Братья Трахт
В ноябре 1951 года отдел «В» Днепропетровского Управления МВД УССР занимался перлюстрацией корреспонденции, написанной на идише и иврите. Крамолы чекисты нашли немало, но особенно их заинтересовало письмо, отправленное Якову Моисеевичу Трахту, жителю Днепропетровска, работавшему начальником отдела снабжения Амур-Нижнеднепровского райпромкомбината. В перехваченном отделом перлюстрации письме брат адресата, Меер Моисеевич, живший в Жмеринке, сообщал, что достал Якову нужную ему еврейскую литературу, которую пересылать по почте опасался.
Шестеренки советской карательной системы закрутились быстро. В процессе разработки Якова Трахта было установлено, что в Днепропетровске и других городах у него были обширные связи среди местных евреев. Часть из этих людей, в свою очередь, активно разрабатывалась органами МВД.
Для разработки Якова Моисеевича и выявления его «практической антисоветской деятельности» в мае 1952 года был завербован агент под псевдонимом Роенко. За работу Роенко, он же начальник участка строительства производственных предприятий «Днепроэнерго» Раппо Михаил Александрович, принялся c неподдельным энтузиазмом. Когда-то осужденный за хищения, этот человек сталинских лагерей боялся как огня, поэтому стал систематически стучать «куда надо» о своем приятеле. В своих меморандумах он сообщал, что Яков Трахт является ярым антисоветчиком и еврейским националистом, постоянно критикующим советские порядки.
Вскоре из Жмеринки в Днепропетровск пришла справка на брата снабженца — Меера Трахта. Собранные по архивам МВД данные подтверждали подозрения чекистов: они напали на след кадровых сионистов. Хотя эти немолодые люди прошли мясорубку тридцатых годов и давным-давно жили тихо, с учетом творящейся в стране антисемитской истерии их разработка стала у региональных спецслужбистов приоритетной задачей.
Яков и Меер Трахты были уроженцами Жмеринки. Мать, Мирьям Либеровна, была домохозяйкой; отец, Мошко Ицкович, торговал на жмеринском рынке разной мелочевкой. В городе семью Трахтов знали под псевдонимом Дватяки. Нося на груди специальный лоток, в котором лежали карандаши, резинки, перья и всякая всячина, Мошко Трахт называл за любой товар одну и ту же цену — двадцать копеек. «Сколько стоят два карандаша?» — спрашивал у Мошко покупатель. — «Дватяк!» Так и повелось: Трахты — Дватяки.
До Октябрьской революции у Мошко Ицковича во владении был двухэтажный кирпичный дом, в котором жила вся его большая семья. Но как только в Жмеринке установилась советская власть, дом у Трахта конфисковали. Детей было много: братья Яков, Меер, Анчель, Биньямин, Шмулик и Исаак, и сестра Добруш, которую в семье все называли Бобця.
Яков родился у Трахтов первым — в 1893 году. Как самый старший, Яков с детства помогал родителям, и воспитание самого младшего брата — Исаака — целиком и полностью легло на его плечи. Это не мешало ему хорошо учиться, а в свободное время заниматься политикой. В дореволюционные времена жмеринская молодежь всерьез увлеклась идеей «палестинофильства», которое должно было стать ответом еврейского меньшинства на погромы и притеснения. Яков Трахт с детства возглавлял работу юношеских культурно-просветительных кружков, пропагандирующих иврит, а позже основал и возглавил в родной Жмеринке сионистскую организацию.
В молодости Яков обладал крутым нравом, но в сравнении с братом Шмуликом он был сущим ангелом. По слухам, когда один жмеринский полицейский слишком рьяно начал лезть в дела еврейской молодежи, вынюхав то, что знать ему не следовало, Шмулик и Яков наведались к царскому служаке домой. Неизвестно, что там произошло, но ни полицейского, ни Шмулика в городе больше никто никогда не видел. Спустя много лет в Жмеринку из Соединенных Штатов Америки пришло письмо c фотографией, на которой был запечатлен постаревший Шмулик, который носил уже совсем другое имя. Это письмо было единственным, больше о своем родственнике Трахты ничего не слышали.
Переехав совсем молодым в Винницу, Яков продолжил возглавлять молодых сионистов. Тогда же у него окончательно созрел план — во что бы то ни стало перебраться в Эрец-Исраэль, куда уже съехались пионеры-репатрианты из Российской империи. Добравшись в конце концов до Палестины, Яков поступил там в политехническую школу, которую через несколько лет успешно окончил с дипломом морского инженера. В Эрец-Исраэль он познакомился с Бен-Гурионом и был активным членом палестинской фракции движения «Цеирей Цион».
Незадолго до начала Первой мировой войны Яков вернулся в Украину. Поселившись в Большом Токмаке и вскоре женившись на местной девушке, Рейзе Нуделевне, в 1913 году он стал отцом, назвав первенца Григорием. Там же в 1915 году Яков вступил в группу «Алгемейн-Сион». Сначала Трахт был там секретарем, затем председателем комитета организации. В скором времени, вместе со всеми «алгемейн-сионистами», Яков Трахт перешел на платформу движения «Цеирей Цион», к которому примыкал в Палестине, активизировав работу ячеек движения в Жмеринке и Виннице.
После Второй всероссийской конференции «Цеирей Цион», которая проходила 18–24 мая 1917 года в Петрограде, движение стало действовать как независимая партия, число участников которой быстро росло. Летом 1917 года в «Цеирей Цион» насчитывалось уже около пятидесяти тысяч членов. В этот период деятельность движения концентрировалась главным образом в Украине, где партия играла важную роль в организации самообороны и создании еврейских кооперативов, но ее главной целью продолжала оставаться репатриация евреев в Эрец-Исраэль.
Со временем к Якову присоединился его младший брат — Меер. В детстве Меер Трахт учился в хедере и гимназии, но постигать науку дальше не смог — в Украине началась битва за власть. Не уступая брату Якову в своей любви к еврейскому народу и Эрец-Исраэль, в 1918 году Меер Трахт вступил в винницкую организацию «Цеирей Цион». Ну а Яков, став членом Центрального комитета, не только был уполномоченным по Виннице, но и отвечал за деятельность ячеек в Большом Токмаке, Житомире, Севастополе, Симферополе и Харькове.
После Третьей всероссийской конференции «Цеирей Цион», проходившей в мае 1920 года, партия раскололась на две части. На ее основе возникла более «правая» Сионистская трудовая партия (СТП) «Цеирей Цион» и лево-ориентированная партия под названием ЦС («Цеирей Цион — сионисты-социалисты»).
Братья Трахт приняли сторону «трудовиков» и продолжали готовить на Подолии, Слобожанщине и в других регионах Украины Алию в Палестину. Для этого представители ЦС, СТП «Цеирей Цион», других организаций вынуждены были забыть про идеологические противоречия и совместно организовывать в рамках поселенческой организации «Гехалуц» сельскохозяйственную и ремесленную практику для будущих рабочих Эрец-Исраэль.
Яков Трахт, служа в различных советских учреждениях, продолжал принимать активное участие в работе еврейских общин в городах Украины и Крыма, наладив нелегальный путь иммиграции в Палестину через Севастополь.
Как один из лидеров партии, он вынужден был оставаться в СССР, но его брат Меер начал активно готовиться к Алие. Выезд должен был состояться в 1922 году, но незадолго до запланированного времени отъезда Меера призвали в Красную армию. Декларативно выйдя из сионистской организации, Меер Трахт отправился в Тирасполь. Там он служил переписчиком хозкоманды 152-го стрелкового полка 51-й Перекопской дивизии, которая охраняла советскую границу с Румынией.
Демобилизовавшись из армии, Меер вернулся в Жмеринку к родителям и включился в подпольную работу. Живя вместе с братьями во дворе конфискованного когда-то родительского дома, на Базарной улице, Меер Моисеевич то служил в различных конторах на должности счетовода, то месяцами нигде не работал. В подольских местечках свирепствовала безработица. Апатия особенно усилилась после массовых арестов и высылок сионистов в 1924 году. Сионистская работа в таких условиях требовала большой самоотдачи и строжайшей конспирации, но жмеринские сионисты всё равно продолжали действовать.
Секретный отдел Винницкого ОГПУ уже было решил, что с «палестинофильством» в их округе покончено, однако данные говорили об обратном. Во второй половине 1926 года чекистская агентура сообщала, что в Жмеринке усиленно начала себя проявлять группа, именующаяся Еврейской всероссийской организацией сионистской молодежи — ЕВОСМ. В процессе проверки жмеринские чекисты смогли выйти на ее лидеров, которые, говоря языком документов, представляли собой «весьма активных лиц», распространявших свои взгляды среди еврейской молодежи. Ими оказались руководители СТП «Цеирей Цион», среди которых ключевую роль играл Меер Трахт.
Пользуясь полным доверием так называемого «Объединенного комитета», представленного в основном руководством СТП «Цеирей Цион», распространявшим свою деятельность в том числе и на территорию бывшей Подольской губернии, Меер Моисеевич был определен на роль уполномоченного подпольного «Гехалуца» по Жмеринскому району. Квартира Трахта стала конспиративной явкой для связных, прибывающих с инструкциями из подпольного сионистского центра.
Получив от своей агентуры необходимые сведения, ОГПУ поспешило арестовать всю верхушку организации. В ночь с 1 на 2 апреля 1927 года в дом Трахта по улице Базарной вломились несколько вооруженных револьверами человек. На месте были задержаны сам Меер и его брат Анчель. Возглавлял группу захвата уполномоченный окружного транспортного отдела (ОКТО) ОГПУ по станции Жмеринка Чикин. C ним также были политрук 2-го взвода Носков, агент ОКТО ОГПУ Кляндин и понятой — сосед Трахтов по фамилии Зац.
Перевернув вверх дном всё жилище, чекисты изъяли более двух десятков писем и записных книжек на русском, идише, иврите, а также главные улики: членскую карточку СТП «Цеирей Цион» на имя Меера Трахта и рукописный мандат на представление Трахтом организации «Гехалуц» в Жмеринском районе.
Меера Моисеевича арестовали и отправили в Винницу. Там его водворили в Дом принудительных работ (ДОПР) № 5 и начали следственные действия. Делом уполномоченного жмеринского «Гехалуца» занимался сотрудник Секретного отдела Винницкого окружного ОГПУ Саравайский.
На допросах Меер Моисеевич держался достойно, отрицая какую-либо связь с сионистским движением. По его словам, уйдя в 1922 году в армию, он вышел из состава СТП «Цеирей Цион» и больше с политикой дела не имел. Его членская карточка и мандат «Гехалуца» действительно датировались 1922 годом, однако следствие усмотрело в этом подвох. Уполномоченный ОГПУ Саравайский утверждал, что районный комитет СТП «Цеирей Цион», действующий в режиме строгой конспирации, выдавал своим активистам документы, умышленно датированные задним числом. Это делалось на случай ареста подпольщиков, которые всегда могли сослаться на то, что найденные у них улики относились к их прошлой деятельности. Кроме того, задействованные в очередной раз агенты ОГПУ утверждали, что Меер Трахт и не думал завязывать с СТП «Цеирей Цион» и подготовкой молодежи к отъезду в Палестину.
В заключительном постановлении по делу гэпэушник Саравайский просил признать Трахта социально опасным элементом и санкционировать высылку Меера Моисеевича на три года за пределы Украинской ССР. Однако окружной прокурор Гарин, рассмотревший 13 мая 1927 года дело, посчитал, что добытых улик для подтверждения выдвинутого против Меера Трахта обвинения недостаточно.
Дело было прекращено, а Меер Моисеевич вернулся в Жмеринку. В 1928 году он женился на Поле (Полине) Гедальевне Опенштейн, учительнице еврейской школы и дочери раввина. Поля Гедальевна отлично знала идиш и иврит и разделяла с Меером сионистские взгляды. Через год у молодой семьи появилось пополнение — дочь Хана.
Трахты жили спокойно до 1931 года, пока к Мееру снова не явились сотрудники ОГПУ. Повторилась картина четырехлетней давности, когда жмеринца уличили в приверженности сионистскому движению. Невозможно установить, сколько находился в застенках Меер Моисеевич, но вернулся он оттуда с подорванным здоровьем. Еще в годы Первой мировой войны недалеко от Меера взорвался снаряд, после контузии он стал плохо видеть и слышать. После заключения когда-то крепкий мужчина практически оглох и ослеп.
Старший брат Меера во второй половине 1920-х годов также был вынужден отойти от сионистской деятельности. Получив когда-то в Палестине хорошую специальность, он стал в Украинской ССР не последним человеком в системе Народного комиссариата водного транспорта. Осел в Днепропетровске. В 1937 году, в волну Большого террора, он оказался в тюрьме. Впрочем, когда в 1938 году начались пересмотры дел репрессированных, а часть сотрудников НКВД сама оказалась на нарах, Якова выпустили. До войны к нему в Днепропетровск из Жмеринки переехали Исаак, Беньямин и Анчель с семьями.
В Днепропетровске Трахты и встретили начало советско-германской войны, едва успев в июле 1941 года эвакуироваться вглубь СССР. Яков Моисеевич оказался в городе Кзыл-Орда в Казахстане. Вскоре к нему присоединился брат Меер, также не попавший на фронт ввиду своей глухоты и степени инвалидности, его жена Поля, их дочка Хана и 3-летний сын Григорий.
В эвакуации жилось не только голодно, но и морально тяжело. Война собирала свою страшную жатву. Уже в декабре 1941 года Якову Трахту пришло трагическое известие: пропал без вести его старший сын Григорий. Младший, Теодор, названный в честь создателя сионистского движения Теодора Герцля, был несколько раз ранен, храбро воевал, но в январе 1943 года был арестован. Лейтенанта Теодора Трахта обвинили в контрреволюционной агитации и приговорили к расстрелу. Суровый приговор, правда, был впоследствии отменен. Защитнику Родины дали «всего ничего»: три года тюрьмы. В январе 1945-го Трахтам пришло еще одно страшное письмо — под Истенбургом в Восточной Пруссии погиб Исаак, единственный из братьев, ушедший на фронт.
Осенью 1944 года, когда территория Украинской ССР была очищена от гитлеровцев, Трахты вернулись домой. Яков вновь стал жить в Днепропетровске, а Меер с женой Полей, детьми и сестрой Бобцей вернулись в Жмеринку. Но дома Меер Моисеевич оказался не сразу. Вслед за ним из Казахстана последовала папка какого-то компромата. Не успел он появиться в родных местах, как тут же угодил в знакомую ему тюрьму в Виннице. Продержав Меера под следствием около шести месяцев, чекисты в итоге его отпустили.
Попав в конце осени 1951 года в очередной раз на глаза «конторских», Яков и Меер Трахты, как когда-то в молодости, стали героями многочисленных чекистских справок. Чекисты должны были проиллюстрировать вышестоящему руководству, какую серьезную работу в разгар битвы с «космополитами» проводили региональные управления МГБ.
Так, в докладной записке «Об агентурно-оперативной работе по линии сионистов и еврейских буржуазных националистов по состоянию на 1 июня 1953 года» днепропетровские чекисты c удовольствием цитировали Якова Моисеевича, заявившего во время беседы с агентом Раппо 6 марта 1953 года по поводу смерти Сталина: «Если бы Сталин… умер много лет тому назад, народ бы так не страдал материально, а евреи еще и морально».
30 мая 1953 года Яков Моисеевич разоткровенничался с Раппо еще больше, признавшись тому, что еще в 1925 году являлся членом ЦК сионистской организации и лично занимался переброской сионистов из СССР в Палестину через Крым. Трахт также рассказал агенту, что за переброску сионистов два его двоюродных брата были арестованы органами.
Дома у Якова Трахта все стены были увешаны картинами на еврейскую тематику, у него была большая еврейская библиотека. Он коллекционировал книги на иврите и идише, Меер помогал ему доставать нужную литературу. Об этом, по всей видимости, и говорилось в перехваченном отделом «В» Днепропетровского Управления МВД УССР письме.
Чтобы выяснить, у кого Трахты получали сионистскую литературу, днепропетровские чекисты планировали просить Жмеринский ГО МВД командировать в Днепропетровск их агента. Агент, уже разрабатывавший в Жмеринке Меера, должен был проболтаться тому, что едет в город, где жил Яков. Чекисты не исключали, что Меер Моисеевич захочет воспользоваться этой поездкой для пересылки антисоветской литературы.
Тут следует сказать несколько слов про агента. В разработку Меера Моисеевича была введена женщина-агент Охотная, которая еще до войны поддерживала хорошие отношения с Трахтами и находилась вместе с ними в эвакуации. В реальности эту особу звали Ева Львовна Глизер. Глизер, уроженка местечка Красное на Винничине, мать троих детей, с июля 1940 года значилась в агентурном штате Жмеринского НКВД. Эвакуировавшись в июле 1941 года на Урал, а затем в Кзыл-Орду, она продолжала состоять в агентурно-осведомительной сети, постоянно наблюдая за своими земляками.
В 1944 году, по возвращении в Жмеринку, Глизер начала работать секретарем в отделе контрразведки 15 гвардейской стрелковой дивизии и одновременно использовалась органами в качестве секретного осведомителя. В марте 1949 года связь с Глизер была восстановлена, ее «повысили» до штатного агента. Практически сразу она начала поставлять в районный отдел МГБ ценные материалы по «еврейским националистам», жившим в Жмеринке.
Ее «подопечными» были и Меер с Полей. Живя на той же самой улице Базарной, что и Трахты, Глизер однажды напросилась к ним в гости. При первом же посещении квартиры она, по ее словам, застала Меера Моисеевича за чтением книги на иврите. В завязавшейся беседе о еврейской литературе Поля Гедальевна поделилась с Охотной: вместе с супругом они приложили много усилий, чтобы достать и переслать Якову в Днепропетровск еврейскую литературу.
Яков в одном из писем порекомендовал брату и невестке съездить в Киев к некому Мойше Резнику и взять у того адрес живущего в Виннице еврея, который мог им продать еврейскую литературу. В Киев никто не поехал, но адрес винницкого еврея достать удалось. К нему поехала Поля Гедальевна с дочерью Ханой, приобрели много еврейской литературы, в том числе произведения писателей-сионистов Бялика, Абрамовича и многих других. Впоследствии Хана Трахт доставила эту литературу дяде в Днепропетровск.
Установить человека, у которого Трахты приобрели литературу, эмгэбэшникам не удавалось. Агент Охотная тщетно пыталась разузнать имя продавца и выяснить, в каких целях приобретали еврейскую литературу Трахты. Чекистам мерещилось, что книги предназначались не для личного пользования, а для распространения среди глубоко законспирированных членов сионистского подполья.
Практически незрячий и почти ничего не слышащий Меер Моисеевич уже был мало пригоден на роль главы «еврейской группировки» в Жмеринке. Его место заняла супруга, Поля Гедальевна, ставшая фигуранткой отдельного агентурного дела под кодовым названием «Узел».
Ева Глизер, продолжавшая захаживать в гости к соседям, выяснила, что в первой половине 1920-х годов Поля Трахт являлась активной участницей сионистской организации, существовавшей в селе Поповцы Копайгородского района Винницкой области. Она возглавляла организацию наряду с Фроимом Островским и Зусем Кордонским.
Поповицкая организация поддерживала связь с сионистами других районов, а литературу получала из Палестины. В 1924 году, во время массовых арестов сионистов, Поля Гедальевна со своими товарищами вынуждена была уйти в подполье, но вплоть до 1928 года они умудрялись переправлять молодежь в Эрец-Исраэль.
Агент Глизер также докладывала, что осенью 1952 года из Москвы в Жмеринку приезжал сионист Зусь Кордонский. В Жмеринке он собрал бывших соратников, используя для этого квартиру своего друга Островского. При появлении Поли Гедальевны на званом ужине, Островский представил ее присутствующим как «первую сеятельницу идей сионизма», а Кордонский в ее честь провозгласил тост, сказав, что она является одним из главных борцов за «священную идею».
Далее Кордонский, по словам агента, показав на уставленный угощениями стол, промолвил: «...Не это главное... а то, что я вижу перед собой этих дорогих людей, которые не ушли из наших рядов, а только в силу необходимости приостановили борьбу». «Участники сборища весь вечер пели еврейские националистические песни и исполняли сионистский гимн», — свидетельствовала Охотная в своем меморандуме.
По признанию Поли Гедальевны, разговаривавшей с Глизер после этой встречи, Островский приезжал в Жмеринку проверить, «не угас ли у них огонь прошлого». Постоянно бывая по долгу службы в разных регионах Украинской ССР, Кордонский интересовался жизнью еврейских общин и уцелевших в Холокосте иудейских религиозных авторитетов. Сам он был известен органам не только как сионист, но и как организатор подпольных миньянов.
Лишь смерть Сталина и прекращение нового витка массовых репрессий спасла Трахтов от очередного ареста. Яков Моисеевич продолжил работать в Днепропетровске и до пенсии пользовался незыблемым авторитетом среди коллег и начальства. Его брат, Меер Трахт, продолжал скромно жить в Жмеринке. Пособия по инвалидности едва хватало. Пришлось ему с супругой и сестрой Бобцей вернуться к промыслу старого Мошко-Дватяка — торговле на рынке. Иногда это заканчивалось задержанием за незаконную торговлю и штрафом.
Уже совсем больной, Меер Моисеевич входил в «двадцатку» жмеринской синагоги. Выйти оттуда ему пришлось в сентябре 1960 года. Советские власти, понимая, что никакими убеждениями разогнать жмеринских прихожан и закрыть синагогу не получится, пошли на хитрость. Здание синагоги было объявлено аварийным, а с членов «двадцатки» потребовали огромные деньги за ремонт. Меер Моисеевич и другие пожилые жмеринцы такую сумму собрать не смогли.
До конца своих дней Трахты оставались верными Торе и народу Израиля. После закрытия синагоги, в ноябре 1962 года, они всё равно поставили хупу для племянника Семена, сына брата Анчеля, и его невесты из Жмеринки. В тот день, не обращая внимания на чужие уши и глаза, пели еврейские песни и разбили стакан в память об Иерусалимском храме.
В 1967 году не стало Якова Трахта; его брат Меер умер в 1975 году. Яков и Меер так и не увидели Эрец-Исраэль своими глазами, не смогли дотронуться до стен древней еврейской столицы, не встретились со своими товарищами, которых когда-то отправили строить еврейское государство. Однако в Израиле живут их дети, внуки и правнуки. Как сказано в Талмуде: «Пока живо наследие праведника, пока продолжается дело всей его жизни, пока его дети идут его путем, он жив».
17.10.2022
