Герш Цыбульский
1898 – 1993
После смерти Сталина созданная им карательная машина прекратила массовые репрессии не сразу. Один из ее винтиков, МГБ УССР, запив «горькую» по безвременно ушедшему Кобе, не забывал про контроль над жителями Украины. Чекистов, в частности, интересовало еврейское «буржуазно-националистическое подполье», в основном выдуманное ими самими для вышестоящего руководства.
Это касалось и Второго отдела МГБ Винницкой области, который 13 марта 1953 года отправил в Киев список дел оперативного учета на 16 листах. На каждом — имена и фамилии евреев, краткое содержание дела, и главное — примерная дата, когда планировалось арестовать фигуранта.
На жителя Могилева-Подольского, Герша Срулевича Цыбульского, у чекистов также была отдельная строчка: на него было заведено дело-формуляр № 1148. Это означало, что Цыбульского подозревали в проведении подрывной деятельности против СССР, о чем спецслужбам неустанно докладывала агентура.
Герш Цыбульский давно был знаком местным эмгэбэшникам. В Могилев-Подольский, город в украинско-молдавском пограничье, он вернулся в августе 1949 года после долгих лет, проведенных в ГУЛАГе за антисоветскую деятельность, а в действительности — за помощь евреям и свою преданность иудаизму.
Родился Герш Цыбульский 20 декабря 1898 года в Могилеве-Подольском. Его отец, Исраэль-Йехуда Цыбульский, очень религиозный человек, был мелким торговцем. Герш также был воспитан на законах Торы и получил традиционное еврейское образование. В молодости он одно время работал на маслобойке, а потом, до 1922 года, занимался мелкой торговлей: в городе у него была небольшая галантерейная лавка.
В годы Гражданской войны семья Цыбульских неоднократно балансировала на краю гибели. Во время очередного погрома отец Цыбульского был тяжело ранен, а сам Герш Срулевич едва остался жив, спасшись бегством.
Все довоенные годы он жил в Могилеве-Подольском, с женой Милкой Шмулевной и двумя дочерями — старшей, Тубой, и младшей, Хайкой. Сестра Цыбульского, Нехома, уже много лет как уехала в Нью-Йорк. Брат, Шлема, работавший в Могилеве-Подольском бухгалтером, умер в 1928 году.
Когда лавчонка Цыбульского приказала долго жить, он устроился сторожем артели имени Первого мая. Зарплата была мизерной, дежурить приходилось по ночам, но зато Цыбульский имел возможность заниматься тем, что велело ему сердце. Еще с дореволюционных времен он служил кантором одной из синагог в Могилеве-Подольском, параллельно исполняя обязанности меламеда.
Его деятельность как лидера религиозной общины властям, естественно, не нравилась. В 1935 году Цыбульскому пришлось записаться в колхоз имени Коминтерна в качестве рабочего-кронщика, подрезавшего виноград. Согласно сохранившейся характеристике, в общественной жизни никакого участия Герш Срулевич не принимал, а по субботам не работал, мотивируя свой отказ религиозными убеждениями.
Игра в “кошки-мышки” c советской властью продолжалась до 28 марта 1938 года, когда Герш Цыбульский был арестован по подозрению в совершении преступлений по статьям 54-10 («антисоветская пропаганда и агитация») и 54-11 («участие в контрреволюционной организации») УК УССР. Домой с обыском к Цыбульскому нагрянули через два дня, когда он уже находился за решеткой. Проводивший обыск сотрудник НКВД Котляр ничего, кроме Торы и пяти открыток на иностранных языках, у Цыбульских не нашел. Улик по делу не было, вместо этого имелись отточенные годами методы ведения следствия.
Дело Цыбульского и его “подельника”, лидера еврейского похоронного братства Мойше-Хаима Глейзера, арестованного через несколько дней, вел начальник районного отдела НКВД, младший лейтенант Гольдфарб. На первый допрос, ставший роковым, Герша Цыбульского вызвали 2 апреля 1938 года. Согласно протоколу, обвиняемый не скрывал, что являлся членом «Комитета помощи еврейскому населению», нелегально существовавшего в Могилеве-Подольском. Помимо Герша Цыбульского, в организации состоял местный раввин Липа Бык и раввин Айзик из Дашева.
Живя скромно и имея на своем иждивении не только детей, но и престарелого отца, Цыбульский, как кантор синагоги, вызвался помогать чужим людям, оказавшимся в еще более удручающем положении. В «Комитете помощи еврейскому населению» они вместе с раввином Айзиком отвечали за получение денег, которые собирал в США среди неравнодушных земляков хасид Иосиф Файнгендлер, уехавший в Нью-Йорк в 1923 году.
Пока существовал советский Торгсин, Файнгендлер из американского «Комитета помощи евреям России» умудрялся каждый год переводить в Могилев-Подольский около 1500 долларов, которые шли на поддержку советских евреев. Контролировал правильность распределения денежной помощи раввин Липа Бык, имевший копию списков, где были указаны получатели.
Особенно поддержка была актуальна в периоды голода, который систематически провоцировали советские власти. Еще в мае 1925 года губотдел ГПУ информировал Подольский губком КП(б)У о том, что еврейское население Могилев-Подольского округа жило впроголодь. Чекисты констатировали, что помощь голодающему еврейскому населению оказывалась не властями, а путем сборов по инициативе местного раввина.
Ситуация ухудшалась с каждым годом, и к началу 1930-х стала катастрофической. В марте 1933-го, в разгар Голодомора, секретарь Винницкого обкома КП(б)У Чернявский сообщал в Киев, что в ряде районов, включая Могилев-Подольский, кустари, приходя на работу в артель, не могли работать из-за слабости на почве недоедания. Еще хуже положение было у еврейской «деклассированной бедноты», среди которой отмечалось немало голодных смертей.
Их и пытался спасти Герш Цыбульский. Они были его соседями по бедной еврейской улице или просто людьми, которые обращались к нему за помощью. Чтобы получить ее, нуждавшиеся должны были писать письма с ходатайством о выделении средств в Америку. Но не все они были грамотными. Цыбульскому приходилось самому писать для них письма. И в каждом из них было описано тяжелое материальное положение населения в Советском Союзе, на весь мир трубящем о своих победах, но тщательно скрывавшем правду о положении людей в стране.
Помня известное изречение Мишны «если нет муки — нет Торы; если нет Торы — нет муки», Герш Цыбульский и его соратники беспокоились не только о физическом выживании еврейской общины, но и о ее духовных нуждах. К Песаху Цыбульский с раввином Быком снабжали еврейскую улицу мацой, которая по тем временам стала роскошью.
Еще одним из направлений их деятельности было поддержание синагог. Нужные для этого средства также шли на имя Цыбульского через Торгсин.
Отдельные праздничные выплаты полагались раввинам, меламедам, шойхетам, лишенным в стране Советов избирательных прав и главное обложенным непомерными налогами (это не говоря о постоянном надзоре за ними со стороны органов). Помощь также оказывалась членам погребального братства, возглавляемого Мойше-Хаимом Глейзером, — они содержали в порядке еврейские кладбища.
Впервые Герш Цыбульский лично убедился в том, как работала самая справедливая общественная система в мире, объявившая о свободе вероисповеданий в СССР, в 1935 году, когда была закрыта синагога, где он служил. В 1937 году органы впервые пришли за ним: за преподавание детям древнееврейского языка и Торы Цыбульский был приговорен к году исправительных работ.
Но весной 1938 года дело выглядело уже куда серьезнее. «Вы признаете, что, посылая письма клеветнического содержания за границу, вы преследовали цель дискредитации советской власти?», — допытывался у Цыбульского следователь. Он сообщил подследственному, что его письма печатались на Западе в качестве антисоветской агитации. Герш Срулевич отвечал отрицательно. Он также категорически отверг какую-либо связь «Комитета помощи еврейскому населению» с «обнаруженной» чекистами в Могилеве-Подольском сионистской организацией.
Чтобы доказать причастность Цыбульского к антисоветской организации, младший лейтенант Гольдфарб начал опрос свидетелей. Одним из ключевых был Овшия (Овашия) Гоникман, член ВКП(б), служащий горкомхоза, привлекавшийся ранее к суду за должностные преступления. Сговорчивый Гоникман на допросе, состоявшемся 9 апреля 1938 года, заявил следствию, что знал Цыбульского как «отпетого религиозника» и врага советской власти. По словам Гоникмана, встретив однажды Цыбульского, забиравшего в конторе Торгсина валютный перевод, он услышал от кантора синагоги буквально следующее: «Мы не в состоянии им помогать, а они нам помогают». Гоникман уточнил: говоря о «них» и «нас», Герш Цыбульский имел в виду, что за границей жилось лучше, чем в Советской Украине.
В 1930 году произошел еще один инцидент. Цыбульский обратился к Гоникману, работавшему тогда директором бани, с предложением: достроить в возводившемся здании еще и микву. Гоникман благоразумно отказался, несмотря на предложенную взятку в 500 рублей, но эпизод с миквой хорошо запомнил. Запомнил он и слова Герша Срулевича в отношении будущего большевиков: «Вы, артисты, поиграете “Шаламис” и пойдете». Так он сравнил большевиков с артистами клезмерского ансамбля, который сыграет реквием когда уйдет с исторической сцены. Гоникман утверждал, что в синагоге, во время службы, Цыбульский всячески критиковал советские порядки. Еще больше он стал клеветать на коммунистов, когда те принялись синагоги закрывать.
Давид Ицкович, также советский активист, допрошенный в тот же день, что и Гоникман, показания последнего дополнил: когда в 1935 году в Могилеве-Подольском закрывали синагогу, где Цыбульский был кантором, тот сопротивлялся до последнего. Здание синагоги по Столярной улице местные власти решили отдать артели имени Куйбышева, в которой Ицкович был председателем. Между властями и Ицковичем, с одной стороны, и Цыбульским, с другой, развязалась настоящая битва. «Против нас обрушился Цыбульский, который агитировал бедняков не сдавать синагогу», — рассказывал Ицкович, признавший, что лишь под сильным нажимом коммунистам удалось отнять у общины здание. В условиях тоталитарной диктатуры свои попранные права верующие евреи защитить не могли. В 1936 году закрытая синагога вынужденно «переехала» в дом к Цыбульскому.
Собрав свидетельские показания с активистов, следователь Гольдфарб решил опросить соседей арестованного. Сосед Герша Срулевича по Столярной улице, Яков Лазовский, знал Цыбульского еще со времен Гражданской войны. Со слов Лазовского, вплоть до 1935 года у Цыбульского дома действовал подпольный хедер. Иногда сам Цыбульский ходил давать уроки древнееврейского языка и Торы к ученикам, которых якобы «обрабатывал» в антисоветском духе.
Следует отметить, что допросы у Гольдфарба шли, как было принято во второй половины тридцатых годов. На втором этаже тюрьмы был балкон. Там сидел духовой оркестр и день и ночь играл музыку, чтобы заглушить крики людей, которых пытали.
Заключение по обвинению подследственных Цыбульского и Глейзера было подписано чекистским руководством и районным прокурором 20 апреля 1938 года. Согласно ему, Цыбульский, содержавшийся под стражей в могилев-подольской тюрьме, признал свое участие в клерикальной группировке, свою связь с заграничным «Комитетом помощи еврейскому населению России», признался в получении от него крупных денежных средств и использовании их для усиления религиозной работы. Упомянут был еще один «тяжкий грех» — написание и отправка клеветнических писем в США.
Судебная тройка НКВД по Винницкой области не стала откладывать дело в долгий ящик. В тот же день, 20 апреля 1938 года, кантор синагоги Герш Цыбульский за контрреволюционную деятельность был приговорен к десяти годам исправительно-трудовых лагерей. Мойше-Хаиму Глейзеру, стекольщику и главе «Хевры Кадиши», дали на два года меньше.
Дома у осужденного Цыбульского осталась больная жена, 16-летняя Това и 5-летняя Хайка, лишенные каких-либо средств к существованию. Благодаря его старшей дочери, Тове, регулярно обращавшейся к наркому внутренних дел и в другие инстанции, в апреле 1939 года дело Цыбульского было направлено на дорасследование.
Однако и на этот раз повторно опрошенные свидетели обвинили осужденного Цыбульского в антисоветской деятельности. Привлеченная в качестве свидетельницы бывшая кассир Торгсина Чернова и вовсе заявила, что Цыбульский получал деньги не только от религиозных организаций Нью-Йорка, но и из Палестины, Бразилии, Дрездена, Филадельфии.
Писал жалобы и сам Герш Срулевич. В них он указывал, что признался в антисоветской деятельности лишь под пытками. Поначалу Цыбульский твердо стоял на своем, отрицая какую-либо вину, но через несколько суток непрерывных издевательств вынужден был поставить подпись под протоколом. Не давая присесть сутками, Герша Срулевича били палками, пока он не подпишет протокол.
Вдобавок Цыбульский надеялся, что его дело будет рассмотрено в суде, где он сможет доказать свою невиновность. Но до суда дело не дошло. 23 апреля 1939 года заключенному Цыбульскому было отказано в пересмотре приговора.
Его сослали в Ныробский лагпункт Усольлага, затем перевели в Соликамск и Чердынь. Усольлаг в числе лагерей ГУЛАГа стоял на последнем по эффективности месте, причем основной причиной убыточности была постоянная смерть подневольных работников. Но заключенный Цыбульский не сдавался. Он должен был не только выжить, но и вырваться на свободу, чтобы поддержать свою семью.
29 августа 1940 года дело Цыбульского и Глезера рассматривал уже помощник Винницкого областного прокурора по спецделам. И снова жалобы были объявленными безосновательными, а наблюдательное дело сдано в архив.
Герша Цыбульского досрочно освободили в апреле 1943 года. Причиной тому послужили его хронические заболевания глаз и сердца. Проходивший с ним по одному делу глава «Хевры Кадиши» до освобождения не дожил. Мойше-Хаим Глейзер умер 19 июля 1943 года в местах заключения.
Бывший политзэк дождался освобождения Украины от нацистов в эвакуации, с женой и детьми. Однако не успел он приехать в Могилев-Подольский, как им тут же вновь занялось МГБ. Из-за своей политической статьи он подпадал под директиву МГБ СССР и Прокуратуры СССР № 66/241сс, согласно которой все освобожденные из лагерей и тюрем после окончания Великой Отечественной войны «политические» направлялись в ссылку на поселение.
И ехать бы Гершу Срулевичу куда-нибудь за тридевять земель в ссылку, если бы не пункт директивы о том, что беспомощных инвалидов и тяжелобольных, при отсутствии материалов о их враждебной деятельности после освобождения, арестовывать не полагалось.
Но оставив Цыбульского в Могилеве-Подольском, чекисты не переставали за ним наблюдать. Советской власти едва ли не самый еврейский город Подолии был как кость в горле. В марте 1948 года Могилев-Подольской иудейской религиозной общине было отказано в регистрации, но выжившие евреи продолжали собираться на молитвы. К делу возрождения религиозной жизни присоединился и бывший узник Усольлага. Невзирая на годы, проведенные за колючей проволокой, Цыбульский никогда не терял веру во Всевышнего.
За вернувшимся в город Цыбульским был закреплен агент МГБ под кличкой Моисей, завербованный в марте 1946 года в качестве осведомителя. Моисей, он же старший бухгалтер автотранспортной конторы Вольф Борисович Гельман, сначала от заданий органов уклонялся. Однако в апреле 1947 года МГБ стало известно, что в годы румынско-немецкой оккупации он служил в еврейской полиции. Шантажируя Гельмана, чекисты «повысили» его до агента и приказали внедриться в еврейские «буржуазно-националистические» круги, где он пользовался доверием.
Моисей наблюдал за Цыбульским долгие годы. Так, в июне 1969 года начальник Могилев-Подольского горотдела КГБ Юдин сообщал начальнику 5 отдела УКГБ по Винницкой области о том, что в городе действовало несколько нелегальных синагог, где помимо молитв звучала прозападная пропаганда. Одна из синагог размещалась в частном доме по улице 20-летия Октября. По данным Моисея, ее руководителем был не кто иной, как «судимый сионист» Герш Цыбульский.
В подпольную синагогу нагрянули дружинники и милиция, а информация о Цыбульском была передана в горисполком для рассмотрения дела об административных правонарушениях. Организаторов нелегальных молений наказали штрафами, а у общины были конфискованы свитки Торы. Тем не менее, невероятное упорство верующих евреев привело к тому, что в начале 1970-х годов власти сдались и позволили открыть в Могилеве-Подольском небольшую одноэтажную синагогу. Случай по тем временам воистину уникальный.
Уголовное дело в отношении Герша Цыбульского было пересмотрено снова через 50 лет после его ареста. Как подпадающий под Указ Президиума Верховного Совета СССР «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий», 9 января 1990 года он был реабилитирован.
Гершу Срулевичу Цыбульскому посчастливилось не только дожить до новых времен, но и переселиться на землю предков. В 1991 году он вместе с семьей старшей дочери покинул Ивано-Франковск, где жил последние годы, и репатриировался в Беэр-Шеву.
Пожилого репатрианта не стало 3 мая 1993 года. На его надгробной плите написано: «Цви бен Исраэль Йехуда Цыбульский, родился и прожил 94 года в Украине. Несмотря на все запреты, сохранил еврейскую религию…».
Библиография и источники:
• Следственное дело №121709 по обвинению Цыбульского Герша Срулевича и Глейзера Мойше-Хаима Янкелевича, 28.03.1938–26.11.1990. ‒ ГАВиО, Винница, ф.Р-6023, оп.4, д.23744 // Проект "J-Doc"; jdoc.org.il/items/show/1866
• Архивно-уголовное дело №27643 по обвинению Лернера Ушера Менделевича и др. Т.2, 9.03–27.07.1939. ‒ ГАВиО, Винница, ф.Р-6023, оп.4, д.27643, т.2 // Проект "J-Doc"; jdoc.org.il/items/show/1863
• Контрольно-наблюдательное дело УМГБ Винницкой обл. , 6.06.1948–8.05.1953. ‒ ОГА СБУ, Киев, ф.2, №2220 // Проект "J-Doc"; jdoc.org.il/items/show/495
• Биографическая информация и фотографии, полученные от Алекса и Михаила Зеленов, внуков Герша Цыбульского
30.07.2022
