Иосиф Хорол
1929 – 2010
В середине января 1951 года одесситка Зинаида Хорол сбилась с ног, разыскивая своего сына. Иосиф Михайлович Хорол, студент юридического факультета Одесского государственного университета, вышел поздно вечером из дома и пропал. На заявление о пропаже человека органы никак не реагировали. Лишь после того, как женщина отправила телеграмму с просьбой разыскать сына министру госбезопасности СССР Абакумову, к Зинаиде Хорол прямо на квартиру явился майор МГБ, который сообщил, что мальчика искать не надо — Иосиф арестован. Никакой точной информации о местонахождении сына майор не сообщил, а передачи в Одесской внутренней тюрьме МГБ не принимали.
По документам уголовного дела, Иосиф Хорол был арестован 7 января, но его мать настаивала на другой дате — 4 января 1951 года. Всё указывало на то, что арестованного чекисты решили «помариновать» в застенках, чтобы сразу выбить из студента нужные им подписи. Через четыре дня после задержания, 8 января 1951 года, Хорол был вынужден дать признательные показания.
Двадцатидвухлетнего Иосифа Хорола следотдел МГБ обвинял в том, что молодой человек состоял в еврейской «буржуазно-националистической группе», которая проводила активную работу среди студенческой молодежи. По делу студентов-антисоветчиков юрфака ОГУ Хорол был арестован одним из первых. Вскоре были взяты его однокурсники: Вилли Гарцман, Леонид Монастырский, Арон Фланцбаум, Альберт Шнейдеров, Бернард Щуровецкий.
Иосиф Хорол был коренным одесситом. Родился 23 июля 1929 года в семье шофера Михаила Львовича Хорола и секретаря-машинистки Зинаиды Осиповны Ягнятинской-Хорол. В 1935 году его отца, Михаила Львовича, посадили на три года по экономической статье. После «отсидки» в семью он не вернулся, но с сыном отношения поддерживал и помогал ему и бывшей жене материально. Мальчика воспитывали мать и бабушка, Фаня Борисовна.
В июне 1941 года Иосиф как раз окончил пятый класс, но вместо отдыха на берегу Черного моря ему пришлось вместе с матерью и бабушкой бежать от наступающих на Одессу немецко-румынских войск. В эвакуации семья жила в Казгородке Акмолинской области Казахской ССР, там мальчик снова пошел в школу.
После освобождения Одессы, в ноябре 1944 года, семья вернулась домой. Чтобы помочь в трудное послевоенное время маме и бабушке, зимой 1945 года юноша устроился в одесский порт. Трудился там на разных черных работах, а когда набрался опыта, — освоил управление краном и починку техники. За два года в порту мнение Иосифа о советских порядках стало еще критичнее. Он наблюдал подобные безобразия с детства и, конечно, не одобрял их, но в порту творилось что-то совершенно невероятное. Одесские морские ворота в те времена были притчей во языцех: хищения возводились в ранг нормы и носили неописуемо масштабный характер. Однажды на глазах у Хорола два руководящих работника украли целый вагон дефицитной стали. В другой раз была похищена целая машина сгущенного молока, которое до одесских магазинов никогда не доезжало.
Иосиф решил в крановщиках долго не задерживаться. В 1948 году, когда после увольнения из порта свободного времени стало побольше, Иосиф налег на книги. Он не только хорошо окончил выпускной десятый класс вечерней школы, но и поступил на юрфак Одесского государственного университета имени И. И. Мечникова.
Во время вступительных экзаменов проявилась еще одна отличительная черта послевоенной советской действительности. На юридический факультет поступали многие друзья Иосифа, но никто из них не прошел по конкурсу. В их превосходной подготовке он не сомневался. О причине говорили в университетских коридорах шепотом: евреев принимали на юрфак по квоте — не более 12 процентов.
В сентябре 1948 года начались студенческие будни. На факультете Иосиф вскоре сдружился с Ароном Фланцбаумом, Вилли Гарцманом, Эдиком Шлафштейном, Бернардом Щуровецким, Ремом Торбаном, Аликом Шнейдеровым и многими другими. Слово за слово — и студенты начали делиться друг с другом своими взглядами на советскую действительность. Среди закадычных друзей, которые оказались в скором времени фигурантами уголовного дела, были не только евреи. Русский, Виктор Христо, так в деле и фигурирует — как «крайне антисоветски настроенный студент другой национальности».
Чаще всего ребята собирались у Вилли Гарцмана и Лени Монастырского, к которым товарищей зазывали запиской: «Я ушел на заседание малого Совнаркома» — почти как у Ильфа и Петрова. «Заседания» представляли собой обычные шумные посиделки, характерные для студенческой молодежи всех времен и народов. Во время подготовки к семинарским занятиям или сессии, за игрой в преферанс или домино, за чашкой чая или бутылкой пива студенты обсуждали не только теорию права или свежие театральные постановки, но совершенно открыто высмеивали советские порядки. Странно, если бы будущие юристы этого не делали. В компанию принимали не всех, а только единомышленников, с которыми можно было разговаривать, не опасаясь чужих ушей.
Несмотря на то, что родители Хорола были совершенно нерелигиозными, ассимилированными евреями, в молодом человеке говорила национальная гордость. А как ей было молчать, если знакомую Хорола, Татьяну Черняховскую, сдавшую вступительные экзамены на «отлично», не хотели принимать в университет? Как ей было не заговорить, если талантливых преподавателей Розенталя и Элькина объявили космополитами, заставили уйти с кафедры и вывели из состава ученого совета Одесского университета?
Ситуация с поиском работы после окончания вуза была не лучше. Когда однокурсница Иосифа, Фаня Фастовская, поделилась в студенческой компании своей мечтой — после университета стать прокурором — ее подняли на смех. Какая еврейке прокуратура, если «инвалидам пятой графы» из прокуратуры не давали и пару месяцев доработать до пенсии, такое положение касалось даже ответственных должностей. Для одесситов антисемитская повестка советской власти была секретом Полишинеля.
Молодой человек, интересующийся историей, литературой и политикой, прочитал в дореволюционных книгах, что Одесса была одним из центров мирового сионизма. Иосиф раздобыл работы Жаботинского. И понял, что единственным правильным вариантом для советских евреев будет создание собственного государства.
Со студентом-юристом некоторые друзья соглашались, другие — спорили, считая, что всё еще можно было реформировать Советский Союз и сделать его пригодным к жизни людей независимо от их национальности. Но все были солидарны в том, что страна не выполняет собственных законов.
Среди тех, кто повлиял на Хорола, документы следствия упоминали не только его мать, Зинаиду Осиповну, но и родителей его друзей. Мать Вилли Гарцмана, Фаина Марковна, дескать, настраивала молодежь против советской власти, рассказывая сыну и его другу — речь шла о Хороле — о том, как в Советском Союзе угнетают еврейское население. Отец Гарцмана, руководивший артелью «Одесстопливо», утверждал, что антисемитизм поразительно токсичен: под каток репрессий попадали даже украинцы или русские, пробовавшие защищать своих подчиненных-евреев от шельмования.
О своеобразных отношениях советского генералитета с понятием «офицерской чести» поведал отец его товарища Арона Фланцбаума. По словам Фланцбаума-старшего, штабные герои войны, не успев вступить на территорию Германии и Австрии, тут же устраивали безобразный грабеж местного населения. Награбленное вывозили армейскими грузовиками и эшелонами на свои подмосковные дачи и в комсоставовские квартиры.
Через две недели после ареста, 17 января 1951 года, Иосифу Хоролу были предъявлены обвинения по статьям 54-10 ч.2 («антисоветская пропаганда и агитация с использованием религиозных или национальных предрассудков масс») и 54-11 («участие в контрреволюционной организации») УК УССР.
Чтобы доказать наличие контрреволюционной организации, а не просто компании веселых бурсаков, эмгэбэшникам пришлось очень постараться. Но зацепка была найдена. В документах следствия чекисты утверждали, что в январе 1950 года Хорол поделился мыслями с Вилли Гарцманом: молодежная группа должна заниматься не только болтовней, а приступить к реальным действиям, найдя единомышленников. Хорол был назван одним из главарей антисоветской организации.
Если со статьей 54-11 УК УССР начальнику отделения следственного отдела МГБ Машкову все же пришлось повозиться, то компромата на Хорола для «пристегивания» антисоветской пропаганды хватало. Иосиф действительно был плохим комсомольцем. В своей характеристике секретарь комсомольского бюро факультета сообщал, что агитатор 4-й группы Иосиф Хорол, проводя политинформацию, посвященную 10-летию воссоединения украинских земель в составе СССР, два часа нарочито монотонно читал стенограмму лекции, двусмысленно толкуя некоторые вопросы советского строительства. Так гласят материалы дела. А свидетели рассказывали, что во время злополучного доклада от смеха плакала вся аудитория.
Дальше — больше. Когда комсорг группы Пронина пожаловалась Хоролу на нехватку времени из-за общественной работы, Иосиф заявил ей, что считает ВЛКСМ совершенно бесполезной организацией.
Комбюро пыталось выставить студента не только антисоветской, но и морально разложившейся личностью: всё свободное время он-де проводит за преферансом, выпивкой и на скачках. Это контрастировало с сухой, но в то же время достаточно комплиментарной характеристикой, которую дал арестованному студенту декан юрфака Иван Середа.
На семинарах по основам марксизма-ленинизма Хорол также высказывал свое отношение к советской власти. По словам свидетелей, на одном из семинарских занятий он сказал, что нацистская партия точно так же, как и большевики, когда-то кричала на всех углах, что она является сознательным и передовым отрядом рабочего класса.
Как видно, осторожностью студент не отличался. Скорее — упрямством и уверенностью в собственной правоте. Когда приятель Хорола, Анатолий Кумко, также впоследствии арестованный МГБ по параллельному «студенческому делу», посоветовал Иосифу завязать с антисоветскими разговорами, тот ответил: «Это не твое дело. Я знаю, что делаю».
Документы гласят, что во время одной из посиделок «малого Совнаркома» Хорол высказался и о событиях в Чехословакии 1948 года. Студент-юрист был предельно точен в своих формулировках: переворот подготавливался с ведома ЦК ВКП(б) и был осуществлен при помощи советских войск, вторгшихся через границу из советской оккупационной зоны в Австрии. Тут же кто-то из присутствовавших подхватил тему, рассказав анекдот, как во время приема присяги в польской армии офицер отказался целовать крест, мотивируя это тем, что на самом деле он является русским коммунистом. Все посмеялись, а в УМГБ Одесской области об оценках Хорола и рассказанном в его присутствии антисоветском анекдоте в скором времени откуда-то стало известно.
Первый донос на Хорола в МГБ пришел 27 мая 1950 года от агента по кличке Желткова. Агент сообщала, что, сблизившись с Хоролом, она узнала о его антисоветских и националистических взглядах. Желткова докладывала, что еще в эвакуации в Казахстане Иосиф был исключен из комсомола за национализм, а в Одессе восстановился в организации обманным путем.
По донесению агента, Хорол частенько высказывал крамольные мысли: партийное руководство СССР превратилось в обюрократившуюся верхушку, которая будет сметена партийным переворотом. «О каком счастье народа они заботятся, если в карманах держат золотые портсигары?» — вот его слова, сказанные агенту.
Этим «преступная» деятельность студента-юриста не ограничивалась. Во время работы агитатором на выборах Хорол пошел на хитрость. Чтобы очернить положение советских трудящихся, он сделал вид, что критикует уровень жизни американских рабочих. «Форд имеет 16 автомашин и несколько дворцов, а простой американский рабочий может купить лишь одну машину и построить маленький домик», — всем слушающим было понятно, на что намекает молодой человек.
На базе донесений Желтковой в августе 1950 года 5-м Управлением МГБ по Одесской области на Хорола и его друзей было заведено агентурное дело «Игроки».
В меморандуме от 4 января 1951 года, в день ареста студента, агент Желткова докладывала куратору, что еще зимой 1949 года, на втором курсе, Хорол говорил с Гарцманом по поводу вступления в какую-нибудь контрреволюционную организацию. Этих сведений хватило, чтобы студенту начали «шить» дело.
Желткова продолжила шпионить за друзьями Иосифа Хорола, оставшимися на воле. И не только друзьями. После ареста Вилли Гарцмана она заходила «утешать» его родителей, подробно фиксируя их отношение к арестам молодежи.
Студентка юрфака с агентурной кличкой «Желткова» была не единственным агентом МГБ в окружении Хорола. Фигурант «дела студентов», Леонид Монастырский, также был секретным осведомителем отдела охраны МГБ Северно-Черноморского бассейна. Его агентурная кличка — «Пушкарев». Однако, в отличие от Желтковой, Монастырский подписал бумагу о сотрудничестве вынужденно, и стучать не собирался. Характеризуя в своих донесениях Иосифа Хорола и других как лояльных советской власти людей, он постоянно дезинформировал органы, пока не был уличен в неискренности и арестован сам.
Кем же была агент Желткова? Слабым звеном оказалась сокурсница смутьянов. Всё началось в апреле 1948 года, когда на одной из вечеринок Иосиф познакомился с девушкой. Вскоре эта дружба переросла в нечто большее. Молодые люди начали делиться друг с другом своими самыми сокровенными мыслями, а в сентябре 1948 года девушка поступила на тот же юридический факультет Одесского университета. Она начала общаться с друзьями Иосифа, захаживать на посиделки «малого Совнаркома» и внимательно слушать всё, что там говорят.
Судя по документам уголовного дела, меморандум, составленный по донесениям секретной сотрудницы, в своей фактической части совпадает с показаниями одной из свидетельниц — Нинели Яковлевны Немиринской. На Немиринскую как на «крота» позже указывала и жена Леонида Монастырского, которая была одноклассницей Нинели и хорошо ее знала.
Согласно уголовному делу, незадолго до первого доноса в МГБ, в конце апреля 1951 года, Немиринская обратилась к университетскому секретарю комитета комсомола Геннадию Збандуту. Девушка пожаловалась, что Иосиф Хорол, ее возлюбленный, ведет разгульный образ жизни и находится в интимной связи со студенткой Байронас. А вдобавок — встречается на квартире у студента Гарцмана, где с дружками ведет антисоветские разговоры. Сразу же после разговора Збандут передал его содержание сотруднику Одесского УМГБ Смотрицкому, который, по несчастливой случайности, оказался еще одним ухажером Эльвиры Байронас. Вероятнее всего, допустив глупость, Немиринская уже не смогла выпутаться из этой ситуации и вынуждена была сотрудничать c органами.
В 1989 году, когда дело Хорола и других «игроков» пересматривалось, следователи проводили допросы оставшихся в живых свидетелей. Из Одессы в Ворошиловград полетело отдельное поручение: допросить Нинель Яковлевну Немиринскую, к тому времени заслуженного адвоката. Руководство УКГБ УССР по Ворошиловградской области одесским коллегам отказало, признав любые следственные действия в отношении Немиринской нецелесообразными из оперативных соображений.
Дело Иосифа Хорола и его сообщников рассматривалось 23–26 ноября 1951 года в Одесском областном суде. Хорол, подписавший во время предварительного следствия протоколы допросов, к концу расследования от них отказался. Невзирая на давление, включая физическое, вину в антисоветской деятельности он брал исключительно на себя. И не просто брал, а прямо во время заседания заявил, что недоволен национальной политикой коммунистической партии и советского правительства. «В советском государстве нет свободы слова, а все страны народной демократии — ставленники Кремля!» — никто из присутствующих еще никогда не слышал подобного в Одесском суде. Сравнив положение евреев с участью репрессированных народов — калмыков и татар — Хорол подчеркнул, что на его взгляды никто не влиял. По мере взросления он стал сам приходить к подобным выводам.
Суд, выслушав выступление подсудимого, посчитал отказ от показаний, озвученный Хоролом во время заседания, неубедительным. Иосиф был осужден на 25 лет исправительно-трудовых лагерей с 5-летним поражением в правах. По 25 лет получили также его «подельники», Гарцман и Щуровецкий «Отделались» всего десятью годами Монастырский, Фланцбаум и Шнейдеров.
Сразу же после объявления приговора адвокат Иосифа Хорола Вовренюк направил кассационную жалобу. Как и следовало ожидать, наличие контрреволюционной организации обвинению доказать не удалось, поэтому квалификацию преступления по статье 54-11 УК УССР, в силу недоказанности, Вовренюк просил исключить. Вторую статью, 54-10 ч.2 УК УССР, предполагавшую самое суровое наказание, с точки зрения адвоката, следовало заменить на более легкую — 54-10 ч.1. Нижняя граница наказания по ней — шесть месяцев. Но судебная коллегия по уголовным делам кассационную жалобу не удовлетворила и оставила приговор без изменений. 13 февраля Хорола отправили этапом из Одессы через Волгоград и Москву в Реглаг МВД СССР в Воркуте.
После осуждения Иосифа органы занялись его матерью. Об этом торжественно рапортовал в Москву 13 августа 1951 года замминистра МГБ УССР Есипенко. На Зинаиду Осиповну, как радикальную еврейскую националистку, донесла всё та же Желткова. Да и своим обиванием порогов высоких кабинетов Зинаида Хорол порядочно надоела местным чекистам. В своей настойчивости она творила чудеса, попав на прием по делу Иосифа к самому заместителю председателя Совета Министров МГБ Берии. Она заявила, что если дело ее сына не будет пересмотрено, она сообщит о произволе в израильские газеты. Такого одесские чекисты простить смелой женщине не смогли. Всего лишь через полгода после сына, 31 марта 1952 года, Зинаида Осиповна Хорол была осуждена на 25 лет ИТЛ и 5 лет поражения в правах.
Находясь в лагере самой высокой режимной категории в Воркуте, Иосиф Хорол продолжил переписку с Нинелью Немиринской. В январе 1953 года, выйдя из штрафного изолятора, куда он попал за отказ выходить на работы, он поделился с девушкой своими планами сбежать из лагеря. В своем письме, написанном Немиринской 28 января 1953 года, Иосиф написал между строк молоком — «невидимыми чернилами» — о том, что каждый день в лагере ему грозил опасностью. Советские граждане ждали войны с Америкой и, в случае полномасштабного конфликта, политзэков якобы планировали сразу расстрелять. Молодой человек просил любимую прислать ему паспорт, военный билет, два командировочных удостоверения, фотографии и гражданскую одежду. Письмо было отправлено с чужого адреса в Воркуте и подписано чужим именем.
Немиринская на письмо не ответила. В другом письме, от 5 мая 1953 года, Иосиф снова просил прислать указанные вещи. Особое внимание уделялось документам для двух человек: 23-30 и 35-40 лет. В посылку заключенный просил положить и жестяную банку с двойным дном, наполненную медом. В потайную полость нужно было поместить цианистый калий или другой сильнодействующий яд, приняв который, два беглеца, в случае неудачи, могли покончить жизнь самоубийством. «Скоро США положат конец всему… жить и работать мы будем с ними», — так заканчивается письмо Хорола из тюрьмы.
Вскоре после смерти Сталина, 13 июня 1953 года, Судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда Союза ССР приговор по делу Хорола и его друзей был отменен, а дело возвращено к доследованию со стадии предварительного следствия. Из лагеря «Речной» № 6 в Коми АССР Иосиф был этапирован во внутреннюю тюрьму УМВД Одесской области. Вскоре в Одессе снова оказались и пятеро его друзей.
Уже на первом допросе, 21 октября 1953 года, Иосиф начал дерзить следователю, отказавшись отвечать на поставленные вопросы до свидания со своим отцом. Будучи уверен, что в страну действительно пришли перемены, Хорол рассказал на следствии, что все подписи на протоколах были получены от него незаконным способом. После задержания в первом часу ночи, с 4 на 5 января 1951 года, его на четыре дня оставили без еды, питья и сна. Такая тактика продолжилась до конца расследования. Протоколы, как правило, были оформлены задним числом. На самом деле они являлись плодом 7–8 ночных допросов, запрещенных законом. Кроме того, следователи Машков и Черкасов угрожали молодому человеку: мол, отказ подписывать документы неминуемо отразится на положении его матери.
Пять друзей Хорола в конце января 1954 года были освобождены из-под следствия за недоказанностью их преступлений. Но бывший «глава подполья», пытаясь вести себя на повторном следствии как заправский адвокат, снова накликал на себя беду.
Во время допроса 13 марта 1954 года следователи МВД и заместитель прокурора Одесской области неожиданно спросили Хорола, вел ли он когда-либо переписку с Нинелью Немиринской. Получив отрицательный ответ, следователи предъявили ошеломленному Иосифу его же письма, в которых говорилось о побеге из лагеря. Их еще летом 1953 года, опасаясь последствий, принесла в Одесское управление МВД сама Немиринская. Следует отметить, что, хотя письма она предоставила в МВД по собственной инициативе, дальнейшие показания давала неохотно, пытаясь всячески игнорировать повестки в суд.
В апреле 1954 года старое обвинение с Хорола было снято. Но теперь его судили не только за антисоветчину, но и за попытку побега — по статьям 54-10 ч. 1 и 16-78 ч. 2 УК УССР. На суде Иосиф защищал себя сам, написав соответствующее заявление. Как ни просил отец одуматься и взять оплаченного им адвоката, ничего не помогало.
29 апреля 1954 года Иосифа во второй раз приговорили к тюремному заключению. На этот раз срок составил 10 лет лагерей с последующим поражением в правах на 5 лет. От подачи кассационной жалобы на приговор Одесского областного суда осужденный отказался. После этапа во Владимирскую тюрьму для особо опасных преступников, Хорол попал в Песчлаг в Караганде. В лагере он узнал, что его мать, героически боровшаяся за сына, скончалась в Инте 18 февраля 1954 года, за два месяца до его второго суда.
В Песчлаге Иосиф Хорол продолжал бескомпромиссно следовать идеалам сионизма и пытался свести к минимуму сотрудничество с советской властью. Общаясь не только с евреями, но и с сидевшими в лагере казахами, украинцами, прибалтами, Иосиф не боялся заявлять: только в виде независимых государств их страны могут нормально развиваться. А если будет нужно — Израиль поможет! Эти разговоры велись в 1955 году, в советском лагере для политических! Когда осенью 1955 года в СССР устроили принудительную подписку на государственный займ, касающуюся и зэков, Хорол заявил тюремной администрации, что не даст ни копейки.
Сидеть молодому сионисту пришлось до амнистии 1956 года. Летом 1956 года Иосиф Хорол вернулся в Одессу. Путь в юристы политическому заключенному был закрыт, поэтому он выбрал свою другую страсть и поступил теперь уже на исторический факультет всё того же Одесского госуниверситета.
Не отказавшись от своей миссии, Хорол продолжил пропагандировать среди одесских евреев сионизм. В этом ему помогала его жена, Итта Берлянщик, родившаяся в Харбине и обманным путем вывезенная в 1947 году в Советский Союз. Молодые люди полюбили друг друга с первого взгляда и через месяц после знакомства уже стали мужем и женой. Сошлись они, в том числе, и в политических взглядах.
Когда за парой стали ходить «топтуны», Одессу пришлось покинуть. В 1960 году Иосиф и Итта Хоролы уехали в Ригу, где действовала большая и активная группа сионистов. Иосиф сразу влился в их ряды и стал создавать группы изучения еврейской истории, распространял пособия по ивриту и изданную за рубежом сионистскую литературу.
Многие современники тех событий полагали, что Иосиф Хорол был родоначальником первого в Советском Союзе многотиражного самиздата. В 1963 году, несмотря на опасность повторного ареста, он сумел тайно отпечатать в государственной рижской типографии стихотворения Бялика, статьи Жаботинского и русский перевод популярной среди евреев книги Леона Юриса «Эксодус» («Исход»). Иосиф Хорол привез в советскую столицу по триста экземпляров каждого из этих изданий, а группа Меира Гельфонда распространила их в Москве, Ленинграде, Киеве и даже на Урале.
В 1969 году Иосиф и Итта Хоролы, после многих лет ожидания, получили разрешение и репатриировались в Израиль. На земле предков Иосиф Хорол сразу стал своим. Зная про историю Эрец-Исраэль гораздо больше среднего «сабра», отсидев срок за всех советских евреев, Хорол склонялся к правому флангу израильской политики. Он стал одним из создателей партии «Шлом-Цион», а затем — членом партии «Тхия».
Однако воспоминания о том, как большевики подавляли любое мнение, отличное от официального, заставляли его раз за разом вставать на сторону справедливости. Он выступал против запрета Коммунистической партии Израиля. Хороший человек и настоящий сионист по Хоролу — это добропорядочный гражданин, левый или правый, который обязательно недоволен правительством. Без критики не будет развития и демократии!
В Израиле Иосиф и Итта Хоролы помогали новым репатриантам найти работу, создали фонд помощи новоприбывшим, организовали систему отправки посылок и писем в советские лагеря своим соратникам. В 1977 году они переехали в поселение Элькана, став одними из первых русскоязычных поселенцев в Самарии.
В марте 1990 года Иосиф Хорол был реабилитирован. Осенью того же года, как только открылись границы, Иосиф Михайлович приехал в СССР и сразу же отправился в Республику Коми. На развилке дороги, ведущей на станцию Инта, он установил памятник своей матери Зинаиде Хорол, умершей в Минлагере Инты. Памятник поставлен в километре от не сохранившегося до наших дней кладбища заключенных, устроенного при Сангородке Минлага. Помимо сведений об отнятой ГУЛАГом матери, Хорол поместил на лицевой части памятника надпись: «Безвестным и бесчисленным женщинам — жертвам сталинского террора. Имена ваши бессмертны».
Узник Сиона скончался в Израиле от тяжелой болезни сердца 1 января 2010 года. Не встав на колени перед угнетателями своего народа, ни на секунду не усомнившись в правильности выбранного пути. И как Давид когда-то увидал пораженного Голиафа, так и Иосифу Хоролу посчастливилось лицезреть смерть колосса под названием СССР.
19.09.2021
