Моше Бар-Цви
1922 – 2001
В октябре 1948 года на базе ВВС Армии обороны Израиля, располагавшейся возле кибуца Рамат Давид, несколько военнослужащих оружейного склада решили организовать коммунистическую ячейку. Один из них поделился волнующей новостью: оказывается, высокий молчаливый штурман самолета «Дакота», читающий временами газету в офицерском клубе, репатриировался не откуда-нибудь, а из Советского Союза. «Он уж точно наш человек!» – заявил солдат соратникам и пошел знакомиться. «Русского» звали Моше Бар-Цви, но сам себя он называл «Мишей». Бар-Цви идею влиться в ряды Коммунистической партии отверг напрочь, да еще в ответ рассмеялся: «А ты сам был в СССР? Вот сгоняй туда на экскурсию и, если чудом вернешься, тогда и поговорим». Солдат продолжал наседать, на что получил уже прямой ответ: «Прекрати дурить себе и людям голову!»
Репатриант из СССР, Моше Бар-Цви из страны рабочих и крестьян не просто уехал, а бежал. Родился он 10 апреля 1922 года на юго-западе Украины под совершенно другой фамилией – Мильман. В начале 1920-х годов религиозная еврейская семья Мильманов проживала в местечке Сатанов на Подолии (в Хмельницкой области). Неизвестно, когда первые представители этой фамилии оказались в Сатанове, но дедушки и бабушки нашего героя жили в штетле давно.
Дед Моше, или, как его называли украинские и польские сверстники Миши, Берл Мильман, всю жизнь был меламедом и обучал у себя дома еврейских мальчишек премудростям Торы. Однажды, гуляя на улице, Миша узнал от одного из старших ребят, что старика Мильмана те страшно боялись, прозвав «Берлом Кнакером». «Кнакер» на местном диалекте означало “щипун”. Если кто-то из учеников шалил, меламед поступал по старинке: больно щипал хулигана за бок, чтобы святая наука запомнилась навсегда.
В отличие от своего брата Льва, Миша в хедере у деда не занимался. О причинах уже сложно сказать, но в хедер ему идти было нельзя. Отец и мать тяжело работали с утра до вечера, поэтому про праотцов Авраама, Ицхака, Якова, про царя Давида он больше слышал от своей бабушки. Каждый день Мишу ждала новая история, а слова библейского героя и подвижника Самсона – «Да погибнет душа моя с филистимлянами» – так его впечатлили, что в возрасте пяти лет он твердо решил бежать в Палестину, где его ожидали легендарные цари и великие сражения. Где находится Палестина, Мишка Мильман понятия не имел, но решил, что нужно идти к советско-польской границе, проходившей недалеко от местечка. Правда, реализацию плана пришлось отложить до подходящего момента. Сбежав таки однажды из Сатанова в сторону Польши, мальчик наткнулся на ряды колючей проволоки и пограничников, вооруженных винтовками.
Вскоре Женя и Ида, любимые сестры Миши, окончили школу-семилетку, где преподавание шло на идиш, и уехали учиться и работать в Одессу. C этого момента Миша решил последовать их примеру – хорошо учиться и переехать в город у Черного моря, где жизнь была не такой скучной, как в Сатанове, и к тому же, помимо сестер, там жил его дядька. А из Одессы в Палестину – рукой подать. Был бы подходящий момент.
В украинскую школу пошли с братом вдвоем, несмотря на то, что Лев был на два года старше. Вскоре Лев, как выдающийся ученик, перепрыгнул через несколько классов, и Миша остался в классе вместе с украинцами и поляками один. Национальных конфликтов с одноклассниками не было, но программа по литературе мальчика огорчала: в классических произведениях евреев почему-то называли «ж-дами», приписывая им исключительно скверные качества. Школьника это страшно возмущало, поэтому он начал собственную борьбу за справедливость: аккуратно выдирал из книг те листы, где была написана подобная гадость. Это продолжалось, пока самоуправство не заметили родители и не потребовали немедленно прекратить.
C советской властью Мильманы, как и все жители Сатанова, предпочитали не ссориться. Отец мальчика, Гриша, прекрасно помнил, как в период НЭПа его забрали в ГПУ и требовали доллары и золото, применяя, помимо словесных угроз, аргументы физического характера. Затем в Украине был голод 1932-1933 годов, который коммунисты предпочли не замечать. Младший брат отца, участник Гражданской войны и ответственный работник в Киеве, в 1934 году жил в столице советской Украины на широкую ногу, а в Сатанове и соседних деревнях на улицах еще умирали от голода люди. Даже антирелигиозные агитки, которые приносил Миша из школы, Мильманы лишний раз боялись критиковать – мало ли, разболтает чего на улице.
Действительность отличалась от пропаганды, как черное от белого. Когда группа сатановской молодежи, поверив в строительство большевиками социалистической еврейской республики в Биробиджане, собралась на восток, местные старики только хмыкнули и договорились, что первое письмо их дети напишут черными чернилами, если всё хорошо, или красными, если поездка не оправдала надежды. Весточка пришла примерно через месяц-полтора: «Дорогие родители, у нас всё прекрасно, отличное жилье, много работы и еды, но единственная мелочь – нет в магазинах красных чернил».
В 1937 году большевики превзошли самих себя, запугав жителей Украинской ССР настолько, что брат стал отказывался от брата. Когда соседа Мильманов ночью черный воронок забрал в здание НКВД, его жена решила обратиться к брату мужа, высокопоставленному коммунисту. На приеме родственник указал несчастной женщине на дверь, процедив сквозь зубы: «Ничем вам помочь не могу».
Окончив десятый класс весной 1940 года, Миша в Одессу к родственникам уехать не смог – его призвали в ряды Красной армии. Уже 11 сентября 1940 года он прибыл с молодым пополнением в военную часть в литовском городе Паневежисе. Там призывников отправили в баню, выдали обмундирование, часть которого была совершенно новая, а другая, с дырами от пуль, прибыла с советско-финской войны, оружие и котелки с лопатками. Через несколько дней Миша с товарищами оказались в двух километрах от новой советско-немецкой границы в районе Мемеля (сейчас – Клайпеда). Несколько месяцев бойцы ставили на границе столбы и натягивали километры колючей проволоки, возвращаясь оттуда в часть, где постигали основы строевой подготовки, учили воинские песни и устройство советского стрелкового оружия.
В середине декабря 1940 года, после нескольких недель, проведенных в Паневежисе в санчасти из-за травмированных постоянными маршами и тяжелой работой ног, Мильман нагнал свою роту в Себеже на границе с Латвией. Туда перевели из Литвы их стрелковую дивизию. На вновь прибывшего сержанта тотчас же повесили большое количество нарядов, которые представляли собой уборку территории и мытье полов в казарме и солдатском клубе. С выполнением этих задач у Миши были проблемы: постоянно о себе напоминали больные ноги. Они же стали причиной постоянных опозданий на утренние построения. Чтобы слезть с «черной доски», где сержант размещал фамилии отстающих, Мильман решил действовать как настоящий воин Красной армии – с хитрецой. Всего лишь нужно было ложиться спать, не снимая солдатских галифе и ботинок. Через неделю-другую фамилия Мильмана уже красовалась на доске почета.
Обычные армейские будни продолжались недолго, до второй половины февраля 1941 года, когда рядового Мильмана вызвали в штаб. Там незнакомый капитан протянул бойцу заявление, которое требовалось подписать после прочтения. На листке было написано, что рядовой Мильман Моисей Григорьевич просит направить его в Чкаловское военное авиационное училище. На штаб дивизии пришла разнарядка – послать выпускников десятилетней школы в Чкалов (в наст. вр. – Оренбург). Боец подписывать что-либо отказался, мотивируя отказ тем, что после армии планировал поступать в институт в Одессе, где у него жили сестры и другие родственники.
«Это приказ!» – повысил голос капитан и потребовал от Миши не только самому подписать бумагу, но еще и подделать подписи на 39 других заявлениях. На следующий день, во время построения, всех солдат, «подписавших» заявления, попросили выйти на два шага вперед и ошеломили новостью: через два часа они под командованием сержанта Ефимова отбывают на поезде в город Чкалов.
Среди 39 товарищей, отправившихся вместе с Мишей в путь, были украинцы, русские и десять евреев. В Чкалове абитуриентов ждали тщательные проверки здоровья, среди которых была одна, которую многие с треском провалили. Абитуриент садился на стул, который быстро вращали пятнадцать или больше раз в одном направлении. После этого человек должен был быстро встать и пройти ровно по линии, нарисованной на полу. Некоторые проходили, но очень неровно, другие – падали прямо на пол. Тех, кто умудрился пройти ровно, снова сажали на стул и раскручивали уже в обратную сторону. Если человек вставал и снова проходил по линии, он допускался к следующим проверкам – экзаменам по физике, алгебре, геометрии и истории партии.
Из 40 приехавших из Себежа, в летное училище поступили 16 человек. C Мильманом был принят еще один еврей по фамилии Зильберман, а другие, в том числе бывшие одноклассники по десятилетке, горячо распрощались с поступившими и поехали назад в расположение части. Перед отъездом ребята договорились собраться вместе через пару лет, после демобилизации.
Кормили в училище значительно лучше, чем в стрелковых частях, где солдаты постоянно искали, чего бы перехватить. Стипендия курсанта составляла 140 рублей, в отличие от денежного довольствия солдата в стрелковой части – там платили всего 8 «деревянных». Мише пришлось снова повторять, вместе со всеми зелеными курсантами, армейскую «шагистику», пока во второй половине марта 1941 года учащихся не распределили во Второе Чкаловское военное авиационное училище штурманов. Учеба главным образом проходила в корпусе на улице Челюскинцев, 17.
22 июня 1941 года Миша не захотел получать сухой паек в столовой и задержался в общежитии. Вдруг по громкоговорителю передали важное правительственное сообщение. Стальной голос Левитана оповестил, что началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. В конце сообщения диктор подытожил: «Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!»
Курсанты в тот день сидели на занятиях до самого вечера, как будто ничего не происходит, пока всех не позвали в спортзал на построение. Политрук выступил перед курсантами с пламенной речью, сообщив, что за счет увеличения учебных часов курс штурманов будет выпущен не через год, как планировалось, а через 10 месяцев.
Всех выходцев из Украины, включая Мильмана, охватила тревога. Хоть его родители и жили на старой советско-польской границе, но до Сатанова немцам всё равно было рукой подать. Его брат, Лёва, также служил на территории Украины – в артиллерии, для перевозки которой использовали в начале войны конную тягу.
Вскоре от сестер из Одессы пришло письмо, что их мужья на фронте, а город уже бомбят немецкие самолеты. Про массовое отступление РККА по радио и в газетах не сообщалось, но появившиеся вдруг в Чкалове беженцы и раненые солдаты делились с курсантами страшными подробностями первых недель войны. В небе почти не было советских самолетов, а танковые, стрелковые и артиллерийские части терпели поражение за поражением. Несколько тяжелораненных солдат, повстречавшихся Мише в городе, рассказали, что чудом сбежали из немецкого плена. Передовые отряды немцев обычно в плен никого не брали и просто расстреливали советских солдат в окопах; в плен попадали единицы, случайно выжившие.
Курсанты, а вмести с ними и Мильман, закипали от злости и мечтали побыстрее отправиться на фронт, но обучение штурманов и летчиков было делом не быстрым.
Вскоре начались первые учебные вылеты на самолетах-бипланах «Р-5» и «У-2». Уже во время второго занятия курсанты должны были записывать на специальном листе время вылета, высоту, скорость, цель маршрута, время пребывания над населенными пунктами и другую необходимую информацию. Иногда во время учебно-тренировочных полетов летчики подшучивали над курсантами, не давая нормально заполнить документы. Однажды Миша, который летел на самолете «Р-5», провел часть полета буквально вверх тормашками: пилот решил впечатлить подопечного мертвой петлей и другими подобными трюками. Писали отчет уже на земле, с уговором: пилот сам заполняет те графы, где требуется указать, над чем и сколько они пролетали, а Мильман молчит про его фокусы.
В Чкалов продолжали прибывать раненые с фронта. На одном из концертов самодеятельности, организованном для военнослужащих города, Миша нос к носу столкнулся с бывшим однополчанином. Сначала он его не узнал: приятель носил офицерское звание и выглядел очень сурово, как настоящий старый солдат. Оказалось, что он находился в Чкалове на излечении после ранения в ногу. Когда Мишу направили в летное училище, его товарища перевели служить в танковые войска. Во время одного из оборонительных боев 1941 года он на расстоянии в несколько километров наблюдал, как их бывших сослуживцев расстреливали немецкие самолеты. Лернер, Бронштейн, Фишер, Коган и другие евреи, также призванные из Сатанова и провалившие тогда экзамены в училище, погибли во время той бомбардировки или пропали без вести. Миша вспомнил, как они договаривались после вступительных экзаменов собраться снова в Сатанове. И поклялся отомстить: за друзей, за родных и близких, оставшихся на оккупированной территории, за погибших в Себеже однополчан.
В конце октября 1942 года Мильман с однокашниками окончили теоретический и практический курс штурманов и готовились, в звании младших лейтенантов, отправиться на фронт. Взволнованные и воодушевленные курсанты получили увольнительные в город и ждали состава, который должен был везти их на войну, но через неделю пришел новый приказ: все остаются на месте для прохождения еще одного курса – ночных полетов.
Порадовав жителей Чкалова парадом по случаю годовщины Октябрьской революции, курсанты учили теорию до конца декабря 1942 года, пока снег на взлетно-посадочной полосе не утрамбовался, и самолеты снова смогли без проблем выполнять учебные полеты. Курсантам выдали кожаные летные комбинезоны с овчиной и новые шлемы с защитными очками. Если во время дневных полетов в школе не было ни одного происшествия, то с началом ночного курса разбились два самолета вместе с экипажами.
В те снежные дни произошел и достаточно анекдотический случай, разрядивший напряженную обстановку в училище. Стоя ночью в карауле рядом с самолетами, Мильман вдруг увидел вдалеке человека. Приказ был, по законам военного времени, – ночью стрелять без предупреждения, но затвор винтовки, как назло, намертво примерз и не хотел отводиться. Курсант окликнул нарушителя: «Стой, руки вверх!» – но тот быстро спрятался под хвост самолета. Через четверть часа на место пришла смена во главе с командиром, проверяющим караульных. На вопрос о происшествиях Мильман доложил о прячущемся под самолетом нарушителе, не на шутку встревожив офицера и других солдат. Однако, осторожно подойдя с подоспевшим подкреплением и оружием наизготовку к самолету, Миша понял, что шпионом оказалась… его собственная тень. Смеху в училище было на несколько следующих недель.
В конце апреля 1943 года наконец-то состоялся долгожданный выпуск. Вчерашние курсанты получили, как им тогда показалось, огромные «подъемные» деньги и побаловали себя покупкой престижных наручных часов Первого московского часового завода имени Кирова, как их тогда называли, «кировками». Часть денег младший лейтенант Мильман послал в Алма-Ату, где в эвакуации жила его сестра.
В конце концов, группу из 90 выпускников училища штурманов отправили в Казань, а затем треть из них еще дальше – в Йошкар-Олу. В начале июля 1943 года Мише и двум другим штурманам приказали заниматься оборудованием полигона для бомбометания на окраине одной удаленной деревни. На полигоне нужно было построить из дерева подобие домов и вести учет, насколько успешно курсанты-летчики поражают учебные цели. В те дни Мильман много размышлял, как все же странна и непостижима судьба человека. Где-то далеко, на западе, льется кровь, а тут, в богом забытой марийской деревне, жизнь идет своим чередом. Миша в своих мечтах и снах постоянно прокручивал картину: вот он на фронте – мстит нацистам, а вот и Одесса с ее университетами и оперой, а дальше – пальмы и песок, он в Палестине среди евреев, в своей стране, где все – друзья и близкие.
В августе 1943 года младший лейтенант Мильман начал осваивать новый самолет – советский пикирующий бомбардировщик «Пе-2». Учеба длилась около двух недель и проходила в самом центре Йошкар-Олы. Неподалеку от места учебы штурманов была бухгалтерская школа, где учились преимущественно девушки. Там Миша встретил свою первую любовь – местную девушку по имени Катя. Вскоре их пути разошлись, но долгие прогулки по городскому парку навсегда остались едва ли не единственным приятным воспоминанием о войне.
До того, как попасть на фронт, курсант Мильман успел попробовать себя в роли десантника, прыгнув два раза с парашютом, и побывать в аварии, перевернувшись вместе с самолетом во время посадки. На фронте собирались воевать на «пешках», но фронтовики, иногда прилетавшие по службе в Йошкар-Олу, по секрету сообщили рвавшимся на фронт молодым авиаторам, что лучше бы они поезжали в Кировабад обучаться на американских самолетах. «Зачем вам этот гроб?» – как только опытные летчики «Пе-2» не называли.
Расхоложенные фронтовиками пилоты и штурманы, среди них и младший лейтенант Моисей Мильман, вскоре действительно были направлены на переобучение в азербайджанский город Гянджа, который тогда назывался Кировабадом. Там располагался 11-й запасной авиационный полк, на базе которого шло обучение летчиков.
Там штурман познакомился с семьями евреев, которые, в отличие от его соседей по местечку, настолько обрусели, что все осторожные разговоры Мильмана о земле предков, Палестине, или игнорировали, или сразу же требовали прекратить.
В Кировабаде у молодого человека снова появилась подруга, еврейская девушка Сима. Услышав во время одной из прогулок по городу тайное желание Миши уехать после войны в далекий Тель-Авив, она только засмеялась: «Ты живешь в мечтах!» «Мои мечты станут реальностью!» – выпалил в свою защиту Миша, твердо пообещав себе в ту же минуту сдержать данное слово.
В феврале 1945 года наконец-то начал осуществляться давний план – месть фашистским извергам. Освоив в Кировабаде американский самолет «Дуглас А-20», прозванный «Бостоном», Мильман вместе со своими товарищами наконец-то был отправлен на фронт. Приказано было прибыть в польский город Торунь, где располагался штаб 327-й бомбардировочной авиационной дивизии. На вооружении дивизии состояли как раз самолеты А-20 «Бостон», ожидавшие перед крупным наступлением новых экипажей.
Ехали на фронт через Украину, где Миша смог задержаться у сестры в Одессе, получив перед фронтом щедрые увольнительные. От сестры он узнал, что никого из родных и близких – ни родителей, ни дедушек и бабушек, ни брата Лёвы, ни второй сестры – в живых не осталось. На вопрос, какие планы у брата на жизнь, если всё будет в порядке, тот снова поделился своей идеей: «Уеду жить в Палестину». Сестра была удивлена не меньше Симы из Кировабада и посоветовала держать язык за зубами – за такие фантазии можно было получить вполне реальный срок.
Первая боевая операция, в которой принял участие младший лейтенант Мильман, состоялась вскоре после прибытия в расположение 408-го бомбардировочного авиационного полка. Вместе с новичками в бой пошли опытные летчики и штурманы. Мильман попал в экипаж бывалого вояки, украшенного орденами и медалями, украинца по национальности. Фронтовик сразу же успокоил младшего лейтенанта: «Не волнуйся! У меня договор с Тем, что на небесах!» «Дай Б-г!» – подумал штурман и настроился на первый в жизни бой.
Перед экипажами выступил командир 408-го бомбардировочного авиационного полка майор Солнышкин и приказал уделить особое внимание 20-миллиметровым пушкам, которые должны были защищать самолеты от немецкой противовоздушной обороны.
Вылетев в направлении цели, Мильман вскоре увидел Балтийское море, хотя сам город практически невозможно было рассмотреть из-за клубов черного дыма. «Смотри!» – крикнул летчик новичку, испуганному странными вспышками за бортом машины. – «Это по нам вздумали стрелять из зениток».
Дальше всё было как во сне. Из головного самолета начали сыпаться бомбы, и Миша на автомате также открыл люк и нажал на кнопку сброса бомб. Вернулись на аэродром без потерь. «Ну, что я тебе говорил – всё будет в полном ажуре!» – смеялся напарник и пил водку, которую Солнышкин приказал разлить во время ужина в честь боевого крещения новоприбывших.
Через несколько дней, когда восстановилась погода, вылетели бомбить порт на берегу Балтийского моря. В операции полк потерял два самолета: штурман одного из них погиб, и самолет сгорел, экипаж другого спасся, хотя без раненых также не обошлось.
После пяти совместных вылетов вчерашних курсантов в паре с опытными авиаторами, майор Солнышкин решил, что настала пора отправить на бомбардировку экипажи, полностью состоящие из недавних выпускников Кировабадской школы летчиков. Два дня летчики 3-й авиаэскадрильи в полной боевой готовности ждали летной погоды, но большая облачность не давала возможности вылететь на дело. В конце концов, прозвучала команда – бомбим цель на побережье Балтийского моря.
На подлете к указанному пункту один из двигателей «Бостона», на котором летел Миша, приказал долго жить. «Срочно выбрасывай бомбы и возвращайся на базу», – велел по рации командир. – «С бомбами не кружите!»
Мильман получил приказ от летчика приготовиться к бомбардировке. «Давай дотянем немного до немецкого городка! Если уж сбрасывать бомбы, то не на поле, а на противника», – предложил Миша. Второй мотор издавал кашляющий звук, но экипаж всё же решился на атаку. Бомбы упали точно в самый центр немецкого населенного пункта. Назад возвращались, как поется в песне, на честном слове и одном крыле, но посадка была мягкой. Стоящий недалеко от взлетно-посадочной полосы санитарный автомобиль не понадобился. Хотя в полку не обошлось в тот день без потерь. Миша не знал погибших летчиков, но скорбел вместе со всеми. Такова жизнь военного штурмана, радиста, пулеметчика, пилота – смерть может поцеловать в любой момент.
Во второй половине апреля штаб полка переместился из Торуни в окрестности города Меркиш-Фридланд. Оттуда по утрам летали бомбить немецкие тылы, поддерживая наступление советских войск на Берлин, иногда – на разведку погоды. Цель № 1 жизненного плана штурмана Мильмана была выполнена – он отомстил за кровь погибших родителей и однополчан.
В послеобеденное время летчики обычно гуляли по соседним деревням, которые стояли совершенно пустыми. Местное население бежало, справедливо боясь мести поляков и русских, а их красивые, крытые черепицей дома поражали воображение советских военнослужащих. Больше всего удивляла не ухоженная растительность возле каждого дома или их шикарный вид, а наличие электричества даже в свинарниках. В Сатанове, где родился штурман Мильман, электричество было только в некоторых госучреждениях и на предприятиях. Большинство населения пользовалось керосиновыми лампами.
Из домов авиаторы пытались вынести всё то, о чем мечтал любой советский гражданин. Миша тоже не устоял и набивал найденный чемодан женскими платьями, которые планировал переслать сестре в Одессу. Вскоре командир полка майор Солнышкин и начальник штаба подполковник Чумаков наладили этот хаотический процесс. Грузовая машина с вооруженными солдатами подъезжала в неразграбленные деревни недалеко от линии фронта, загружала всё самое ценное и ехала назад в расположение 408-го полка. Вещи разбирали сугубо в рамках субординации: Солнышкин, Чумаков, их подчиненные, и дальше по списку. Мише приходилось рассчитывать на себя, так как к моменту, когда его звали выбирать трофеи, там оставались одни безделушки.
День 9 мая 1945 года начался в 408-м бомбардировочном авиационном полку как обычно. После завтрака все экипажи позвали на парад, который должен был состояться на аэродроме. Политрук торжественным голосом объявил перед строем, что германское правительство подписало акт о безоговорочной капитуляции нацистской Германии, но для летчиков война не закончилась – нужна их помощь, чтобы поставить на место японских агрессоров на Дальнем Востоке. Полк ждал праздничный ужин, во время которого весь технический и летный состав пел под гармошку и лихо отплясывал.
Отпраздновав победу над нацизмом, военнослужащие практически прекратили полеты. По полку поползли слухи, что исправные самолеты советское правительство должно вернуть США, и что всех пересадят на отечественные «Ту-2», предварительно направив на переобучение куда-то в Подмосковье.
Штаб полка передислоцировался в польский городок недалеко от Познани, а Мильмана и его однополчан отправили, как и обещали, на обучение в Россию. Написав рапорт, Миша получил двухнедельный отпуск, который решил провести с сестрой и племянницей Розой в Одессе. С собой у штурмана были подарки: всё те же платья, найденные в оставленных немецких домах. После успешно пройденного курса «Ту-2» Мильман прилетел назад в Польшу.
Однажды, в марте 1946 года, майор Солнышкин вызвал штурмана к себе в штаб. «Товарищ Мильман, завтра на собрании я вас попрошу взять слово и своим примером призвать ваших сослуживцев пожертвовать месячное денежное довольствие на восстановление Родины, – просьба майора Солнышкина звучала как приказ, – И не забудьте сказать, что вы делаете это добровольно». Младший офицерский состав отделался легким испугом, пожертвовав месячное жалование, в то время как майору Солнышкину пришлось распрощаться с зарплатой за три месяца.
Желания возвращаться в государство, где нищих и бесправных людей правительство продолжало нагло обирать, у Мильмана было всё меньше, а мечта о Палестине стала еще ярче. В институт молодой человек поступать передумал, а вот репатриация на родину предков стала для него основной целью.
Однажды, провожая группу солдат в специальный лагерь для демобилизованных, Миша пообещал, что без проволочек выпишет им пропуск на проезд в СССР. Получив таким образом от досрочно демобилизованных солдат подарок в виде килограмма сала и небольшой суммы денег, Мильман посадил их на поезд в Брест, а сам купил билеты до Берлина. Перехитрив по дороге патруль, старший лейтенант доехал до немецкой столицы, а затем отправился в Эрфурт, где собирался, по совету знакомого офицера, купить себе несколько хороших чемоданов, дефицитную в Союзе ткань на костюм и куски кожи про запас. Во время беседы с одним из продавцов, оказавшимся выжившим немецким евреем, выяснилось, что на западе Германии существует несколько еврейских лагерей, откуда люди уезжают в Палестину. По словам еврея, попасть в американскую зону оккупации было несложно, и он мог господину офицеру в этом помочь. Мильман не мог поверить своим ушам: неужели действительно есть возможность уехать на родину предков!?
Вскоре старшему лейтенанту удалось поговорить с польскими евреями, едущими из Советского Союза через Познань на Запад. Те рассказали, что их путь лежал в западную Германию, откуда можно было уехать в Палестину, управляемую англичанами.
После нескольких безуспешных попыток уволиться из армии, старший лейтенант Мильман решил рискнуть. Взяв в части двухнедельный отпуск и указав в качестве места пребывания подмосковный город, где когда-то шло обучение экипажей «Ту-2», Миша сел на товарный поезд, шедший в Германию. Пересечь границу получилось в вагоне охраны, которая с удовольствием согласилась распить бутылку водки с незнакомым офицером. Водку выпили, а на ближайшей станции, находившейся уже на немецкой стороне, собутыльники сдали Мильмана коменданту. Капитан внимательно изучил документы штурмана ВВС и строго спросил, почему тот едет в сторону Берлина, если отпускной выписан на пребывание в Подмосковье. «Да в этой Познани невозможно купить до Москвы билет! Вот приходится, как идиоту, ехать через Берлин», – ответ старшего лейтенанта звучал вполне убедительно. Через полчаса капитан лично отвел Мильмана на поезд до Берлина.
Из немецкой столицы Миша прямиком направился в Эрфурт, к знакомому продавцу-еврею, обещавшему помочь с переходом границы. Однако в городе его ждало разочарование. Еврей сказал, что проверки стали очень тщательными, и без подготовки пересекать границу очень рискованно. Он посоветовал Мильману возвращаться в Берлин и попытаться перейти из советской зоны в американскую. Дальше нужно было идти на улицу Шлахтензее, где находился лагерь ЮНРРА (Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций).
В Берлине старший лейтенант выяснил, что местные жители всё еще ездили в западную часть города на такси. Самое сложное препятствие – двое советских солдат на проверочном пункте. Переодевшись в специально пошитый для этой цели гражданский костюм, в немецкой шляпе, Мильман сел с чемоданом в автомобиль. Таксист через некоторое время подъехал к барьеру, где советские солдаты стали его о чем-то спрашивать. Самой долгой была та минута, когда бойцы наклонились, чтобы рассмотреть пассажиров в салоне. Миша старался изо всех сил сделать вид, что дремлет, хотя всё время его внутренний голос кричал, обращаясь к водителю: «Езжай, езжай уже!» Солдаты осмотрели салон, еще о чем-то спросили водителя и дали рукой знак, что проезд открыт.
Выйдя из такси недалеко от улицы Шлахтензее, Мильман быстро нашел лагерь беженцев. У ворот стоял охранник, к которому Миша обратился по-русски: «Я из Советского Союза, хочу ехать в Палестину». Подошедшая к воротам жена охранника, русскоязычная, объяснила бывшему штурману советских ВВС, что его должен допросить американский офицер. Тот долго расспрашивал Мильмана о его семье, службе в армии, о подробностях перехода границы. Говорил американец на чистейшем русском. Советский военный билет и другие документы Мильмана отправились в мусорный бак, а ему строго-настрого приказали молчать о своем прошлом и представляться везде польским евреем. За пределы лагеря выходить также воспрещалось. По словам американца, у них были случаи, когда советские дезертиры выходили за ограду купить сигарет, и больше их никто не видел.
Через несколько дней большой крытый грузовик отвез группу евреев, а среди них и Мильмана, в западную Германию. На границе зон оккупации советский офицер заглянул в кузов и спросил, есть ли среди пассажиров русскоязычные. Все промолчали, и военный, так и не обнаружив сограждан, дал добро на переход границы.
В новом лагере беженцев Миша поселился с пятью евреями из Польши. Все они неплохо говорили по-русски, но особой дружбы друг с другом не водили. В лагере все были евреями, но в основном общались с земляками. Мишу охватило болезненное чувство одиночества. Голову всё больше и больше занимали мысли о том, что делать в Палестине. Большинство собиравшихся туда беженцев имели на территории британского мандата родственников, у них были хорошие профессии. А значительная часть евреев из лагерей беженцев и вовсе не собиралась в Палестину, мечтая попасть в страну возможностей – Америку. Среди них были и соседи Мильмана по комнате, называвшие всех желающих уехать на восток дураками.
В один из дней Мише сказали, что его в лагере разыскивает какой-то парень. После обеда в столовой к нему действительно подошел молодой человек и сразу же представился: «Меня зовут Ицхак. Мы тебя ищем. Говорят, что ты был в советской армии штурманом бомбардировщика, а нам как раз такие нужны». «Кто это «мы»?» – Миша тут же напрягся, помня про советских смершевцев. «Я принадлежу к движению «Бейтар», которое ставит своей целью создание еврейского государства в Эрец-Исраэль», – важно ответил незнакомец. «А есть ли еще какие-то другие движения, выступающие с той же программой?» – поинтересовался бывший советский летчик. «Есть, но разница в том, что именно мы выступаем за создание еврейского государства по обе стороны реки Иордан».
Идея Мише сразу понравилась, ведь еврейское государство тогда будет действительно большим! Миша записал на листке место дислокации бейтаровцев в городе Касселе, которое находилось в похожем лагере перемещенных лиц. Бейтаровец предупредил Мильмана, что из его лагеря попасть в Палестину было крайне тяжело, а вот из Касселя каждые два месяца на Ближний Восток отправлялись группы репатриантов.
В тот же день бывший старший лейтенант сложил свои небогатые пожитки в чемодан и уехал в Кассель. Перед тем, как покинуть лагерь, Мильман был втянут его соседом из Польши в очередную перепалку. Последний снова назвал Мишу дураком, едущим непонятно куда и зачем, за что получил от бывшего советского офицера по лицу.
В Касселе бейтаровцы приняли радушно, но в лагерной администрации картина повторилась. «Какая еще Палестина?! Конечно же, записывайся в Америку. У меня уже все квоты на визы выполнены, но всё еще есть много мест для бывших советских граждан. Такую возможность теряешь!» – однако Миша не сдавался и потребовал написать в анкете, что собирается на землю предков. Сошлись на том, что чиновница цель эмиграции записывать не будет и через день-два вернется к этому вопросу.
Всю ночь Миша размышлял: неужели он позволит себе в такой ответственный момент, когда в Палестине каждый день идут вооруженные столкновения и борьба за создание еврейского государства, сидеть в удобном кресле где-то в Америке, попивать кофеек, почитывая утреннюю газету и высылая иногда 5 долларов на общее дело? Не для этого он дезертировал из Советской армии!
Утром он твердым шагом подошел к сотруднице администрации и сказал единственное слово: «Палестина».
Из Касселя 30 бейтаровцев выехали в Париж и разместились там на улице Ламарка, 16. В самых невероятных мечтах уроженец Сатанова не мог представить, что когда-то окажется в романтической столице мира. Неделю сидели взаперти, уча наизусть гимн «Бейтара» и другие песни на иврите. Исполняли их во время построения по утрам, поднимая бело-голубой флаг и маршируя во дворе здания.
Через неделю беженцам разрешили выходить на экскурсии по городу, а еще через некоторое время к бейтаровцам приехал эмиссар, говоривший исключительно на иврите. Солидный высокий человек, с военной выправкой, он велел ячейке принять участие в важной акции – срыве выступления идеологического противника, некоего Давида Бен-Гуриона, приехавшего в Париж из Тель-Авива. Задача была странной – проникнуть на собрание и во время выступления Бен-Гуриона кричать во весь голос ивритское слово – «Хавлага!» Как объяснили новичкам, это слово означало политику воздержания от возмездия арабам, нападавшим на еврейские поселения, которую Бен-Гурион с соратниками продвигал во время арабского восстания в Палестине 1936 года.
Придя на собрание, бейтаровцы взволнованно ждали выхода еврейского политика на сцену, но в самый ответственный момент Миша забыл, что нужно кричать. В ту секунду, когда Бен-Гурион начал говорить, Мильман поднялся и во весь голос закричал: «Ха-фла-га! Ха-фла-га!» – подхватили еще четверо товарищей. Тут начался форменный бедлам. Кричал Бен-Гурион, кричали бейтаровцы и вообще все посетители. Из образовавшейся в зале свалки выбраться было нелегко, но через некоторое время все нарушители спокойствия оказались снаружи.
В штаб-квартире на «рю Ламарк» всех участников акции ждал нагоняй от эмиссара. «Сделанная вами работа ниже всякой критики! Вы слышали, что вы кричали? Один кричал «хафлага», мол, куда-то нужно отплыть. Другой кричал «мифлага», то есть про какую-то партию. Еще один из вас додумался до слова «хафуга» – все посетители подумали, что он требует перемирия. Вы опозорили движение!»
18 января 1947 года, в 13:35, из французского порта Сет в сторону Палестины отплыла бригантина «Ланегев». Вместе с бывшим советским офицером на борту небольшого судна было огромное количество людей, куда больше, чем то, на что была рассчитана его конструкция – всего 647 человек. В трюме стояли невыносимая вонь и духота, поэтому пассажиры вынуждены были время от времени подниматься на палубу, чтобы вдохнуть чистого воздуха. Недалеко от итальянского побережья у людей начали сдавать нервы. Пронесся слух, что насосы на судне сломаны, и того и гляди оно окажется на дне морском. На палубе образовался стихийный митинг под лозунгом «Хотим в Италию», пока к народу не вышел «шалиах», палестинский эмиссар, и не крикнул в рупор: «Или мы умрем все вместе, или мы все вместе доберемся до Эрец-Исраэль!»
После того, как проблема с течью в машинном отделении была решена, на судне закончился провиант. Репатрианты пожертвовали часть своего золота и припасенных долларов на провиант, но трое итальянских моряков, уплывших на шлюпке на берег, чтобы купить продукты, исчезли вместе с деньгами и ценностями.
Собрав еще раз необходимую сумму, пассажиры отправили на берег капитана и своего представителя. На этот раз всё обошлось, и дальнейший путь до ливанского побережья был на удивление комфортным.
8 февраля 1947 года погода начала ухудшаться, но ночью вдалеке пассажиры смогли разглядеть огни – их приветствовал Тель-Авив. Эмиссар из Эрец-Исраэль, сопровождавший рейс, начал давать инструкции, что и как делать после высадки на землю. Но вдруг судно осветил сноп света – источником был британский военный корабль. Все попытки капитана парусника сманеврировать и уйти не увенчались успехом. В погоню ввязался еще один британский эсминец, а первый приблизился к «Ланегев» и ударил в борт. После атаки на палубу парусника десантировались британские солдаты с дубинками. В британцев полетели металлические предметы, пустые бутылки, кто-то взялся за арматуру. После того, как несколько британских солдат получили травмы, а один из них упал без чувств на палубу, по бригантине дали очередь из огнестрельного оружия. Один репатриант погиб, а несколько было ранено. Под конвоем парусник отвели в порт Хайфы, а всех нелегальных мигрантов депортировали на Кипр.
В лагере интернированных лиц № 60 Миша – теперь, с подачи бейтаровцев, Моше Бар-Цви – немного отдохнул от долгого путешествия и всерьез занялся ивритом. Не желая связывать себя жесткими рамками движения, он и несколько его соседей по палатке вышли из «Бейтара».
После годичного пребывания на Кипре, 18 февраля 1948 года, бывших пассажиров «Ланегева» пригласили на другое судно под громким названием «Кадима» (ивр. «вперед»). Из Фамагусты отплыли в Хайфу, а затем, под вооруженной охраной британцев, оказались в лагере Атлит.
Наконец еще одна цель была достигнута – он добрался до Палестины!
Эрец-Исраэль оказалась далековато от Польши, в которую Миша собирался идти пешком в далеком детстве, на далеком Ближнем Востоке, окруженная недружественными арабскими странами.
В голове всё отчетливее звучали слова одной еврейской девушки, за которой пробовал ухаживать Миша в Германии: «Ты знаешь, что будешь делать в Палестине? Человеку же нужны профессия, жилье, еда и работа, чтобы зарабатывать и содержать семью».
Первая работа нашлась через два дня после приезда в Атлит. Пришел человек и предложил вакансию: «шмира» – охрана в Бен-Шемене, 8-часовая смена, дают питание, проживание и 1 лиру в день. На вопрос, где находится Бен-Шемен, Мишу всё тот же человек заверил, что он будет работать рядом с Тель-Авивом.
В тель-авивском офисе выяснилось, что Бен-Шемен никакой не пригород Тель-Авива. «Если не едешь в Бен-Шемен, – сказал чиновник, – то вот тебе 10 лир, талоны «Сохнута» на кровать, матрас, одеяло и 4-дневное пребывание в гостинице вместе с питанием». Через 4 дня нужно было рассчитывать уже на себя.
Тель-Авив оказался совершенно не таким, как представлял себе бывший штурман. Вместо песков и верблюдов вокруг были асфальтированные улицы и совершенно европейские дома, а местные жители не были похожи на тех евреев, которые жили в польских и украинских местечках.
Услышав еще на Кипре, что, в случае провала в поиске работы и жилья можно попробовать записаться в армию, Миша отправился на призывной участок. Тем более что именно к этому их готовили в «Бейтаре». Мильман был уверен, что он, ветеран войны и бывший советский офицер, будет полезен еврейскому государству. В «лишкат ха-гиюс» приняли вежливо, но через четыре дня прислали отрицательный ответ и справку об освобождении от призыва на 6 месяцев.
Оказавшегося без какой-либо поддержки репатрианта спас знакомый по «Бейтару», которого Миша случайно повстречал на улице Алленби. Мильман поселился у него в комнате и, проработав месяц на стройке, перешел на другую работу – на склад завода «Тнува» в Тель-Авиве. На заводе работалось куда приятнее, тем более сменщиком оказался выходец из Москвы, бывший литературный критик, который во время мытья бутылок из-под молока соревновался с Мишей в знании стихов Пушкина.
Мильман продолжал попытки пробиться в военную авиацию, но в военкомате по-прежнему давали стандартный ответ: новые репатрианты от службы в данное время освобождены. В один из рабочих дней Мишу познакомили с человеком, который предложил ему влиться в ряды ВВС организации «Эцель». На встречу в назначенное время пришел мужчина по имени Авраам Шехтерман, который оказался авиационным инженером, выходцем из Одессы. C иврита он сразу же перешел на русский и предложил Мише участвовать в перегоне самолетов «Эцель» из Франции в Эрец-Исраэль. Бывший штурман с радостью согласился и получил справку о том, что является бойцом «Эцель». Однако из этой идеи снова ничего не вышло.
Шехтерман с ним больше не связывался, а в военкомат всё никак не вызывали. Всё изменилось в мае 1948 года, после объявления Декларации независимости Израиля. В Тель-Авиве улицы в одно мгновение опустели, коллеги и соседи надели военные мундиры и уехали на службу в разные части страны.
Однажды утром, работая на новом месте – прокладке взлетно-посадочной полосы к северу от Тель-Авива, – Миша увидел летящий прямо на него самолет. Рабочие едва успели скрыться в дюнах у моря, как по полосе был нанесен бомбовый удар. Война дошла и до Тель-Авива. В начале июня 1948 года бывшего советского гражданина снова задержал военный патруль и привез на джипе в Кирьят-Меир в центре города.
Отсрочка олимам была аннулирована, и 12 июня 1948 года Моше Бар-Цви, оле хадаш из СССР, стал бойцом артиллерийской батареи. На настойчивое предложение Миши отправить его в авиацию, офицер только пожал плечами и сказал, что Родине нужны хорошие артиллеристы, тем более для новейших пушек. Новейшими пушками оказались очень старые 65-миллиметровые орудия с деревянными колесами; на каждую пушку имелось всего по сорок снарядов.
После нескольких недель тренировок новоиспеченным артиллеристам пришел приказ выдвинуться в назначенное место и открыть огонь. Как оказалось позже, расчет Миши расстреливал на расстоянии аэропорт города Лод. Затем были бои недалеко от деревни Бейт-Набала, где батарея Мильмана поразила 2 из 10 иорданских броневиков, предпринявших контратаку.
На артиллеристов иногда охотились вражеские «Спитфайеры», но были и приятные моменты. В разгар одной из операций в расположение батареи подъехал джип с шофером и высоким, широкоплечим офицером. «Эй, прекращай войну, давайте лучше выпьем за победу!» – сказал офицер и протянул всем по рюмке водки и сэндвичу. На вопрос Миши, кто этот офицер, явно похожий на выходца из России, кто-то шепнул: «это же Ицхак Саде!»
Во время перемирия, 18 июля 1948 года, когда батарея стояла возле бывшей немецкой колонии Вильгельма, Мильман снова решил попытать счастья в штабе ВВС Армии обороны Израиля. Штаб располагался в одном из отелей на улице ха-Яркон в Тель-Авиве. «Чкаловское летное училище? Есть у нас пара человек оттуда», – обнадежил Мишу офицер Ковач, отвечавший за вербовку штурманов. После сурового экзамена Мише выдали подписанную штабом авиации просьбу о его переводе из артиллерии в авиацию.
Вместе с двумя выходцами из Польши, окончившими в 1944 году то же летное училище в Чкалове, Миша приступил к изучению нового для себя вида полетов – над морем. Вскоре к курсу присоединились бывшие штурманы и пилоты из ЮАР, Канады и Англии. Мише и выходцам из Польши и Румынии пришлось специально изучать английский язык с прикомандированной к ним для этих целей учительницей.
Во время службы в штабе ВВС Мильман вместе с канадским пилотом Капланским совершал разведывательные полеты на самолете «Рапид» в район Шхема, Туль-Карема, а также отвечал за переброску снабжения на базу в пустыне Негев.
В октябре 1948 года Миша был направлен на базу Рамат-Давид, где располагалась 103-я эскадрилья ВВС Израиля, занимавшаяся бомбардировкой вражеских позиций и транспортировкой грузов. Командовали в 103-й эскадрилье Дани Розен и его заместитель, Сэм Бушес. Главным штурманом «таесэт 103» был доброволец из Южной Африки Дэнис Гольдштайн.
На базе царило точно такое же смешение языков, как и в штабе авиации. Английский, польский, румынский – ивритоязычные авиаторы были в меньшинстве. Обычно вечером на самолете «Дакота» экипажи вылетали на базу в Экрон, где загружались всем необходимым, и летели дальше в совсем отдаленный от основных сил Сдом. Из Сдома забирали в Экрон людей и неисправное оружие. За одну ночь могли вылетать этим маршрутом по два-три раза.
Помимо перевозки грузов, в октябре 1948 года Миша Мильман участвовал в бомбардировке Газы и Рафаха, в декабре того же года – вылетал на бомбардировку египтян в Эль-Ариш и Фалудже. В марте 1949 года его самолет активно участвовал в последней в той войне операции Армии обороны Израиля – захвате Эйлатского залива.
После войны Мильман продолжил в составе 103-й эскадрильи летать на «Дакотах» и британских бомбардировщиках «Москито» на юг страны. Впоследствии он был задействован в выброске парашютистов и воздушной разведке над побережьем Средиземного моря. По его воспоминаниям, самая крайняя точка на севере, где он вел аэрофотосъемку – ливанская столица Бейрут.
Во время службы ему выпала большая честь перевозить из Италии останки пилотов ВВС Цахала, погибших 20 мая 1948 года в Риме из-за неисправности самолета – известного канадского аса Второй мировой войны, записавшегося добровольцем в ВВС Израиля, Джорджа Берлинга, и его товарища, Леонарда Коэна.
В начале 1950-х бывший советский воин обучал штурманов в летной школе ЦАХАЛа. Много раз он вылетал на топографирование Негева и Галилеи, а также на «засев облаков» для искусственного вызывания осадков в районе Беэр-Шевы.
В 1955 году Моше Бар-Цви, майор, демобилизовался по болезни. Фронтовика ожидала еще одна война – самая тяжелая – с раковой опухолью. Уроженец Сатанова выдержал и эту страшную и многолетнюю битву, его поддерживала жена Мина. До 1988 года он работал телевизионным техником, а на досуге разрабатывал учебные курсы, связанные с телевидением и компьютерами. Его книги по телевизионной технике получили в Израиле признание и долго использовались в качестве учебников.
На пенсии ветеран издал мемуары и книгу о советском диктаторе – Иосифе Сталине. 15 марта 2001 года Моше Бар-Цви не стало. Отомстив нацистам, он, как и планировал, боролся и умер в стране евреев.
25.06.2021
