Александр Мейсельман
1900 – 1938
Давид Мейсельман был станционным смотрителем на Сибирском тракте. Александр был младшим из его девяти детей. Когда отец умер, ему было четыре года. Заботы о мальчике взяли на себя родственники, жившие в Иркутске: одна из старших сестер, Дина-Эсфирь (в семье ее звали Лёля), вышла замуж за иркутского купца первой гильдии Д. М. Кузнеца, и после смерти отца вся семья перебралась в Иркутск. В 7 лет мальчик поступил в гимназию, где начал учить японский и китайский языки: в городах Восточной Сибири и Дальнего Востока они были частью учебной программы. Восточные языки и культура станут его спутниками на всю недолгую жизнь.
После окончания гимназии, в 1918 году, Александр поступил на юридический факультет Иркутского университета. В 1919 году его призвали на военную службу — он оказался в рядах Русской армии Колчака и успел поучиться на курсах ротных фельдшеров. После падения колчаковского режима и по сентябрь 1920 года Александр помогал раненым и больным бойцам в качестве «лекпома» (фельдшера) медицинской канцелярии Клинического госпиталя в Иркутске.
Демобилизовавшись, Мейсельман перевелся на восточное отделение университета. Вскоре оно стало Дальневосточным отделением внешних сношений факультета общественных наук — прообразом современного факультета международных отношений. Помимо занятий восточными языками, Александр увлекался поэзией и участвовал в литературном обществе «Барка поэтов». В сборнике «Отзвуки», выпущенном в 1921 году, впервые были напечатаны его стихи:
Мне волненья знакомы мало.
Целомудренно прост и молод.
Только злая колдунья сказала –
Будет белый соболь мой заколот.
Окончив в 1924 году учебу, Александр переехал в Ленинград. Здесь его назначили, но без зарплаты, научно-техническим сотрудником Отдела театра Государственного института истории искусств, а на жизнь он зарабатывал преподаванием литературы и истории театра в Пролеткульте, Гостехникуме печати, на Высших курсах искусствознания. Его специализацией стал восточный театр.
В 1929 году Александр Давидович решил отправиться в приключение и нанялся переводчиком японского языка на рыболовецкую шхуну Гостреста «Акционерное Камчатское общество». Отныне не Александр Давидович, а «цуяку-сан» — переводчик — оттачивал разговорный японский с обслуживающими промыслы японскими моряками, записывая все свои наблюдения в блокнот.
«Японцы жалуются, что на концессионных промыслах не разрешили телефонную связь. У нас ее тоже не было полсезона: ветры и олени рвут нашу проволоку. На разговоры у нас времени немного: инструкции, сведения об улове, изредка радиосводка Охотской станции, а иногда по вечерам зав. одного из участков, гигант, бывший партизан Блинков, играет на гармонике перед трубкой, и я даю по очереди японцам слушать рассыпчатую тальянку».
По впечатлениям от этой поездки он выпустил в 1931 году книгу «Лам» (от Ламское, то есть Охотское море). Книга захватывающе описывает не только работу рыбных промыслов, суровую природу и жителей края, но и эпизоды истории Дальнего Востока.
«Но и при основании своем Владивосток скомпрометирован историком-энтузиастом. Момент возникновения города приписывается подвигу прапорщика Комарова, который с командою в 40 нижних чинов “русскою воинскою силою” 20 июня 1860 г. занял территорию современного Владивостока.
Как справедливо указывает автор очерка о Владивостоке, занятие какого-либо пункта военною силою предполагает существование неприятеля. Между тем достоверно известно, что в действительности никакого неприятеля не было и русскими был занят совершенно безлюдный край».
После возвращения Александр Давидович сделал предложение Екатерине Дмитриевне Теннер, студентке факультета иностранных языков института им. Герцена. Она была потомственной аристократкой — внучка генерала от инфантерии, московского коменданта С. С. Унковского, и дочь генерал-майора Дмитрия Теннера, а он — сын станционного смотрителя, но аристократ по духу. Мейсельманы поселились в Детском (бывшем Царском) Селе под Ленинградом. В 1930 году у них родилась дочь Ксения.
Александр был зачислен в аспирантуру Государственного института истории искусств. В своей рекомендации известный японист профессор Николай Конрад назвал Александра Давидовича единственным специалистом по истории и теории театра стран Дальнего Востока в Советском Союзе. В ленинградской печати стали появляться очерки Мейсельмана.
В 1935 году Александр Давидович был принят в члены Союза советских писателей и устроился преподавателем истории театра в Академии художеств. В том же году семья переехала в квартиру в Ленинграде — тогда в городе был сдан один из первых кооперативов научных работников. Мейсельман взялся за сборник рассказов. Рукопись была передана Максиму Горькому и получила положительную рецензию. Однако уже в типографии набор был рассыпан — автора арестовали.
14 октября 1937 года в квартиру Мейсельманов по улице Тверской 3/1 посреди ночи явились с обыском сотрудники третьего (контрразведка) отдела УНКВД Ленинградской области.
Перевернув всё вверх дном, чекисты разбудили 6-летнюю Ксению и начали рыться в постели у ребенка — вдруг ученый прячет там какую-нибудь крамолу. Когда Александра Давидовича уводили, дочка бросилась к нему на шею, но он, не подавая виду, бодро сказал: «Не волнуйся! Я скоро вернусь!»
С 15 октября профессор Мейсельман был отчислен из Всероссийской академии художеств «в связи с невыходом на работу».
В НКВД Александра Давидовича обвинили в том, что он являлся агентом японской разведки и занимался шпионско-диверсионной деятельностью. «Пришить» лингвисту шпионаж оказалось совсем не сложно.
На допросе 20 ноября 1937 года чекисты выпытывали у Мейсельмана подробности о его знакомствах с японскими гражданами. В 1925 году Александр Давидович случайно познакомился во дворе читинского кинотеатра с японским корреспондентом газеты «Асахи» Муруямой. Муруяма находился в городе по заданию редакции — освещал совершаемый японскими летчиками перелет по маршруту Токио-Москва. Студенту, конечно, нужна была практика, поэтому он в течение месяца встречался с Муруямой для языкового обмена. Корреспондент познакомил Мейсельмана с летчиками, совершавшими перелет, и несколькими японскими промышленниками, ехавшими в Москву в командировку.
Вскоре от японского журналиста Александру Давидовичу поступило предложение стать его секретарем, но Муруяму неожиданно отозвали назад в Токио, и планам не суждено было сбыться. С японцем Мейсельман поддерживал дружеские связи много лет и впоследствии несколько раз встречался.
В деле также упоминалось и знакомство Мейсельмана с посольским работником Накагавой, а также проживавшими в Ленинграде японцами Икедой и Назаки, и поездка с геологом Кобаяси по Кавказу в качестве переводчика.
Знакомств с японцами он и не отрицал. Но на все абсурдные обвинения ученый отвечал категорически: японским агентом не являюсь и шпионажем никогда не занимался. Не получив признательных показаний, следствие пошло традиционным для 1937 года путем. Два других арестованных «шпиона», некие Соколов и Новик, дали показания на Мейсельмана. Якобы он получал от Соколова секретные чертежи и схемы замаскированных бензохранилищ РККА в Ленинградской области для передачи их сотрудникам японской разведки.
В январе 1938 года Александр Давидович Мейсельман был осужден по статье 58-1а УК РСФСР за измену Родине, 18 января он был расстрелян. Скорее всего, его похоронили в Левашовской пустоши — урочище в районе железнодорожной станции Левашово (теперь это в городской черте Санкт-Петербурга).
Жене сообщили, что Александра Давидовича посадили на 10 лет без права переписки. Вскоре саму Екатерину Дмитриевну Теннер-Мейсельман, как «жену изменника Родины», сослали в Архангельскую область, в деревню Шангалы, в 120 километрах от железной дороги. Возможно, она могла бы избежать ссылки, но отказалась признать вину мужа и отречься от него. Ее принуждали к предательству, хотя Александра Давидовича уже не было в живых…
Дочь Александра Давидовича и Екатерины Дмитриевны Ксения рассказала своей внучке Насте: «Там прабабушка провела, наверное, около двух лет, сначала без работы, а потом была учителем немецкого языка в соседней деревне, в трех или пяти километрах от Шангал, куда она ходила пешком всю зиму в пургу и метель под отдаленный вой волков. Меня привозили туда дважды на летние каникулы, а потом у прабабушки обнаружилась опухоль, и нам пришлось ехать в Архангельск, чтобы получить разрешение на переезд в г. Вельск — районный центр, где была больница. Прабабушку прооперировали, и она некоторое время работала уже по специальности, т. е. преподавала английский в с/х техникуме, до перевода в 1940-м на так называемый 101-й км от Ленинграда, где разрешалось жить «неблагонадежным». Таковых, видимо, было много, и работу там прабабушка найти не смогла. Это был г. Луга, где-то на полпути до Пскова. Прабабушка стала зарабатывать себе на жизнь вязанием крючком кофточек для разных родственников и знакомых. Там нас и застала война, и оттуда мы почти пешком уходили от немцев, но это уже другая история».
В 1956 году родные получили свидетельство, что Александр Давидович умер в 1944 году от токсической дизентерии. Свидетельство о том, что он был в действительности расстрелян в 1938 году, родственники получили еще через много лет. Обычная практика для того времени.
И только в XXI веке семья узнала, что Александр Давидович был расстрелян по так называемому списку «Харбинцы» № 15, то есть в связи с «Харбинской операцией» Большого Террора, которая началась после продажи Китайско-Восточной железной дороги и реэмиграции ее бывших служащих в Советский Союз. Ежовский приказ № 00593 был нацелен на бывших служащих КВЖД, реэмигрантов из Китая, китайцев, корейцев, уйгуров, японцев, «дальневосточников», сотрудников диппредставительств Китая, Кореи и Маньчжоу Го, а также «бывших». Спущенный план — 25000 «харбинцев», «осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза» — был перевыполнен как минимум вдвое. В списки репрессированных попали и «японские шпионы», которые никогда не были в Харбине, в том числе и А. Д. Мейсельман. Так его романтическое четверостишие из отчетного сборника стихов группы иркутских поэтов превратилось в жуткое пророчество: «Будет белый соболь мой заколот…»
С начала нового столетия стихи Александра Мейсельмана начали переиздаваться, в 2020 году была опубликована их подборка в научном журнале «Сюжетология и сюжетография».
10.03.2021
