Александр Эйг
1984 – 1938
В октябре 1909 года из Одессы в порт Яффо отплыло большое судно. На его борту находился выдающийся педагог и общественный деятель Петахья Лев-Тов (Гутхарц) c супругой и сыном, а также другие евреи, уезжавшие из России навсегда. Сразу после отплытия пассажиры поняли, что сильная жара и качка не позволят им насладиться поездкой. Лев-Тов с супругой начали переносить вещи в центр палубы. На помощь им поспешил худощавый мальчик с красивыми глазами, приятным голосом и неугасающей улыбкой. Его родным языком был русский, хотя его принадлежность к потомкам Авраама, Исаака и Якова была несомненной.
Мальчик ехал в Эрец-Исраэль на учебу. Звали его Александр Эйг. С помощью друзей его отец получил от Еврейского колонизационного общества (ЕКО) согласие принять Сашу в школу, находившуюся в старейшем еврейском сельскохозяйственном поселении в Палестине – Микве Исраэль. Шустрый веселый паренек нравился всем, и пассажиры обращались к нему всегда ласково: «Сашенька, друг мой».
Едва ли кто-то мог тогда предвидеть, что через несколько десятилетий этому юноше предстоит отстаивать перед британской Комиссией Пиля право Эрец-Исраэль принимать еврейских репатриантов, а в научных кругах он будет известен как выдающийся знаток флоры Ближнего Востока, снискав признание далеко за пределами региона.
Александр Эйг родился 4 октября 1894 года в еврейском местечке Щедрин в Беларуси. Когда Саша был еще ребенком, семья переехала в Минск, где отец, Шмуэль (Григорий) Эйг, работал частным учителем, преподавая русский язык и другие предметы экстернам. Бывший ешиботник, он был немногословным и замкнутым, но склонным к мечтательности. Мать Эйга, Шошана (Роза), работала тоже – она была акушеркой, но при этом умудрялась еще и вести обширное домашнее хозяйство. Помимо Александра в семействе Эйгов подрастали и другие дети: мальчики Яша и Миша и девочки – Берта и Геня.
В минском обществе семейство Эйгов слыло совершенно ассимилированным. Родители Саши, подобно настоящим «русским интеллигентам», симпатизировали даже не бундовцам, а ленинской «Искре». И, отправляя сына на учебу в Микве Исраэль, Эйг-старший руководствовался скорее не сионистскими убеждениями, а практическими соображениями рассудительного родителя. Отучившись в поселении, находившемся под патронажем лорда Ротшильда, способный юноша мог получить направление на бесплатное обучение в Университет Нанси. В дальнейшем открывалась, например, перспектива карьеры служащего все того же ЕКО – будь то в России или за её пределами.
Эти планы представлялись особенно заманчивыми на фоне суровых реалий царской России, где евреи сталкивались не только с пресловутой процентной нормой в высших учебных заведениях, но и с множеством иных преград на пути к образованию и профессиональному становлению.
За короткое время Саша Эйг в совершенстве овладел французским языком, служившим тогда основным средством общения и преподавания в Микве Исраэль. Однако иврита он не знал – его изучению в школе уделялось крайне мало внимания. Лишь трижды в неделю учитель из Яффо, прибывавший верхом на осле, давал школярам скудные уроки иврита.
Но вскоре Эйг начал общаться с молодёжью из гимназии «Герцлия», и иврит «пошел». Благодаря друзьям и он вскоре был принят в эту гимназию, переехав из Микве Исраэль в строящийся Тель-Авив. Материальное положение его в ту пору было весьма стеснённым: скромный доход от уроков французского языка, которые он давал детям состоятельных родителей, едва позволял сводить концы с концами. Если бы не знакомые родителей по Минску и просто неравнодушные представители предыдущих волн Алии, пришлось бы совсем туго. Но добрых людей было много. Так, когда Александру понадобилась операция по удалению аппендицита, заботу о нем взяли на себя в доме Якова Шертока (Чертока), отца будущего политического деятеля Моше Шарета.
После общения с товарищами по гимназии «Герцлия» и семьей Шарета Александр Эйг решил: из Эрец-Исраэль он никуда не поедет! Тем более, что в стране было столько всего неизведанного, в особенности ее природа. При этом научными изысканиями в этой области в Эрец-Исраэль занимались преимущественно исследователи-иностранцы, тогда как собственных, еврейских учёных попросту не было.
С юных лет Александр был очарован тайнами растительного мира. И мальчик решил взять будущее израильской ботаники в свои руки.
Увлечение Александра вызывало у его одноклассников снисходительные улыбки. Среди моря непонимания единственным островком поддержки стал Элиезер Факторовский, юноша из Одессы, ставший для Эйга не просто другом, а настоящим братом по духу и верным соратником на долгие годы.
Когда по гимназии разнеслась весть о том, что Эйг и Фактори задумали превратить пустынный песчаный участок за школой в цветущий сад, насмешки одноклассников достигли апогея. Однако за этой, казалось бы, причудливой затеей скрывался практичный расчет: друзья планировали выращивать свежие овощи не только для собственного стола, но и на продажу горожанам.
Невзирая на град шуток и подколок, Александр и Элиезер с упорством первопроходцев взялись за дело. Вскоре на бесплодной земле появились аккуратные грядки, и друзья обрели не только источник свежих овощей, но и дополнительный заработок, доказав всем, что за их «чудачеством» стоял трезвый ум.
Во время Первой мировой войны турки изгнали из Тель-Авива почти все еврейское население. Эйг оказался в поселении Гедера – вместе с Элиезером Фактори и его семьей. Здесь ребята нашли новый пустырь – заброшенный участок за местным спиртзаводом. Эйг и Фактори решили превратить и его в цветущий огород, полный свежей зелени и живых растений. Их энтузиазм и трудолюбие вызывали – теперь уже не у соучеников-гимназистов, а у всех жителей Гедеры – скорее недоумение, чем уважение. Особенно много шуток вызывала самодельная поливочная система, разработанная молодыми ботаниками. Жестяные трубы, старые бочки и примитивный подъемник казались местным жителям нелепым сооружением – все это действительно выглядело странно. Однако конструкция была весьма эффективной. За этой кажущейся неуклюжестью стояла изобретательность молодых ботаников, нашедших способ очищать и использовать загрязненную воду с завода.
По мере того как турецкая армия терпела одно поражение за другим, давление на еврейское население усиливалось. И однажды Александру Эйгу и его верному товарищу было предписано явиться на призывной пункт. Не теряя ни минуты, друзья, не желавшие проливать кровь за чуждое им дело, покинули Гедеру, растворившись в ночи. Временное пристанище они нашли в небольшом поселении на юге Иудеи. Здесь, вдали от людских глаз, вели жизнь отшельников, утоляя голод колючими плодами опунции и жареной кукурузой. Месяцы тянулись медленно, и голод стал их неизменным спутником, словно тень, следующая по пятам. Однако и в этих суровых условиях пытливые умы молодых ученых не знали покоя. Окруженные дикой природой, предоставленные сами себе, они с жадностью первооткрывателей погрузились в изучение местной флоры, наблюдая за ней, исследуя ее особенности и тайны.
Судьба сыграла с Александром Эйгом и его другом причудливую шутку. От турецкого призыва они готовы были скрываться, терпя любые лишения, а на предложение вступить в еврейский легион под командованием британцев откликнулись сразу и с воодушевлением. Александр Эйг влился в ряды 40-го батальона Королевских фузилеров (пехота) – подразделения, ставшего настоящим кузницей национальных кадров для будущего еврейского государства. Судьба этого батальона оказалась особенной: когда волна демобилизации «поглотила» два других еврейских батальона, именно 40-му выпала честь в декабре 1919 года гордо поднять знамя «1-го Иудейского».
Под началом сменявших друг друга командиров – сначала полковника Сэмюэля, затем Скота – батальон креп и набирался опыта. Но истинное преображение началось с приходом легендарного Элиезера Марголина. Этот харизматичный лидер горел идеей превратить еврейских легионеров в прообраз будущей армии Эрец-Исраэль, вкладывая в каждого солдата не только военные навыки, но и мечту о свободной еврейской земле.
В Еврейском легионе Александр Эйг занял должность библиотекаря. Другие добровольцы, марширующие по улицам Тель-Авива с повязками на рукавах, часто посмеивались над ним. За его спиной шептались: «бездельник», «вегетарианец», «поалей-сионист». Но Эйг не обращал внимания на пересуды. Он занимался очень важным делом – созданием библиотеки легиона.
Эйг любил книги и порядок. За короткое время он сумел организовать образцовую библиотеку. Его часто видели в лагере с винтовкой на плече и книгами в руках. Он ходил от отряда к отряду, от палатки к палатке, раздавая литературу. Эта работа помогала поддерживать боевой дух солдат в жарких песках Египта и во время долгих стоянок в Палестине.
После окончания войны и роспуска еврейского легиона Эйг продолжил работать библиотекарем в новосозданной библиотеке Гистадрута. Вначале в ней царил беспорядок, он доставал книги для библиотеки собирая их по всей стране, но Эйг энергично взялся за работу, наводя порядок и расширяя библиотеку.
Это были дни Третьей алии. Библиотека следовала за рабочими лагерями, снабжая их книгами. Эйг, несмотря на слабое здоровье, стал «странствующим библиотекарем», посещая филиалы для контакта с местными библиотекарями и читателями. Во время этих поездок Эйг также исследовал флору страны, собирая отовсюду растения. Домой он привозил не только книги, но и засушенные растения, которые затем изучал вместе с все тем же своим собратом по увлечению – Элиэзером Фактори. Так был заложен фундамент его большой ботанической коллекции.
Здание Гистадрута в те годы располагалось на вершине песчаного холма, в некотором отдалении от улицы Алленби. Его центральная библиотека занимала одну из комнат. Однажды утром Йехуда Шарет, брат Моше Шарета и коллега Александра Эйга, придя на работу и открыв дверь библиотечной комнаты, был глубоко потрясен увиденным. Среди высоких стопок книг, нагроможденных друг на друга ящиков и пачек специальной бумаги, служившей для сушки полевых растений, он обнаружил Эйга. Тот лежал одетым на голой скамье. Эйг выглядел совсем больным: впалые щеки, глубоко ввалившиеся глаза, истощенное пожелтевшее лицо. Шарет, серьезно напуганный видом Эйга, хотел немедленно вызвать врача и оказать помощь. Однако Эйг, собрав последние силы, с улыбкой на измученном лице начал обсуждать план работы на предстоящий день, демонстрируя удивительную стойкость духа и преданность своему делу.
Эйг, с головой погруженный в свои исследования, совершенно не обращал внимания на бытовые трудности. Собирая образцы растений в песках Тель-Авива и на холмах Иерусалима, он думал лишь о своей работе. Вместе с Элиезером Фактори они снимали крошечную комнату на улице Буграшов. Тесное пространство было заполнено книгами и стопками бумаги, переслаивающей подготовленные к сушке растения. Тель-авивский врач, лечивший Эйга и Фактора, не скрывал своего беспокойства. В разговорах со знакомыми он сетовал: «Эти люди совершенно себя не берегут. Живут в темной квартире, питаются скудно, а их длительные ботанические экскурсии чрезвычайно их изматывают».
Но труды Эйга получили наконец признание. В 1925 году профессор Отто Варбург, ученый-ботаник и активный участник сионистского движения, словно открывая новую главу в жизни молодого ученого, пригласил его на должность ассистента в созданный им отдел прикладной ботаники Экспериментальной сельскохозяйственной станции. Профессор также предложил Эйгу присоединиться к коллективу Еврейского университета в Иерусалиме.
Александр с еще большим энтузиазмом погрузился в изучение флоры Палестины. Его экспедиции охватили всю страну: от жаркого Негева до прохладных лесов Галилеи, от побережья Средиземного моря до загадочных берегов Мертвого моря. Результаты этих исследований не заставили себя ждать. В 1926 году вышла в свет его работа «Вклад в познание флоры Палестины», а год спустя – «Растительность Палестины». Оба труда сразу же были благосклонно приняты в научных кругах. Но Эйг не остановился на достигнутом. Он вскоре опубликовал ряд важных научных работ на различных языках, посвященных растительности страны. Его исследования содержали множество новаторских идей и серьезных открытий, внося существенный вклад в ботаническую науку региона.
В скором времени судьба свела Эйга с выдающимся русским ученым Николаем Вавиловым. Оценив талант молодого исследователя, Вавилов предложил ему заняться изучением рода Aegilops, или Коленницы – однолетних трав, ближайших родственников пшеницы. Этот выбор был неслучайным – важность этого рода для понимания эволюции и генетики зерновых культур была огромной. Эйг с энтузиазмом взялся за эту работу, и в 1929 году опубликовал блестящую монографию, получившую широкое признание в научных кругах.
Эйга высоко ценил еще один видный ученый, профессор Василий Маркович, сотрудник Всесоюзного института растениеводства в Ленинграде, проведший с помощью Эйга несколько ботанических исследований в Палестине. Возвращаясь из экспедиции на о. Ява, советский профессор сделал солидный крюк, чтобы еще раз встретиться с молодым палестинским ученым и обсудить исследования флоры малоизученных регионов. В разговоре с агрономом Авраамом Зусманом Маркович отметил: «Мы бы предложили вашему Эйгу масштабную исследовательскую работу в Средней Азии, но он всецело принадлежит этой стране и своему народу».
Среди тех, кто сыграл ключевую роль в становлении Эйга как исследователя, выделялся не только русский ученый Николай Вавилов, но и швейцарец Жозиас Браун-Бланке, с которым Эйг познакомился во время пребывания во Франции. В 1928 году Еврейский университет приобрел гербарий Эйга. На полученные средства Александр отправился в поездку в Университет Монпелье.
Если от Вавилова Эйг перенял широкий взгляд на проблемы систематики и географии растений, а также стремление к дальним исследовательским экспедициям, то Браун-Бланке познакомил его с методами работы в фитосоциологии. В Монпелье Александр Эйг получил докторскую степень за работу о фитогеографических элементах флоры Палестины.
По возвращении в родные края Эйг с энтузиазмом принялся за разработку широкого плана изучения фитосоциологии Палестины. Однако, погрузившись в исследования, он пришел к важному выводу: для глубокого понимания местных растительных сообществ необходимо расширить горизонты своих изысканий. Проникнувшись этой идеей, с 1931 года Эйгприступил к организации целой серии масштабных экспедиций, которые привели его в Сирию, Турцию и Ирак.
Его исследования в горах Тавра, Амануса и Ливана принесли уникальные результаты. Впервые были описаны лесные сообщества ливанского кедра и киликийской пихты, а также другие ранее неизвестные науке растительные сообщества. Особый интерес у Эйга вызвали горы Аманус с их уникальной флорой, богатой древними реликтами. В 1932 году он тщательно исследовал этот регион, создав множество схем. Эйг продолжал свои интенсивные исследования лесных сообществ Курдистана, совмещая полевые работы с лабораторными. Между экспедициями он успел подготовить две важные работы: об израильском дубе и иерусалимской сосне. В материале об израильском дубе Эйг восстановил историю распространения этих лесов в Палестине, основываясь на результатах изученых данных и результатах изучения останков древних деревьев. Он показал, что эти леса когда-то покрывали большую часть прибрежной равнины и других регионов. Исследование иерусалимской сосны привело Эйга к выводу, что эти леса были естественным древним сообществом в горных средиземноморских районах Эрец-Исраэль до вмешательства человека.
В 1931 году Эйг воплотил в жизнь свою давнюю мечту, основав Ботанический сад на Горе Скопус. Этот уникальный природный комплекс был задуман им как настоящая сокровищница для изучения местной флоры – живая лаборатория под открытым небом.
Годом позже, в 1932, он приступил к преподаванию ботаники в стенах Еврейского университета в Иерусалиме. Эйг лелеял амбициозную цель — превратить Палестину в центр геоботанических исследований всего Ближнего Востока и Средиземноморья.
Как педагог Эйг снискал славу своими захватывающими лекциями и познавательными экскурсиями. Его особый дар заключался в умении сделать ботанику доступной и увлекательной для широкой публики. Под его чутким руководством выросла целая плеяда талантливых студентов и исследователей, продолживших его дело. Он был также первым президентом Палестинского ботанического общества и основателем Палестинского журнала ботаники.
А помимо научной деятельности Эйг был членом еврейской сионистской военной подпольной организации «Хагана». С той же страстью, с какой он раскрывал тайны ботаники, Эйг в свободное время обучал своих студентов искусству самообороны, веря, что в неспокойном мире эти навыки могут оказаться не менее важными, чем научные знания.
Важной составляющей личности Эйга был его неизменный интерес к практической стороне вопроса. Он стремился применить достижения ботанической науки в сельском хозяйстве для решения ключевых проблем страны. Эйг написал множество планов и меморандумов по различным аспектам прикладной ботаники, демонстрируя свою приверженность практическому применению научных знаний на благо Эрец-Исраэль и её жителей.
Несмотря на напряженный рабочий график и частые экспедиции, Александр Эйг сумел создать крепкую семью. Его избранницей стала Итта Факторит — сестра его лучшего друга. Итта, будучи биологом и педагогом, сама была одной из первопроходцев в области образования в стране.
В сентябре 1937 года у Эйга и его жены родилась дочь. Они назвали её Элиезрой в память о брате Итты и друге Эйга, умершем от туберкулёза в 1926 году. Впоследствии Элиезра Эйг стала известной в Израиле певицей и переводчицей с английского языка. У Эйга также был пасынок, Даниэль Фактори – сын Итты от первого брака. Даниэль был музыкантом и композитором. Он жил в кибуце Ган-Шмуэль до своей трагической гибели в 1949 году.
Последнее задание, которое взял на себя Эйг, было связано с деятельностью комиссии Пиля – Британской королевской комиссии по расследованию арабо-еврейского конфликта, возглавляемой лордом Уильямом Робертом Пилем. Комиссия заседала в стране на протяжении нескольких месяцев в 1936-1937 годах. Перед ней по очереди выступали представители британских мандатных властей, а также еврейской и арабской общественности, излагая свои аргументы. По завершении работы комиссия рекомендовала разделить страну на два государства.
По просьбе своего друга, председателя Еврейского агентства Ицхака Бен-Цви, Эйг трудился над подготовкой ответа на один из самых важных вопросов, обсуждавшихся комиссией: «Сможет ли еврейское государство прокормить себя?». В процессе этой работы Эйг заболел раком, однако, невзирая на тяжёлый недуг, он с честью выполнил порученное ему задание.
Несмотря на прогрессирующую болезнь, Эйг не оставлял свою научную деятельность до последних дней. Он продолжал работать в своем доме в районе Бейт-ха-Керем в Иерусалиме. Жизнь этого выдающегося ученого оборвалась 30 июля 1938 года – рак желудка оказался сильнее его неугасимой страсти к ботанике.
После смерти Эйга его научное наследие обрело новую жизнь благодаря усилиям его коллеги и подруги Наоми Файнбрун. Опираясь на записи ученого, она опубликовала двадцать статей под его именем. Проявляя удивительную скромность, Файнбрун публиковала работы Эйга, никак не обозначая своего вклада. Статьи выходили под именем Эйга как единственного автора, лишь с кратким примечанием «Posthumous» («посмертно»). Последняя публикация, где Эйг значился единоличным автором, увидела свет в 1955 году, а финальная совместная работа была издана в 1965 году.
Эта преданность делу Эйга привела к удивительному эффекту: даже в 1990-х годах, спустя более полувека после его кончины, в Гербарий Ботанического сада на горе Скопус порой приходили посетители, надеявшиеся лично встретиться со знаменитым ботаником.
Александр Эйг представлял собой образец ученого, педагога и патриота, чья жизнь и труды стали неотъемлемой частью становления Израиля и его научного потенциала. В память о нем были названы несколько растений – высшая честь для натуралиста. Кроме того, имя Эйга увековечено в названии улицы в иерусалимском районе Рамот-Алон.
27.04.2025
Библиография и источники:
ד"ר מ. זהרי, אלכסנדר איג ומפעלו המדעי, דבר, 29 באוגוסט 1938 – סקירה של מפעל חייו, עם מותו
כותבים שונים, לזכר אלכסנדר איג - בשלושים למותו, דבר, 29 באוגוסט 1938
Zohary, Michael. In Memoriam Alexander Eig 1895-1938. [S.nm.] Azriel Press, 1938.