С системой советского правосудия Давид Наумович был знаком еще с 1939 года, когда вместе с Григорием Полянкером привлекался в качестве эксперта по делу Мойше Пинчевского, еврейского поэта и драматурга, обвиненного в шпионаже. Он прекрасно понимал, что ему предстояло столкнуться с безжалостной машиной, которая все равно перемелет человека в муку, будь он хоть сто раз невиновен.

На следующий же день после ареста, 17 сентября 1948 года, Гофштейн признал, что из-за религиозного воспитания придерживался националистических взглядов, которые постоянно проявлял в своем творчестве. Поэт вынужден был подробно остановиться на периоде своей работы в департаменте по образованию украинской Центральной рады и при Директории, связях с членами движения «Цеирей Цион», репрессированными еще в начале 1920-х годов.

Как и планировали следователи МГБ, Гофштейн сознался в критике национальной политики СССР, в частности, подтвердил, что допускал негативные высказывания по поводу закрытия еврейских школ. От зорких глаз «соседей» не ушел даже эпизод, когда еврейским писателям не позволили открыть в Коростышеве дом-музей еврейского поэта Ошера Шварцмана. Гофштейн тогда особенно сильно возмущался отказом чиновников. Шварцман был его двоюродным братом, революционным поэтом, погибшим за Советскую власть. Теперь эта власть отказывала ему в памяти по национальному признаку.

Во время последующих допросов следствие установило, что литератор, помимо связей с другими членами Еврейского антифашистского комитета, постоянно общался с еврейскими религиозными деятелями. Используя свое служебное положение, он в 1944 году передал Киевской еврейской религиозной общине 46 молитвенников на древнееврейском языке, хранившихся в специальном хранилище. По мнению следствия, Гофштейн также систематически получал денежную помощь от связанных с Америкой «религиозников». Вначале – от киевского раввина Шехтмана, затем – от председателя правления еврейской общины Львова по фамилии Друзь. Денежная помощь, конечно, предназначалась не только для Гофштейна, но и для других киевских литераторов, находящихся в бедственном материальном положении.

Сионистские взгляды Гофштейна не нуждались ни в каком дополнительном подтверждении. Агентура постоянно фиксировала высказывания литератора о его приверженности идее построения еврейского государства в Палестине. К делу подшили запись разговора Гофштейна с агентом Семеновым. Поэт пояснял, что руководители Еврейского антифашистского комитета Фефер и Михоэлс ничего не добились бы в США без отмашки Хаима Вейцмана. (Вайцман, как президент Всемирной сионистской организации, то ЕАК так грандиозно не прокатились по США. Что Вайцман и ЕАК очень повлияли на ленд-лиз, финансовую помощь СССР). В июле 1945 года поэт говорил другому собеседнику, что вместо Фефера в США изначально планировалось послать его, но в последний момент в выезде было отказано: «...меня же нельзя было послать. Ведь я же ищу синтеза между сионизмом и коммунизмом. Я бы мог сначала посоветовать первое, а потом посмотрим». «Сионисты – это сливки еврейского народа и наиболее выучившиеся его кадры», – так Гофштейн комментировал назначение видного польского сиониста Зоммерштейна в состав польской Крайовой Рады Народовой (Государственного национального совета).

После признания Советским Союзом государства Израиль поэт ликовал. В телеграмме, отправленной им на имя директора Института литературы при Академии Наук Украины Белецкого, Гофштейн выражает надежду, что вскоре иврит вернется и в советскую науку и литературу.

В ноябре 1948 года, по приказу министра госбезопасности Абакумова, Давида Наумовича этапировали в следственную часть по особо важным делам МГБ СССР в Москву. Прямо накануне этапа, поздно вечером, к жене поэта Фейге Семеновне пришел надзиратель из киевской тюрьмы. «Сегодня ночью я увожу вашего мужа, Давида Гофштейна, в московскую тюрьму. Он здоров. Он просит немного денег, чтобы купить ему еды в дорогу... Не волнуйтесь, он скоро будет дома». Даже сотрудники советской пенитенциарной системы, по определению бесчеловечной, прониклись уважением к этому интеллигентному пожилому еврею. Какой он преступник? – это точно ошибка!

Но под давлением, которого не выдерживали даже молодые и крепкие, Давиду Гофштейну пришлось взять на себя ответственность за совершение невероятных преступлений. На допросе 30 июня 1949 года Давид Наумович заявил, что, прибыв в 1944 году в Украину из Уфы, сразу же приступил к еврейской националистической работы. Приказ якобы отдавали руководители ЕАК: Фефер, Михоэлс и Эпштейн. Так продолжалось на протяжении всего следствия, три долгих года.

Один из следователей, подполковник Лебедев, выкручивал показания так, что даже организация еврейской школы в Черновцах, где проживало много говорящих на идише детей, квалифицировалось как ужасное антигосударственное преступление. «Вначале в этой школе обучалась незначительная группа еврейских детей, и мы прилагали все усилия, чтобы расширить школу, привлечь как можно больше учащихся...», – рассказывает Гофштейн. Лебедев тут же пишет в протокол: «Чтобы воспитывать молодежь в националистическом духе!».

В московской тюрьме Лефортово Гофштейн сидел в одной камере с генерал-лейтенантом Василием Терентьевым, человеком, приближенным к Жукову, и молодым публицистом Марленом Коралловым, арестованным за «попытку покушения на Сталина». Кораллов вспоминал, что после нескольких недель карцера Гофштейн еле держался на ногах. Тем не менее, резко осунувшийся, в грязной рубахе, поэт Гофштейн продолжал читать свои великолепные стихи, всячески поддерживая своих сокамерников.

Репрессии коснулись не только самого Давида Гофштейна. В 1951 году Бориславский отдел МГБ взял в «разработку» Гилеля (Илью) Давидовича Гофштейна, сына выдающегося еврейского поэта и переводчика. Даже находясь в тюрьме, Давида Гофштейна допрашивали, пытаясь выяснить, «знал ли его сын о его антисоветской деятельности». Поэт решительно отрицал какую-либо осведомлённость сына.
Пока Давид Гофштейн находился в застенках Лубянки в ожидании смертного приговора, органы МГБ предприняли попытку зайти с другой стороны – завербовать его сына Гилеля. Советская карательная машина, не удовлетворившись одной жертвой, стремилась превратить сына в орудие против собственного отца и еврейской общины. И на этот раз тщетно.

Суд над Давидом Наумовичем и другими членами Еврейского антифашистского комитета проходил 11-18 июля 1952 года в Москве. Военная коллегия Верховного суда СССР в закрытом судебном заседании признала Гофштейна и 12 других членов ЕАК виновными в совершенных ими преступлениях на основании ст. 58-1 п. «а» УК РСФСР. Измена Родине. Приговор – расстрел, с конфискацией всего имущества.

На суде Давид Наумович сказал председателю, что во время следствия был близок к сумасшествию: «...тогда, на следствии, у меня было такое состояние, что я просто не сознавал, что я подписываю, что я делаю». В своем последнем слове поэт все обвинения решительно отверг: «Я уже просьбу суду высказал в дополнение к судебному следствию – я хочу сказать, что я не могу признать себя виновным в этих обвинениях». Показания, выбитые силой и сфальсифицированные, не могут считаться доказательством. Но для сталинских сатрапов это было не важно. Перед ними была поставлена совершенно конкретная задача – уничтожить цвет национальной еврейской интеллигенции, и для ее решения подходили любые средства.

Приговор в отношении еврейского поэта Давида Гофштейна был приведен в исполнение 12 августа 1952 года. Вскоре органы заинтересовались семьей поэта. Его супруга, дочь Левия и сыновья, Шамай и Гилель, оказались в сибирской ссылке. Вернулись только через три года. Впоследствии Гилель стал профессором археологии, Шамай, как и его отец, занялся писательским ремеслом. Левия – как ее прадед – стала известной скрипачкой.

В 1958 году в Москве вышел сборник стихов расстрелянного поэта в переводе Максима Рыльского. После этого Гофштейна издавали в Союзе еще несколько раз. Составителями сборников стали все тот же Рыльский, вдова поэта Фейга Семеновна и его сестра Шифра Холоденко. В 1997 году произведения Давида Гофштейна вышли в Иерусалиме. В городе, где он когда-то участвовал в открытии первого еврейского университета, и куда в 1973 году переехали Фейга Семеновна и Левия.
И произведения Гофштейна, и его семья вернулись на Святую землю. Здесь по-прежнему хранят память о тех, кто пал жертвой зла.

09.07.2025




Библиография и источники: