободе, решительно никакой не было, то и причин оставлять его на воле нет.
Решением Особого совещания при ОГПУ от 18 июня 1926 года Меер Браславский был осужден к 3-летней ссылке в Казахстан. Через неделю приговор был заменен на высылку в Палестину, но исполнение нового приговора затянулось без намека на продвижение.
Браславскому велено было готовиться к этапу. Заключенные обратились к властям с просьбой о прощальном свидании с родными и близкими. В этом им было отказано. В день этапа Браславский с товарищами наотрез отказались выходить из камеры, постелили на бетонный пол свою верхнюю одежду и объявили забастовку. Прибежавший на шум тюремный начальник приказал вывести заключенных силой. Началась свалка, и один из арестантов, осужденный по уголовной статье, даже умудрился швырнуть в начальника ведро, используемое как нужник.
Добиться так ничего и не удалось. По этапу шли долго, прибыли в конце концов в Большенарымское Семипалатинской области. Там, в Казахстане, Браславский познакомился со своей будущей женой Ядей (Эдей) Зильбергерц, также попавшей в ссылку из-за своей деятельности в Сионистской социалистической партии.
В Казахстане ссыльные жили сплоченно. Безработный не оставался без помощи: или денежной, или продуктовой, или найденным для него рабочим местом. Почти все ссыльные в Большенарымском жили коммуной – кроме одного, члена партии народных социалистов. Тот проповедовал полную свободу в половых связях, был вообще весьма оригинальным человеком; от него все держались подальше.
Большенарымское находилось далеко от железной дороги, в устье правого притока реки Иртыш. На запад от поселка простиралась безлюдная степь, на восток – горы Алтая. Солдат, который сопровождал ссыльных, обычно никого не сторожил, посапывая в телеге: бежать было некуда. Сама природа делала за охранника его работу.
В ссылке собрались левые различных направлений, но всех их объединяло отрицательное отношение к большевизму. Однажды майским вечером глава местного ОГПУ приказал согнать всех ссыльных в одну избу и выставить охрану. Гэпэушник не хотел, чтобы «политические» принимали участие в первомайских торжествах в населенном пункте. Входную дверь закрыли снаружи, заперев людей на целый день. Один из заключенных, анархист, предложил снять дверь с петель. Несколько человек начали ее снимать, но дверь никак не поддавалась. В конце концов анархист с силой надавил плечом… и с грохотом вылетел наружу вместе с дверным косяком. Солдат-киргиз, охранявший дом, ужасно перепугался и бежал прочь со своего поста. Увидав, что охранника и след простыл, ссыльные мирно разошлись по домам. За это нарушение политических разбросали по другим населенным пунктам.
В Казахстане Браславские подали прошение в ОГПУ с просьбой отправить их в Палестину. Разрешение получили не сразу и не без помощи старой знакомой отца Браславского – Екатерины Пешковой.
Начался длинный и утомительный путь из казахских степей через Ахтубинск и юг России в Одессу. Причем в Ростов-на-Дону заезжать было нельзя. В Ахтубинске родился первенец Браславских, Ицхак – Асик по-домашнему. За неимением колыбели младенца везли в тазике для воды.
В конце концов, в декабре 1928 года семья прибыла в порт Яффо. В Британской Палестине Браславский быстро получил должность в соответствии со своим образованием – инженера-химика.
На месте его должен был встречать старший брат Исаак, которого ОГПУ также выслало в Палестину. После ареста в 1925 году брат оказался в Семипалатинске, где устроился в железнодорожную мастерскую. С политикой он не завязал, и вскоре организовал и возглавил в мастерской забастовку. Из Казахстана его отправили в московскую тюрьму. В феврале 1928 года Исаак Браславский, как и младший брат, получил при содействии «Помполита» (политического Красного креста) и всё того же доброго ангела Браславских, Екатерины Пешковой, загранпаспорт на выезд в Палестину. Прибыл он в порт Яффо на пароходе, по всем сведениям, не позже 13 мая 1928 года.
Но брата нигде не было. Меер искал Исаака по всей стране, денег катастрофически не хватало, поиски отнимали всё свободное время и силы.
В конце концов, знающие люди сообщили Браславскому: не ищите брата, его нет в живых – покончил с собой. Тяжелые условия ссылки и одиночная камера Бутырки негативно повлияли на душевное состояние Исаака Моисеевича Браславского. В Эрец-Исраэль он успел прожить всего полгода.
Трагически лишившись родного брата, Браславский решил осуществить свою давнюю мечту – стать киббуцником. В 1928 году он приехал со своей маленькой семьей в Нахараим, где работала организованная Пинхасом Рутенбергом Палестинская электрическая компания.
Браславский начал трудиться на строительстве гидроэлектростанции при впадении реки Ярмук в Иордан. Несмотря на свое образование химика, полученное еще в России, он стал землекопом, разгружал вагоны – не гнушался никакой тяжелой работой. Но благодаря отличным организаторским способностям он вскоре был выбран лидером рабочей группы – «квуцы».
Во время покупки земли для поселка Меер Браславский стал одним из переводчиков эмира Трансиордании Абдаллы, приехавшего в Нахараим. Переводил по цепочке: с иврита на черкесский, который выучил в детстве на Кавказе, затем черкесская охрана переводила Абдалле с родного им языка на арабский, и таким же манером обратно.
Несмотря на тяжесть работы и непривычную жару, у Браславского была цель – попасть в члены киббуца, основанного в 1924 году латышскими «халуцим» недалеко от места, где он работал. И киббуцники приняли его в свои ряды. Через 10 лет поселенцы решили немного продвинуться в верховье реки Ярмук, где основали киббуц Ашдот Яаков (Ихуд). Вместе с ними была и семья Браславских.
Усердно проработав 15 лет на «Хеврат хашмаль ха-Нахараим» и в Палестинской поташной компании в Сдоме, Браславский возглавил мастерскую по обработке металлов в родном киббуце Ашдот Яаков. С 1970-х годов и до пенсии он работал на заводе пластиковых изделий «Лог».
Меер не забывал об общественной и образовательной работе. Любимый коллегами, он со своим неистребимым русским акцентом частенько рассказывал им о приключениях своей молодости. Жена Браславского также не оставила сионистской работы, была дружна с известным израильским политиком и педагогом Залманом Араном, с которым семья познакомилась еще в России.
В Израиле у четы Браславских родился второй сын Ионатан, а также две дочери – Ия и Нурит. Один из их внуков, Ноам Браславский, – известный израильский художник и арт-куратор. Авантюризм и многогранность вкупе с неутомимой работоспособностью – безусловно, унаследованные от деда, – снискали ему славу революционера от искусства как в Израиле, так и по всему миру.
24.04.2021