Хаим Энгель
1916 – 2003
Восстание в Собиборе — уникальное событие в истории Второй мировой войны, одно из очень немногих успешных восстаний в немецком лагере смерти. Хотя «успешность» эта, конечно, весьма относительна. Из 550 узников лагеря, дерзнувших оказать сопротивление гитлеровской карательной машине, к концу войны в живых осталось только 53. Некоторые исследователи дают еще меньшее число — 47 человек. Одним из выживших смельчаков, непосредственно участвовавших в ликвидации эсэсовцев, охранявших Собибор, был молодой польский еврей Хаим Энгель.
Хаим Энгель родился 10 января 1916 года в селе Брудзев (тогда это была территория Российской империи; сегодня — Польша, Турекский повят Великопольского воеводства) в семье Шмуэля и Фриды Энгелей. После Первой мировой войны экономическое положение местечка серьезно пошатнулось. К тому же Шмуэлю Энгелю, владельцу небольшого магазина тканей, местные поляки откровенно завидовали, называя за глаза «миллионером». Рано или поздно это могло закончиться плачевно. Когда Хаиму было пять лет, семья сочла за лучшее переехать в Лодзь.
В большом городе отец Хаима вынужден был поменять род занятий. Семья по-прежнему не голодала, но богатой ее назвать было сложно. Старший Энгель, к своему несчастью, бизнесменом не был. Учился в молодости на раввина, отлично знал Талмуд, но, как говорят, предпринимательской жилки не имел. Все коммерческие дела, за которые он брался, особого успеха не имели.
Детство Хаима Энгеля прошло в Лодзи. До 14 лет он ходил в еврейскую школу, а затем, как большинство его сверстников, начал работать, чтобы помочь родителям. Первая работа нашлась у родного дяди, владельца предприятия по производству чулочно-носочных изделий. Целый год Хаим был ему подручным, а затем, немного поднаторев, решил уйти в другое место.
Живя в еврейском районе, подросток никакой дискриминации не чувствовал, но сызмальства понимал, что в некоторые части города соваться не стоит. Хулиганы могли запросто избить «еврейчика». Атмосфера национальной розни подогревалась и на страницах польских газет, в особенности правого толка, где время от времени нарастал до неприличия резкий антисемитский вой.
Достигнув призывного возраста, Хаим ушел в армию. После смерти матери в 1936 году и повторной женитьбы отца, которую молодой человек принял в штыки, Энгель покидал родной дом без особых сожалений.
В польской армии тогда служили восемнадцать месяцев. Демобилизоваться Хаим должен был 15 сентября 1939 года, но за две недели до долгожданного дня разразилась Вторая мировая война.
Почти сразу после нападения немцев на Польшу полк Хаима вступил с агрессором в бой. Однако молодой солдат чувствовал неприятную раздвоенность: впереди — враг, сзади — если и не совсем враг, то явно и не друг. Опасаться приходилось не только гитлеровцев, но и «братьев по оружию», в особенности сержанта, который то и дело напоминал Энгелю о его происхождении.
25 сентября 1939 года часть Энгеля была разбита. Большинство солдат и офицеров попало в плен. Первый же немец, подошедший к пленникам с оружием наперевес, спросил Хаима: «Ты еврей?» Отпираться было бесполезно. Энгель уже попрощался с жизнью, но немец, вопреки ожиданиям, на утвердительный ответ никак не отреагировал.
Военнопленных два дня держали на продуваемом всеми ветрами поле, а затем отправили в Германию на работы. Повинность состояла в уборке улиц небольшого городка возле Лейпцига. Кормежка, которую получали бывшие польские солдаты, была более чем скудная. Однако худшее, как оказалось, ждало впереди.
В марте 1940 года всех пленных евреев отделили от поляков и отправили назад в Польшу. Нацисты посчитали, что статус военнопленных слишком выгоден для евреев.
Вскоре Хаим оказался в Люблине, где встретил своего отца, мачеху и младшего брата Меира, которых депортировали из Лодзи на юго-восток страны.
Родня оказалась практически без средств к существованию. Хаим обратился к знакомой украинской семье, жившей под Люблином. Тогда немцы еще разрешали евреям работать в местных частных хозяйствах. Украинцы согласились взять Хаима в помощники. Относились к новому работнику хорошо. За работу он получал от хозяев кров и еду, а еще кукурузу, которую продавал на рынке. Вырученные деньги помогали поддерживать отца и мачеху. Вскоре хозяин, довольный работником, согласился нанять и брата Хаима.
Но с каждым днем ситуация ухудшалась. Немецкие солдаты расстреливали евреев без суда и следствия, зачастую погибших хоронили прямо на месте убийства. Дорога в Люблин, по которой Хаим ходил, когда навещал отца, стала крайне опасной.
В октябре 1942 года Хаим, его брат и еще один еврей с фермы решили бежать к партизанам. Стало очевидно, что немцы не дают евреям работать в соседних хозяйствах не просто так, а готовят какую-то спецоперацию. Не дожидаясь момента, когда и их запрут в пределах Люблинского гетто, молодые люди ночью ушли в лес. В бегах оказалось выжить еще тяжелее, чем представляли себе ребята. Еды и теплых вещей не было, но деревень беглецы сторонились — заходить туда было опасно. Никаких следов советских, польских и вообще каких-либо партизан они не нашли.
Посоветовавшись, парни решили идти в местечко Избица, где, по слухам, еще были евреи. В ночь с 1 на 2 ноября 1942 года, пробравшись в Избицу, беглецы обнаружили дом, в котором нашли себе пристанище с десяток евреев. Но не успели путники отдохнуть с дороги, как улицу запрудили вооруженные гитлеровцы. Всем жителям гетто было приказано выйти. Из дома вышли не все, но немцы даже не потрудились обыскать жилище. Нацисты и их прислужники прекрасно знали, что в скором времени голод или страх выгонит людей наружу.
Так и произошло. Энгель и его товарищи по несчастью были вынуждены выйти из своего укрытия. Пленников немцы повезли на вокзал, куда вскоре подошел товарный состав. Вагоны для крупного рогатого скота вскоре были заполнены людьми под завязку. Ослабленные, голодные люди в холоде и духоте вагонов теряли сознание, несколько человек умерло в течение этого не слишком долгого пути. Некоторые теряли сознание и умирали прямо во время движения.
Утром поезд прибыл в лагерь смерти Собибор. Двери в вагонах резко распахнулись, и евреев начали выгружать, подгоняя дикими криками и частыми ударами плетью. Пленников построили в две шеренги. Вместе с братом Энгель оказался в первом ряду. Нацисты деловито осмотрели вновь прибывших и отобрали из вагона 18 человек. В их число попал и Хаим Энгель. Его брата и друга с фермы не выбрали.
Отбирали, как оказалось, в рабочее подразделение. «Счастливчикам», которых фрицы называли «арбайтсюден», суждено было обслуживать нужды Великой Германии. В тот же день их повели на работу — сортировать тюки с одеждой. Отобранные вещи необходимо было упаковывать в посылки. Одежда тщательно проверялась. Зашитые в ней ценности и деньги складывались в отдельные коробки. Эсэсовцы особенно тщательно следили, чтобы все звезды, нарукавные повязки и именные бирки с одежды были срезаны. Подготовленные «арбайтсюден» вещевые посылки через организацию «Зимняя помощь» направлялись в дар немецким семьям. Никто не должен был догадаться о происхождении вещей и аксессуаров.
Однажды во время работы Хаиму попался пиджак, показавшийся ему знакомым. В кармане лежали несколько фотографий: его брата Меира и всей семьи Энгель. Глядя на удивленное лицо Хаима, один из старожилов шепнул, что одежда принадлежала убитым утром людям. Хаим понял, что Меир Энгель и его друг мертвы. За несколько месяцев до этого в Собиборе были убиты отец и мачеха Хаима.
До приезда в Собибор пленники думали, что все рассказы про истребление немцами людей в лагерях не соответствовали действительности. Это звучало настолько неправдоподобно, что узники лагеря смерти до последнего не верили в происходящее.
Лагерь был разделен: часть, где жили немцы; сектор рабочей группы, он же лагерь II; а также лагерь III, куда попадали люди, приговоренные к ликвидации.
В прибывающем в лагерь транспорте всегда было много мертвых или потерявших сознание людей, которых вагонетками, похожими на те, которые использовали шахтеры, перевозили в лагерь III. Там их сбрасывали в одну кучу, которая прямиком шла на захоронение; если охранники обнаруживали в этой куче живых людей, то их отправляли в газовую камеру.
Служащие в лагере смерти нацисты были в основном законченными садистами и психопатами. Чего стоил один только обершарфюрер СС, заместитель коменданта лагеря по хозяйственной части Густав Вагнер, которого заключенные прозвали «Собиборским палачом». По его собственным словам, этот мясник не садился обедать, пока не убивал хотя бы одного еврея. Еще одним убийцей был бывший боксер Хуберт Гомерски, который, по свидетельству Энгеля, однажды подбежал к своему дружку, обершарфюреру СС Карлу Френцелю, и на радостях сообщил тому о своеобразном рекорде — смог убить еврея всего лишь после десятка ударов кнута. Его подельник Френцель, осужденный после войны на пожизненный срок, c не меньшим удовольствием расстреливал людей. Прозванный узниками по одному из стихов Торы — «Ваикро» («И воззвал…» в переводе) — он мог застрелить человека просто от скуки. Никто прямых команд убивать евреев (помимо планового уничтожения в газовых камерах) этим палачам не давал — ими двигала сугубо личная инициатива и патологическая жажда убийств.
Работали сортировщики одежды всегда до темноты. В пять вечера узники шли на перекличку, а затем строем конвоировались в столовую, расположенную между мужскими и женским бараками. После приема пищи и до отбоя обычно было несколько свободных часов, когда заключенные могли, например, прогуляться между бараками.
Во время одной такой прогулки Хаим познакомился со своей будущей женой, 20-летней Сельмой Вейнберг. Сельма была родом из Нидерландов, ей долго удавалось скрываться, но в конце концов она была поймана нацистами и в апреле 1943 года попала в Собибор. Сразу же после распределения вновь прибывших нацисты устроили себе развлечение — заставили голландских евреев танцевать под аккордеон и флейту. Сельма выделялась своим танцем на общем фоне: до войны она составляла пару своему брату, зарабатывавшему на жизнь уроками танцев. Сельма и Хаим были так увлечены друг другом, что даже немцы прозвали их женихом и невестой, хотя общаться они могли только на ломаном немецком, зародившемуся в лагере смерти чувству это никак не помешало.
С самого первого дня пребывания в лагере Хаим Энгель думал о побеге. Но сделать это было практически невозможно. Вокруг лагеря были минные поля, его охраняли около 150–200 «вахманов», большинство из которых составляли бывшие военнопленные из Красной армии, во главе с немецким руководством. От плохого питания, постоянных побоев и тяжелой работы люди были совершенно сломлены и почти не способны к сопротивлению. Особенно атмосфера сгустилась после инцидента, когда несколько узников убили охранника-украинца, конвоировавшего их за пределами лагеря за водой. Это была «лесная бригада», они работали за пределами лагеря в лесу. Два узника в сопровождении одного вахмана пошли в ближайшее село за едой и водой. На обратном пути они убили охранника и бежали. Когда оставшиеся узники поняли, что произошло, часть из них бросилась врассыпную. Большинство поймали, но нескольким удалось бежать. Узнав о происшествии и бегстве евреев, охрана срочно повела назад команду, заготавливавшую за оградой лагеря лес. Члены команды не растерялись и тоже побежали в чащу. Около десяти человек вскоре поймали и расстреляли прямо перед всеми обитателями лагеря.
От поляков, живших в окрестностях лагеря, также не приходилось ожидать помощи. Мысли о побеге казались Хаиму лишь несбыточной мечтой, пока в лагере не появились советские евреи.
Транспорт с ними пришел из Минска 22 сентября 1943 года. Это была группа из 30 бывших советских военнопленных, евреев по национальности, которых немцы оставили в живых для хозяйственных работ. Во главе «русских» стоял Александр Печерский, бывший техник-интендант 2-го ранга, уже один раз неудачно бежавший из немецкого лагеря. Не успев попасть в Собибор, бывший офицер-красноармеец и его товарищи начали заводить среди узников разговоры о восстании. Вскоре с Печерским познакомился бывший глава юденрата из местечка Жулкевка Леон Фельгендлер, сам давно пытавшийся организовать побег из Собибора.
Так между польскими и советскими евреями была достигнута договоренность о совместной подготовке восстания. Согласно плану Печерского, ставшего главой повстанцев, под конец рабочей смены одна группа, вооруженная ножами и топорами, должна была напасть на немцев, проверяющих работы. Своя особая роль отводилась портным, сапожникам и другим специалистам, обслуживающим немецкий персонал в отдельных мастерских. Затем, завладев оружием, находившимся на складе лагеря, евреи должны были перебить охрану.
Выступление назначили на октябрь 1943 года, когда лагерфюрер Вагнер, к которому сходились все сведения от лагерных шпионов и осведомителями за узниками, должен был находиться в отпуске. Хаим Энгель был молодым и физически крепким, но в число «группы захвата» принят не был, и узнал о подготовке восстания случайно. Всё из-за связи с Сельмой, которая, с точки зрения организаторов побега, узнать о нем ни в коем случае не могла. Голландские евреи, не владеющие польским языком, к любым попыткам побега нередко относились отрицательно и поэтому в советско-польский план было решено не посвящать.
Настал долгожданный день — 14 октября 1943 года. В районе четырех часов вечера немцев под разными предлогами заманили в укромные места и начали одного за другим отправлять в ад. Но в самый ответственный момент узник, работавший рядом с Хаимом и определенный на роль палача, запаниковал. Он увидел, как обершарфюрер СС Рудольф Бекманн, которого планировалось убить, когда он совершал обход сортировщиков, почему-то резко развернулся и пошел назад в административное здание. К этому моменту в лагере уже успели втихую ликвидировать 11 нацистов.
Но отступать было некуда. Хаим предложил командиру группы, капо (надсмотрщику из заключенных) Хершу Пожицкому, пойти вместе с ним за Бекманном. Сельма сбегала на склад, где хранились личные вещи убитых в газовой камере евреев. Девушка принесла нож и незаметно передала его своему возлюбленному. Хаим и Пожицкий направились в административное здание, где сидел Бекманн, отвечавший в лагере за сортировочные и конюшни. Не успел нацист сказать и слова, как узники набросились на него.
С каждым ударом ножа молодой человек вспоминал тех, о ком скорбел, за кого мстил: «Это за моего отца, это за мою маму, это за всех этих людей, кого вы убили!» Хлестала кровь. Рукоятка ножа выскользнула из рук Хаима, и он здорово порезался. Когда дело было сделано, Хаим и Херш запихнули нациста под письменный стол и незаметно вышли из конторы.
В пять часов вечера узники как ни в чем не бывало вернулись из рабочей зоны в жилую. На построении по толпе начали молниеносно распространяться слухи о восстании. Один из охранников попробовал навести порядок в строю, но был убит на месте. Перед заключенными c короткой речью выступил Александр Печерский: «Наш день настал. Большинство немцев мертвы. Умрем с честью. Помните, если кто-то выживет, он должен рассказать миру, что здесь произошло!» Тут же со стороны лагеря II раздались первые выстрелы. Прибывший из города эсэсовец обнаружил тело убитого Энгелем и Пожицким немца и поднял стрельбу.
Вопреки изначальному плану, захватить оружейный склад восставшим не удалось. Пришлось обойтись только личным оружием ликвидированных эсэсовцев и нескольких вахманов. Увидев разбегающихся в разные стороны людей, охрана открыла шквальный огонь.
Хаим крепко схватил Сельму за руку и побежал с ней к главным воротам. Краем глаза он заметил обершарфюрера Френцеля, который, с перекошенным от злобы лицом, поливал толпу из автомата.
Чудом молодой паре удалось выбраться невредимыми из лагеря. Вырвавшись через ворота, беглецы попали на минное поле. Часть восставших была сражена пулями или подорвалась на минах. Но Хаим и его возлюбленная преодолели самый опасный участок и скрылись в лесу, примыкавшем к лагерю. Во время бега у Сельмы с ноги соскочил один ботинок. Он настолько размок и деформировался, что не надевался назад. Узники не могли себе позволить и минуты отдыха, поэтому Сельма продолжала бежать, испытывая невероятные муки. К утру, совсем выбившиеся из сил, беглецы увидели на опушке леса деревню.
Еще до побега им было понятно, что сбежать из лагеря — недостаточно. Нужно еще умудриться выжить на воле, где не только рыскали немцы с поисковыми собаками, но и жили недолюбливавшие евреев поляки. За некоторое время до побега Хаим и Сельма начали собирать деньги и ценности. Что-то находили сами в сортируемых вещах, чем-то с Хаимом поделились люди, которые бежать не рискнули.
Пробравшись в деревню, Хаим осторожно постучал в окно одного из домов. На стук вышел хозяин, которому Энгель предложил доллары и ценности в обмен на укрытие. Крестьянин был из бедных и решил рискнуть. Вскоре в деревню приехали немцы и начали обыск. Укрытие, которое организовал паре хозяин-поляк, оказалось надежным. Позже выяснилось, что до этой же деревни добрались и другие узники Собибора, но им повезло гораздо меньше. Хаим и Сельма слышали, как пойманных беглецов согнали к грузовикам и увезли.
Поздно ночью парень и девушка попрощались с крестьянином. Идти решили на юг, в сторону фермы, где когда-то работал Хаим. Шли лесами и полями, иногда ночуя за деньги у крестьян, а иногда — под открытым небом. Ориентиром беглецам служила Полярная звезда.
Через несколько дней путники наткнулись на нескольких детей, которые играли неподалеку от какого-то села. Те начали кричать во весь голос: «Евреи! Евреи!» — и побежали за измученными беглецами.
Едва оторвавшись от преследования, Хаим и Сельма увидели несколько подвод, на которых ехали польские крестьяне, они жестом показали: «Давайте к нам на подводу!» — любезно пригласили поляки. Сельма села на одну повозку, Хаим — на другую. На всякий случай Хаим сделал вид, что не понимает по-польски. Вскоре он услышал, как шепчутся возница и другой крестьянин. Поляки, насколько разобрал Хаим, явно замышляли что-то недоброе. «Прыгай, Сельма! Прыгай!» — закричал что есть силы Энгель, и пара бросилась в лес. Крестьяне гнаться за евреями не стали.
Придя в конце концов в деревню Оленувка под Хелмом, Хаим снова постучался в хату. Хозяин, бедный крестьянин Петр Новак, не взялся помочь, так как жил совсем близко к другим домам, но согласился отвезти бывших узников к своему брату, жившему на хуторе. Хутор находился примерно в 30 километрах от Оленувки, недалеко от села Раколупы. Спрятав Хаима в телеге под ветошью, поляк тронулся в путь. Сельма переоделась в старую крестьянскую одежду и ехала рядом с возницей. Она казалась сейчас куда старше своих лет.
Брат Петра, Адам Новак, и правда согласился спрятать путников у себя. Прямо в хлеву, над коровами, у хозяев была ниша, заполненная соломой. Там и «поселили» Хаима и Сельму. Раз в день хозяин, которому Хаим отдал почти все оставшиеся ценности и деньги, или его жена, Стефания, приносили евреям немного еды. В укрытии можно было только лежать и тихо переговариваться.
В коровнике Сельма и Хаим начали страдать от чесотки. Для лечения была необходима серная мазь, которая продавалась только в городе. На черный день у Хаима оставалась золотая ручка, которую он попросил Адама продать. Хозяин так и сделал, привезя из города лекарство. Но если молодой человек нормально переносил лечение, то Сельме постоянно было плохо. Хотя, возможно, дело было в том, что молодая женщина была беременна.
Поминутно рискуя быть разоблаченными, семья Новак совершила настоящий подвиг. Рисковали не только своей жизнью, но и жизнью своих маленьких детей. Как стало известно после войны, один из знакомых Хаима, также сбежавший из Собибора, тоже попросился на ночлег в один деревенский дом. Хозяин поселил его в хлеву, а ночью заколол вилами — решил ограбить без особого риска для себя.
За несколько дней до освобождения деревни солдатами Красной армии, в конце июля 1944 года, гостившие у Новаков племянники случайно обнаружили пару. Не миновать всем беды, если бы в тот день красноармейцы не начали атаковать соседние Раколупы. Вскоре пулеметные выстрелы и взрывы затихли, и Сельма с Хаимом вышли из своего пристанища на белый свет. 24 июля 1944 года они увидели советских солдат.
Встретившись после освобождения с советскими журналистами, Сельма и двое других беглецов из Собибора рассказали им о лагере смерти, который немцы к тому времени успели полностью разобрать, распахать и замаскировать под сельскохозяйственные угодья.
Свидетельства Сельмы были опубликованы 16 и 19 августа в армейской газете «Сокол Родины». 2 сентября 1944 года в «Комсомольской правде» под заголовком «Фабрика смерти в Собибуре» вышел сокращенный вариант этой статьи. Но слова Сельмы туда не вошли, остались только реплики Бера Фрайберга и Хаима Поврозника. Это было первое в своем роде публичное описание лагеря смерти.
Адам Новак через несколько дней отвез спасенную им пару в Хелм. Там уже успели собраться оставшиеся в живых евреи, точно так же прятавшиеся у крестьян или воевавшие в составе партизанских отрядов. Из Хелма молодые люди переехали в местечко Парчев. Сельма родила первенца — Эмиля. Чтобы содержать свою маленькую семью, Хаим ездил по территориям, освобожденным от немцев, и занимался там мелкой торговлей. Через некоторое время из Парчева пришлось бежать. По местечку поползли слухи, что прятавшиеся в лесу польские националисты собрались расправиться с уцелевшими евреями.
Переехав в Люблин, пара случайно обнаружила, что в городе довольно много бывших военнопленных-голландцев и есть даже выжившие нидерландские евреи. Как подданная Нидерландов, Cельма имела право на вернуться, но осталась с мужем. Хаиму же вызвался помочь один нидерландский офицер, занимавшийся беженцами. Став на бумаге нидерландским подданным, Хаим Энгель отправился с женой и сыном в Одессу.
Контроль в Одессе, где пара жила под вымышленной фамилией, был куда строже: прямо перед посадкой на корабль в Марсель пограничники задержали одну из девушек, которая пыталась проникнуть на судно по поддельным бумагам. Однако Хаиму снова повезло — его документы проверяли не так тщательно (или они выглядели более правдоподобно).
Во время плавания случилось страшное. Годовалый Эмиль подхватил какую-то инфекцию и скоропостижно скончался. Произошло это, когда судно находилось недалеко от греческих островов. Убитые горем родители похоронили малыша прямо в море.
В Нидерландах Энгели поселились в Зволле, родном городе Сельмы. Но в 1951 году небольшой текстильный бизнес Хаима прогорел, и они с Сельмой и двумя родившимися после войны детьми, Алидой и Фердинандо, переехали в Израиль. Причин было несколько. Во-первых, правительство Нидерландов упорно не хотело давать вид на жительство Хаиму, издевательски предлагая паре возвращаться в Польшу. Дошло даже до того, что и гражданство Сельмы было поставлено под вопрос.
Более того, в течение пяти лет ни один человек не поверил в рассказы о прошлом Энгелей. Это касалось не только государственных органов, но и людей из их ближнего окружения. Когда информация о концлагерях наконец появилась на страницах ведущих мировых журналов и газет, это все равно ничего не изменило. Их друзьям, похоже, по-прежнему было все равно. Обоих это ранило до глубины души.
Правда, жизнь в Израиле их тоже не устроила. Сельма была сионисткой еще с подросткового возраста, но супруг не разделял ее энтузиазма. Жизнь в израильском «коллективном мошаве», почти кибуце, отталкивала Хаима, привыкшего работать на себя, своими принципами коллективизма.
В 1957 году Энгели наконец завершили свое путешествие, осев в США. В Америке Хаим перепробовал много занятий, но, в конце концов, превратил свое хобби, ювелирное дело, в успешный бизнес.
Хаим и Сельма одними из первых рассказали миру о зверских преступлениях нацистов. В 1980-х они свидетельствовали на судебном процессе против эсэсовца Хуберта Гомерски. После стольких лет бывшим узникам, конечно, могло быть трудно вспомнить, кто из немцев чем конкретно занимался. На это и рассчитывали защитники палачей. Но Хаим очень ясно помнил садиста Гомерски, бывшего боксера. Уйти от правосудия ему не удалось.
Несмотря на свою общественную активность, Хаим вспоминал войну через силу. Но иногда интервьюерам все же удавалось его разговорить. Тогда он описывал, как приходилось стричь женщинам волосы, как кричали в это время польки, как иногда с мольбой в голосе вопрошали голландцы: «Что с нами будет?» Он вспоминал, как евреи, прибывшие из лагеря Белжец, оказали сопротивление и были расстреляны, и как однажды прибыл транспорт, на девять десятых заполненный мертвыми.
До конца своих дней семейная пара поддерживала отношения со своими спасителями из Польши, которых после войны ограбили и чуть не убили польские националисты из действующих в подполье остатков Армии Крайовой — за то, что прятали во время оккупации евреев. В 1990 году Адам и Стефания Новак были признаны Яд ва-Шем Праведниками народов мира.
Хаима Энгеля не стало 4 июля 2003 года. Спустя семь лет нидерландское правительство публично принесло извинения за свое предвзятое отношение к семье Энгель в первые послевоенные годы.
Хаим и его Сельма стали героями не только многочисленных передач и книг, но и художественных фильмов. В одном из них, «Побеге из Собибора» Джека Голда есть трогательная сцена: они, совсем молодые, крепко держась за руки, бегут под пулями на свободу.
16.01.2022
