Братья Незлины
Недавно исполнилось семьдесят лет печально известному «делу врачей». Тогда, на излете сталинского правления, в Москве были арестованы известнейшие медики, обвиненные в заговоре против высших советских государственных и партийных деятелей. Объединяла арестованных не только профессия, но и происхождение. Большинство из них были евреями, и вся кампания немедленно стала восприниматься как антисемитская.
В вышедшем 13 января 1953 года сообщении ТАСС говорилось, что «скрытые враги народа» признались в умерщвлении секретаря ЦК ВКП(б) Андрея Жданова. В списке «жертв» арестованных врачей значился также член Оргбюро ЦК Александр Щербаков, которого злоумышленники якобы неправильно лечили. В качестве намеченных «сионистами и шпионами» целей упоминались генералы и маршалы, адмиралы и члены Политбюро.
Расследуя состряпанное дело, органы пытались применить к нему принципы «семейного подряда». Яркий тому пример — арест двух братьев, видных советских врачей Незлиных.
Один из ведущих фтизиатров страны, Соломон Хаимович Незлин (1892–08.03.1990) долгие годы работал инспектором по туберкулезу в Наркомздраве РСФСР и СССР. Его брат, Вениамин Хаимович Незлин (10.08.1894–1975), был терапевтом, работал с такими выдающимися врачами как Мирон Вовси, Яков Этингер, Михаил и Борис Коганы. Его книга «Анализ и клиническая оценка электрокардиограммы», изданная в 1948 году в соавторстве с известным специалистом по электрокардиографии Софьей Карпай, стала в СССР бестселлером.
Вопреки всем потокам помоев, которые советская пропаганда выливала на еврейскую интеллигенцию, Вениамин и Соломон Незлины стали светилами медицины исключительно благодаря своим незаурядным способностям и трудолюбию.
Соломон, родившийся в 1892 году, был старше брата на два года. Их мать, Игудка Давидовна Иткина, была родом из местечка Колышки Витебской губернии, где держала маленькую мануфактурную лавку. Отец, Хаим Беньяминович Незлин, представитель глубоко религиозной семьи, происходил из соседнего штетла Дубровно.
В течение 15 лет Хаим Незлин торговал скобяными товарами, которые в основном покупали местные крестьяне. Человек честный и умный, знавший наизусть весь Танах, Хаим Незлин занимался предпринимательством вынужденно. Он откровенно недолюбливал коммерцию, но хотел, чтобы его сыновья обучились простому ремеслу и собственными руками зарабатывали себе на хлеб. С ним, человеком мечтательным, более практичная Игудка Давидовна была не согласна. С самого детства мать настаивала, чтобы дети шли в университет и получили там хорошую специальность.
В семье Незлиных говорили на идише, но еще все читали на иврите, прекрасно владели русским и знали немецкий. Несмотря на свое религиозное воспитание, Хаим Незлин живо интересовался светской литературой. Дед братьев по матери, Давид Иткин, просвещенный человек, был патриотом еврейского народа и сочувствовал национальному движению. В гостиной на видном месте у него висел фотопортрет Теодора Герцля, а в домашней библиотеке были книги по истории еврейского народа и сионистская литература.
Сионизмом увлеклось и молодое поколение Незлиных. В хедере, где Соломон учился с 5 лет, он горько плакал, когда рассказывали о подробностях разрушения римлянами «Ерусалима» и храма, знал о мечте всех евреев — «В будущем году в Иерусалиме».
До своей учебы в Дерптском (Юрьевском) университете старший брат, Соломон Хаимович, постигал медицину в немецком Бреслау, где создал сионистский кружок под названием «Нес-Циона». В 1913 году он даже принял участие в Венском сионистском конгрессе, планируя после получения диплома ехать в Палестину. Но его планам переселиться в Эрец-Исраэль помешала Первая мировая война.
Вернувшись в Россию и закончив в 1915 году Юрьевский университет, Соломон Незлин не утерял интереса к национальному движению. После Февральской революции 1917 года он активно участвовал в подготовке Всероссийского еврейского съезда. Увы, этому грандиозному событию в жизни российского еврейства так и не суждено было состояться.
Сначала он работал земским врачом в Московской и Смоленской губерниях, а в 1918 году приехал в Витебск, где стал руководить различными губернскими организациями здравоохранения и противотуберкулезным диспансером.
Летом того же года молодой медик приехал в родные Колышки, где создал местный филиал организации «Гехалуц», целью которой была подготовка еврейской молодежи к поселению в Палестине.
Когда в Витебске в феврале 1919 года проходила районная конференция «Гехалуца», Соломон Хаимович был в президиуме — вместе с Иосифом Трумпельдором. Докладывая о практической работе «Гехалуца», Незлин подчеркивал вред перехода организации на классовую платформу, оппонируя тем самым Трумпельдору, выступавшему с более левых позиций.
Сообщая об изучении ремесел и сельского хозяйства, Незлин заявлял, что долгом каждого халуца было изучение географии и этнографии Палестины, а также иврита. Говоря о врачах, вступавших в «Гехалуц», он настаивал, чтобы они изучали болезни, распространенные в Палестине.
Сразу после конференции местная ЧК задержала по доносу группу сионистов. Соломон Незлин, благодаря своим связям, смог добиться их освобождения.
Критикуемый соратниками за нежелание приплетать классовую борьбу в поселенческое движение — «узколобый практицизм и тупоголовый аполитизм» — Соломон Незлин от «Гехалуца» отошел. Причиной тому были и события в России, раздираемой внутренними противоречиями.
Как отличный организатор и специалист по борьбе с туберкулезом, в 1923 году он был приглашен в Москву, где впоследствии работал в различных противотуберкулезных учреждениях.
В 1925 году Соломон Незлин создал и возглавил санитарно-гигиенический и диспансерный отделы Центрального института туберкулеза, которыми руководил с небольшим перерывом до 1952 года. Одновременно он был инспектором по туберкулезу в Наркомздраве РСФСР и СССР.
Соломон Незлин увековечил свое имя в истории, как человек, который развил систему диспансеров в СССР. Ему удалось добиться, чтобы все больные, приходившие к врачу с жалобами на простуду, направлялись на флюорографию. Благодаря этому нововведению врачи могли уже на ранней стадии выявлять туберкулезных больных.
Младший брат, Вениамин Хаимович, точно так же с детства увлекался наукой и решил пойти по стопам старшего брата. Поступив в 1915 году на медицинский факультет Московского университета, Вениамин Незлин окончил его в 1919 году.
Став активистом сионистского движения еще во время учебы, Вениамин Незлин в мае 1918 года был избран в ЦК народных сионистов «Цеирей Цион» по Великороссии, Сибири и Кавказу.
Оставаясь в душе сионистом, как и старший брат, после разгрома ячеек «Цеирей Цион» он перестал активно заниматься политикой. В декабре 1919 года, в разгар Гражданской войны, Вениамин Хаимович начал служить в госпитале, и проработал в военной медицине десять лет. С 1929 года он преподавал во 2-м Московском медицинском институте и Центральном институте усовершенствования врачей. В 1939 году Вениамин Хаимович получил степень доктора медицинских наук, а в 1951 году стал профессором.
Коллегами братья Незлины характеризовались как специалисты, которые никогда не могли отказать больным. Вениамин Хаимович даже любил шутить, что он имел две практики: платную и бесплатную. Платная – это когда он сам платил за такси, чтобы поехать на осмотр пациента, а бесплатная – это когда за ним присылали машину. Обладая прекрасным чувством юмора и невероятной энергией, братья Незлины никогда не жаловались на жизнь, хотя застали самые страшные времена в истории СССР.
После ужасов Гражданской войны и краткого периода относительного затишья в стране Советов начался Большой террор. В 1937 году на Соломона Хаимовича был написан донос. Дескать, он и его коллеги не боролись с туберкулезом, а, наоборот, специально заражали им советских трудящихся. К счастью, тогда все закончилось благополучно.
Во время германо-советской войны Соломон Незлин работал заместителем директора Казахского института туберкулеза в Алма-Ате. В 1943 году оттуда его мобилизовали на фронт в качестве военного врача. Жизнью военврачу приходилось рисковать постоянно. Соломон Хаимович однажды едва остался жив: после его отъезда санитарный поезд, где он работал, был уничтожен прямым попаданием немецкой бомбы. После тревожных фронтовых будней он был отозван в Москву, где стал бороться со свирепствовавшим в тылу туберкулезом.
Бывший военный врач Вениамин Незлин также был мобилизован в первые дни войны. Кавалер медалей «За боевые заслуги» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», он служил в эвакуационно-распределительных пунктах и исполнял обязанности главного терапевта Воронежского военного округа. Демобилизовался в 1946 году в звании подполковника медслужбы.
После войны братья Незлины вернулись в Москву и продолжили работать по своим основным специальностям. Вениамин Хаимович занимал должность второго профессора на кафедре Мирона Вовси, а затем Михаила Когана в Центральном институте усовершенствования врачей в Москве. Получив приглашение занять престижную должность в Кремлевской больнице, Незлин отказался, объясняя это тем, что не хочет быть обслугой советских сатрапов. Однако, будучи внештатным консультантом Лечебного санитарного управления Кремля, он был вынужден временами их навещать.
31 августа 1948 года, после смерти близкого соратника Сталина, второго человека в партии — Андрея Жданова — в Лечсанупр Кремля срочно были вызваны видные московские профессора. В их числе был и профессор Вениамин Незлин, которому предложили проанализировать некую безымянную электрокардиограмму.
В результате тщательного анализа ЭКГ Незлин указал, что она соответствует симптоматике хронической коронарной недостаточности. На вопрос, имеются ли на кардиограмме признаки перенесенного инфаркта миокарда, врач ответил отрицательно. Таким же было и заключение Софьи Карпай. Вечером того же дня она позвонила Соломону Хаимовичу и сообщила, что ЭКГ принадлежала самому Жданову, который в этот день скончался в санатории ЦК КПСС близ Валдая. Туда он был направлен по совету лечащих врачей в связи с обнаружением у него заболевания коронарных сосудов сердца. Имея хроническую болезнь, он умер от паралича болезненно измененного сердца.
Ни Незлин, ни Карпай не знали, что 29 августа 1948 года помощница Карпай по Кремлевской больницы, Лидия Тимашук, направила начальнику Главного управления охраны МГБ, генерал-лейтенанту Власику, письмо. За несколько дней до смерти Жданова Тимашук писала в докладе, что делала пациенту электрокардиограмму и диагностировала у него инфаркт миокарда, рекомендовав установить больному строгий постельный режим. Однако, по словам Тимашук, профессор Егоров и лечащий врач Майоров заявили, что поставленный ею диагноз был ошибочным, заставив Тимашук переписать заключение. Тем самым, дескать, они неправильно лечили Жданова. Донос Лидии Тимашук вскоре оказался на столе у Сталина, однако тот написал на нем — «в архив».
После заявления Тимашук лечащий врач Сталина, профессор Владимир Виноградов, созвал медицинский консилиум, на котором была зачитана история болезни Жданова и представлены электрокардиограммы. И снова врачи не подтвердили выводов Тимашук. Понизив в должности, ее перевели работать в поликлинику. Тем не менее, Тимашук продолжила писать секретарю ЦК ВКП(б) Алексею Кузнецову. Письма он проигнорировал, все они тогда тоже отправились в архив. Понадобились они только через четыре года, когда в стране разгорелась кампания по борьбе с космополитизмом и завершилось нашумевшее дело Еврейского антифашистского комитета.
Во время этих кампаний над любым евреем, в особенности талантливым, висела постоянная угроза. Соломон Хаимович дружил с заведующим терапевтическим отделением Московского научно-исследовательского туберкулезного института Израилем Лемберским. Как и Незлин, в молодости он был сионистом и даже переехал в 1920-е годы в Палестину. Но в стране тогда свирепствовал экономический кризис, и семья Лемберских очень скоро вернулась в Москву. В «органах» об этом, конечно, знали, и в июне 1952 года профессор Лемберский был арестован.
Еще раньше была арестована Софья Карпай и друг Незлиных, профессор Яков Эттингер, лечивший многих представителей советской и зарубежной партийной элиты. Понимая, что евреи, связанные с Лечебным санитарным управлением Кремля, находятся в страшной опасности, Вениамин Хаимович летом 1951 года уехал из Москвы. Вместе с матерью он переехал в Кисловодск на Кавказе, который считался центром курортного лечения больных сердцем. Вениамин Хаимович возглавил в Кисловодской курортной больнице кафедру терапии и курортологии.
Тем временем дело в отношении еврейской медицинской элиты набирало обороты. В августе 1952 года Лидию Тимашук неожиданно вызвали в МГБ и попросили подробно рассказать, что происходило на даче Жданова незадолго до его смерти. После ее визита к чекистам прокатилась новая волна арестов.
Специальная группа МГБ, приехавшая из Москвы в Кисловодск, 11 января 1953 года арестовала Вениамина Незлина. Его мать, Игудка Давидовна, позвонила в Москву старшему сыну и сообщила страшную новость. Не раздумывая, Соломон Незлин взял отгул на работе и поехал за матерью в Кисловодск. По возвращении в столицу его также арестовали. Домой к Соломону Хаимовичу явились два сотрудника МГБ — с дворничихой в качестве понятой. Обыск длился почти сутки.
Рабочий кабинет Соломона Незлина, располагавшийся в одной из комнат маленькой двухкомнатной квартиры, опечатали. Чекисты искали улики в самых неожиданных местах, перерыв не только квартиру, но и выбросив на улицу дрова, которые лежали у Незлиных в сарае. Когда Соломона Хаимовича увезли на Лубянку, его жена Рахиль и сын Роальд собрали свои вещи в дорожные чемоданчики. Семьи «врагов народа» такого уровня имели все шансы также оказаться за решеткой или в ссылке.
Соломон и Вениамин Незлины попали в жернова системы, которая годами фальсифицировала уголовные дела и подмахивала смертные приговоры. Арестованный в ноябре 1952 года академик Виноградов 17 ноября 1952 года «признался» во врачебной ошибке. В протоколе он свидетельствовал против своих коллег: «31 августа 1948 года, стремясь выбить из рук врача Тимашук ее основной козырь — электрокардиографические данные, я провел заочный консилиум с участием профессоров Зеленина, Этингера и Незлина, которые дали нужное мне заключение».
Софья Карпай, напротив, участие в злонамеренно неверном лечении Жданова категорически отрицала. Смелая женщина заявила на очной ставке с академиком Виноградовым, что по электрокардиограммам инфаркта не находила. Тогда же Карпай сообщала, что неоднократно проводила Жданову электрокардиографию и консультировалась в Москве с Вениамином Незлиным. После консультации с ним она пришла к выводу о том, что у больного имелся коронарокардиосклероз, хроническая коронарная недостаточность с ишемией миокарда. Это могло объяснить ухудшение состояния здоровья Жданова, повлекшее его смерть. По ее словам, cхожий диагноз поставил консилиум, собравшийся после смерти члена Политбюро. Не был обнаружен свежий инфаркт и на вскрытии.
Как проходили дознания по делу врачей, позже вспоминал Соломон Незлин. Формально его обвинили в «буржуазном еврейском национализме», что грозило 10 годами лагерей, но в действительности следователи добивались от него признания в предосудительных связях брата с основными фигурантами «дела врачей». На Лубянке его 19 суток держали в наручниках, допрашивали по ночам и постоянно угрожали.
Его брату вменялось в вину то, что он сознательно дал неверную трактовку ЭКГ Жданова, стремясь выгородить своих «сообщников-вредителей». Арестованного Вениамина Незлина били по ногам железным прутом, тоже мучали ночными допросами, круглосуточно держали в застегнутых до мяса наручниках.
Однако дело врачей разваливалось на глазах. Соломон и Вениамин Незлины заниматься самооговорами и клеветать на коллег не собирались. Когда кнут не помог, чекисты попробовали использовать пряник. Однажды, придя на ночное дознание, Соломон Незлин несказанно удивился: его следователь был подчеркнуто вежливым и обходительным. Даже принялся консультироваться с допрашиваемым по поводу болезней своей супруги. Человек отзывчивый, Соломон Хаимович стал давать рекомендации сталинскому сатрапу. «Ага! — закричал следователь. — Как говорить о медицине, так вы слова находите, а как признаваться в совершенных преступлениях, у вас их нет!».
Во время экзекуций на крик подозреваемых нередко прибегал сам инициатор «дела врачей», заместитель министра государственной безопасности СССР Рюмин. Отпетый негодяй и карьерист приоткрывал дверь и спрашивал: «Ну что, бьете? Давайте-давайте, поднажмите!».
И после смерти Сталина, в конце марта 1953 года, арестованные все еще находились на Лубянке. Но когда семья Соломона Незлина в очередной раз пришла в приемную МГБ на Кузнецком мосту, чтобы передать отцу теплое пальто, сидевший там чекист вдруг многозначительно заявил: «Вы подождите с передачей, никакого пальто ему не надо». Сотрудник МГБ явно не имел в виду ничего плохого. Семье стало понятно, что в стране внезапно начались важные изменения, и это напрямую касается открытых «политических» дел.
4 апреля 1953 года, в пять утра, в квартиру Незлиных позвонили. Едва живая от испуга жена Соломона Хаимовича открыла дверь. На пороге стояли заросшие щетиной Соломон и Вениамин в окружении нескольких чекистов. Как позже выяснилось, по домам развезли всех освобожденных из застенков МГБ врачей. Причем сопровождали их зачастую те же самые сотрудники, которые когда-то их арестовывали.
Все оставшиеся в живых арестованные по «делу врачей» были освобождены и восстановлены на работе. Курировавший это вымышленное дело подполковник Рюмин сам был немедленно арестован по приказу Берии, а вскоре и расстрелян.
Вениамин Незлин весной 1953 года снова вернулся в Кисловодск. На Кавказе он трудился до 1960 года, когда его вызвали в Москву руководить терапевтическим отделом в Институте сердечно-сосудистой хирургии Академии медицинских наук СССР. В 1968 году он издал монографию, посвященную ревматическим порокам сердца. До последних дней он совмещал медицинскую практику и научные исследования. Вениамин Хаимович Незлин умер в 1975 году и был похоронен в Москве.
Соломон Незлин после освобождения работал заведующим организационно-методическим отделением Центрального института экспертизы трудоспособности. С 1963 года и до пенсии он консультировал в больнице № 7 в Москве. Уйдя на заслуженный отдых, он решил наконец-то осуществить мечты молодости, и вместе с семьей подал заявление на выезд в Израиль. Туда получилось выехать лишь после 10 лет отказа. Там, в Эрец-Исраэль, Соломон Хаимович получил звание «Узник Сиона». Соломона Незлина не стало в 1990 году. Он пережил младшего брата на полтора десятилетия.
Братья Незлины посвятили свою жизнь спасению людей. Дав однажды клятву Гиппократа, они лечили каждого, независимо от его национальной принадлежности, должности, политических взглядов, материального статуса. Мужественно выдерживая допросы, Вениамин и Соломон не пошли на сделку с совестью, еще раз подтвердив свои высокие гуманистические идеалы. Через семь десятилетий после «дела врачей» мы с благодарностью вспоминаем этих славных сыновей еврейского народа.
07.12.2023
