top of page
Еврейски герои
Расстрелян тройкой

Михаил Байтальский

1903 – 1978

Михаил Байтальский

Жизнь Михаила Давидовича Байтальского вместила в себя все драматические виражи XX века: революционную романтику и разочарование в ней, сталинский террор и лагеря, войну и послевоенные гонения, духовные искания и возвращение к корням. Его творческое наследие, созданное под разными псевдонимами – И. Домальский (его настоящая фамилия происходила от названи деревни Байталы под Анарьевом, а слов «байт» – «дом» на иврите случайное фонетическое совпадение), Д. Сетер, А. Аранович, А. Красиков – стало уникальным свидетельством эпохи, увековеченной в стихах, мемуарах и публицистике.

Меир Гельфонд, узник Сиона, так оценил поэтическое наследие Байтальского: «После сионид Фруга в России на русском языке, кажется, ни один поэт не выразил так страстно и эмоционально свою любовь к Сиону».

В отличие от многих революционеров с еврейскими корнями, вышедших из бедных семей, Михаил родился в довольно зажиточной семье торговца из села Черново под Одессой. Революционный вихрь прервал его учебу в пятом классе гимназии – в пятнадцать лет, движимый юношеским идеализмом, он ушел добровольцем в Красную Армию.

Этот момент запечатлелся в семейной истории трогательным эпизодом: его мать, не смирившись с уходом Михаила, отправилась верхом на лошади искать своего «блудного сына» среди тех, кто сражался с «зелеными» в районе Пасицелы под местечком Балта.

Небольшой отряд, названный Сводной коммунистической ротой, состоял из взвода красноармейцев, коммунистов и комсомольцев. Командовал ими Ваня Недолуженко – бывший одноклассник Михаила, успевший повоевать на германском фронте. В бою необстрелянных комсомольцев ставили между бывалыми солдатами. А против Байтальского и его товарищей воевал весьма опытный «зеленый» отряд, усиленный кавалерией. Больше половины коммунистической роты полегло в боях.

Мать Мишу на месте отгремевшей перестрелки и завершившегося рукопашного боя не нашла. Встретились они в Одессе после ликвидации восстания. Она не плакала, но посмотрела на юного беглеца так, что он залепетал какую‑то глупость…

Революционная эпоха открыла перед молодым Байтальским широкие возможности. «В молодости я был комсомольцем и интернационалистом. Время было такое, и для мальчика из местечка это было как головокружение. Никому не было дела до того, еврей ты, украинец или русский. Но вскоре о евреях вспомнили и напомнили об этом им самим...» – вспоминал он позже.

Став одним из самых активных комсомольцев в Одесском округе, он попутно раскрыл свой литературный талант. В стенгазете комсомольского общежития появилась песня «По морям, по волнам – нынче здесь, завтра там», написанная совместно с Марией Елько. Положенная на музыку неизвестным композитором, она разошлась по всей стране, стала поистине народной и дожила до наших дней.

Начало его журналистской карьеры было связано с работой в Одессе, затем в Бахмуте и Харькове. Молодой журналист, вступивший в 1924 году в КП(б)У, искренне верил в революционные идеалы, базирую свою троцкистскую позицию на так называемом ленинском завещании.

В конце 1922 года, когда здоровье вождя революции стремительно угасало, Ленин продиктовал свое знаменитое послание, вошедшее в историю как «письмо съезду», или «Ленинское завещание». В этом судьбоносном документе он не только дал проницательные характеристики ключевым фигурам партии, но и выразил тревогу по поводу назревающего раскола между Сталиным и Троцким. Особую обеспокоенность Ленина вызывала растущая концентрация власти в руках генерального секретаря. После острого конфликта между Сталиным и Надеждой Крупской появилась решающая приписка к завещанию, где Ленин настоятельно рекомендовал сместить Сталина с поста генсека, указывая на его грубость и нетерпимый характер. Однако судьба распорядилась иначе: политическое завещание Ленина, хотя и стало после его смерти известно партийной верхушке, не достигло своей цели. Зиновьев и Каменев, входившие вместе со Сталиным в правящий «триумвират», поддержали его на экстренном пленуме ЦК, не подозревая, что этим подписывают себе смертный приговор. Так последняя воля Ленина была проигнорирована, а Сталин, благодаря искусным политическим маневрам, сохранил и укрепил свою власть, что во многом определило дальнейшую судьбу Советского Союза.

С троцкистской оппозицией в стране было покончено. Не удержался на воле и Михаил Байтальский, арестованный в мае 1929 года. Обвинение звучало типично для того времени – «участие в оппозиционной деятельности» и распространение «ленинского завещания». После нескольких месяцев заключения его освободили, но лишь после подписания письма-декларации об отказе от участия в оппозиции.

Первой женой Байтальского была Ева Пинхусовна Швальбе – яркая личность, наглядное воплощение типажа комсомолки первых лет революции. Полуграмотной швеёй она пришла в комсомол, который поднял её до политической жизни и сделал активным членом коллектива. В ней сочетались восторженный энтузиазм, полная самоотверженность и абсолютное бескорыстие. На протяжении многих лет она работала секретарем комсомольской ячейки, затем в женотделе при партийном комитете, позже стала секретарем парторганизации. Каждый свой шаг она оценивала с позиции партийности, которая пронизывала всё её существо.

В этом браке двух убежденных коммунистов родились двое детей: сын Виль (аббревиатура из имени, отчества и фамилии великого вождя) и дочь Нина.

В начале 1930-х годов Байтальский переехал в Москву, где его журналистский талант нашел признание – он стал штатным сотрудником «Вечерней Москвы» и «Известий». Работа под руководством Николая Бухарина позволила ему увидеть изнутри механизмы формирования советской пропаганды. Он стал свидетелем создания канонического образа «вождя народов» – однажды даже наблюдал, как редакторам давали указания увеличить на фотографиях «слишком низкий» лоб Сталина. Эта деталь впоследствии стала частью официальной иконографии вождя.

Поворотным моментом в судьбе Байтальского стало убийство Кирова в 1934 году. Из-за записи в личном деле о поддержке троцкистов его уволили из газеты. В семейной жизни также произошел раскол. Пытаясь избежать дальнейших преследований, Михаил Давидович устроился слесарем на завод в Люберцы. Однако это его не спасло – в мае 1936 года последовал второй арест. После изнурительных допросов он получил пять лет лагерей и был отправлен в Воркуту, где прошел через страшное «кашкетинское следствие», но чудом остался в живых.

Под фамилией Кашкетин в историю вошел некий Скоморовский – лейтенант госбезопасности с трагической и зловещей судьбой. Осенью 1936 года медицинское заключение, диагностировавшее у него шизоидный невроз, казалось, навсегда закрыло перед ним двери службы в органах – его уволили, признав инвалидом третьей группы. Однако в январе 1938 года произошел неожиданный поворот: по личному указанию наркома Ежова Кашкетин-Скоморовский не только вернулся на службу, но и получил назначение в Ухтпечлаг. Формально его должность называлась «начальник оперативной группы по борьбе с троцкистами», но истинная роль была куда более страшной – организация массовых расстрелов. Среди тех, кто попал в жернова этой безжалостной машины смерти, оказались верные друзья Байтальского по одесскому комсомолу – Липензон, Крайний и Максимов, а также талантливый писатель и журналист Григорий Баглюк. Однако самому Байтальскому судьба подарила жизнь – он чудом избежал расстрела, оставшись одним из немногих свидетелей этой трагедии.

Начало советско-германской войны застало его в Кирове, куда он был сослан после освобождения. Его семья вскоре также нашла убежище в Кирове. Здесь собрались его дети, отправленные из Москвы Евой Пинхусовной в сентябре 1941 года, брат, а также родители с внуками, успевшие выбраться из Одессы до её оккупации. Несмотря на тяжелейшие условия и постоянную борьбу за выживание, Байтальский находил силы и время для «литературных вечеров». Читая детям Гейне, Блока и других поэтов, он пытался восполнить пробелы в их образовании.

Несмотря на клеймо «врага народа» и старый, но от этого не менее страшный приговор к расстрелу, Байтальский просился на фронт. Его военный путь начался с призыва через Ждановский районный военкомат г. Кирова. В конце июля 1943 года он получил ранение и был направлен в эвакуационный госпиталь. После выздоровления, в декабре того же года он попал в 384-й запасной стрелковый полк. Байтальский проделал путь из глубины России до Берлина, завершив войну в Вестлебене. Именно там, в Германии, он впервые осознал истинные масштабы Катастрофы европейского еврейства. Воевал Михаил Давидович храбро, как «враг народа», так и не получил.

После войны брак Байтальского и Евы Швальбе окончательно распался. Его первая супруга ушла из жизни в 1947 году. А бывший узник и участник войны продолжал, несмотря на жизненные невзгоды, творить. После демобилизации в 1946 году Байтальский сделал первые шаги в поэтическом творчестве – взялся за переводы на русский язык стихов своего любимого Гейне. Наученный горьким опытом, он пытался жить незаметно, следуя лагерной мудрости – «не высовываться». Работал механиком в Краснодарском крае – сначала в Ахтарях, затем в Ейске. Однако первая же проверка, связанная с обменом паспортов, закончилась новым арестом в мае 1950 года. Приговор – десять лет лагерей за якобы «продолжение оппозиционной деятельности».

Новый срок начался в «шарашке» в Марфино – том самом закрытом конструкторском бюро, которое позже описал Александр Солженицын в романе «В круге первом». Затем снова Воркута, превратившаяся за прошедшее десятилетие в настоящий город, но сохранившая все атрибуты лагерной жизни: бараки, вышки, конвой, голод и изнурительный шахтерский труд.

Именно в этот период, когда работа в забое была ему уже не по силам, произошло духовное преображение бывшего коммуниста. Знакомство с группой заключенных сионистов, особенно с Меиром Гельфондом (они встретились в лагерном медпункте, где Гельфонд біл там санитаром), стало судьбоносным моментом в его жизни. Михаил Давидович начал писать стихи, которые поначалу существовали только в его памяти – в этот период готовилась советская версия «окончательного решения еврейского вопроса», и записывать что-либо было слишком опасно.

После смерти Сталина в марте 1953 года появилась возможность перенести стихи на бумагу. Друзья помогли организовать для этого безопасное место – устроили его в больницу, где по ночам в тишине врачебного кабинета он мог писать без помех. С величайшей осторожностью, бисерным почерком Байтальский переносил свои произведения на тонкие листочки папиросной бумаги. В 1956 году эти бесценные свидетельства удалось спасти – странички, искусно вклеенные в переплеты книг и заделанные в подошвы обуви, его товарищи по лагерю тайно переправили в Израиль. В поэзии Байтальского тоска и отчаяние уступили место надежде, появились библейские мотивы, особенно в цикле «Мать», где он описывал картины из истории многострадального еврейского народа.

В Нальчике, где он поселился после освобождения в 1956 году, мечты о возрождении еврейского народа на своей земле воплотились в конкретное действие. На своем маленьком участке Байтальский работал по четырнадцать часов в день, проявляя удивительное упорство. На ручной тачке он возил огромные камни, добивался от земли плодородия, привозя почву из долины. Постепенно каменистый клочок земли превратился в цветущий сад и виноградник – живое воплощение его мечты о возвращении евреев к земле. «Еврей – и такой работящий!» – удивлялись соседи, не подозревая о глубоком символическом значении этого труда для самого Байтальского.

В эти же годы проявился и его талант мастера – он создавал много предметов быта своими руками. Дочери, переезжавшей на новую квартиру, он смастерил «первоклассный гарнитур». Стенной шкаф из этого комплекта прослужил более сорока лет – наглядное подтверждение основательности всего, что делал Байтальский.

Впервые Байтальский увидел изданной книгу своих стихов только в 1968 году. До слез его растрогало известие о том, что его «Стихи советского еврея» читали на месте массовых казней узников Рижского гетто, в Румбуле, во время поминания в 1969 году – его поэзия действительно стала голосом советских евреев, их болью и надеждой. Тогда лишь небольшой отрывок из его воспоминаний под заголовком «Кашкетинские расстрелы» был опубликован в журнале «Время и мы».

С 1958 по 1970 год он также работал над главным трудом своей жизни – «Тетрадями для внуков». Это были не просто мемуары, а попытка глубокого осмысления судьбы «расстрелянного поколения», анализ того, как стало возможным оболгать и распять идеалы его молодости. Писал «в стол», но с надеждой, что когда-нибудь эти записи найдут своего читателя.

В 1970 году Байтальский переехал в Москву, где активно включился в самиздатовское движение. Его дом внезапно стал прослушиваться – «наверху», очевидно, пожилого сидельца сталинских лагерей снова посчитали опасным элементом. По этой причине о важных вещах он предпочитал не говорить, а писать. Так проходили встречи Байтальского: собеседники по очереди писали на листке бумаги, изредка прерывая молчание негромкими репликами. В доме Меира Гельфонда, с которым он познакомился еще в воркутинском лагере, Байтальский деятельно принимал участие в «сионистских сборищах» – одном из первых нелегальных ульпанов иврита.

Помимо собственного творчества, в этот период он много и жадно читал – запрещенные произведения Солженицына, Евгении Гинзбург, Некрича, Коржавина, Сахарова.

В московский период Байтальский создал серию важнейших работ о положении евреев в СССР. Он методично собирал материалы из статистических справочников и газет, работал в библиотеках, изучая ставшие раритетом книги по еврейскому вопросу, анализировал публикации новых «сионологов». Результатом стали важная статья «Ближнее и дальнее» и книга «Русские евреи вчера и сегодня», где он вскрывал механизмы государственного антисемитизма.

После отъезда дочери Нины в Израиль в январе 1974 года Байтальский активно сотрудничал с самиздатским журналом «Евреи в СССР». Когда один из его редакторов, Владимир Лазарис, впервые пришел к Байтальскому в гости и написал «будем знакомы, я редактор журнала», Байтальский только улыбнулся и что-то коротко черкнул в ответ. С тех пор такие встречи, где много писали, но мало говорили, проходили регулярно, раз в месяц.

А вот с дочерью он вел обширную переписку. За эзоповым языком этих писем скрывалась глубокая тревога и радость за судьбу еврейского государства. В июле 1976 года, после операции «Энтеббе», Михаил Давидович прислал Нине зашифрованное поздравление с успешным освобождением заложников в Уганде под видом пожеланий по поводу дня рождения.

Израиль всегда присутствовал в его доме. Не только потому, что в Стране жили дети и внуки Михаила Давидовича, но потому, что и сам он мысленно жил там: постоянно «тасовал» израильские открытки, разглядывал карту Израиля. Когда Байтальский читал письма от дочери, он забывал, что сидит в московской квартире, и мечтал, что хорошо было бы поселиться где-нибудь между Нагарией и Хайфой. Его вторая супруга, Бэтти Марковна Бичман, первый муж которой тоже был репрессирован, в таких случаях всегда тревожно моргала и начинала тихо перебирать складки платья. Она говорила: «Я знаю, что Мише дай волю – он бы в Израиль пешком пошел хоть сейчас. Но я не могу. Вот погостить туда бы съездила, а жить не могу».

Михаил Давидович начинал успокаивать её: «Ну что ты, что ты, куда я без тебя поеду?». Бэтти Марковна отмахивалась: «Знаю, что никуда. Зато, когда я умру, тебе уже можно будет ехать». При этом глаза у них обоих начинали подозрительно блестеть, и Михаил Давидович торопился перевести разговор в шутку.

В мае 1977 года сотрудники КГБ (которых он метко называл «искусствоведами в штатском») провели обыск в его квартире. Конфисковали несколько мешков рукописей и редкие книги других авторов. Однако главное его произведение – «Тетради для внуков» – удалось сохранить. После ареста последнего редактора журнала «Евреи в СССР» рукопись берегли в надежном месте, а затем переправили в Израиль.

Михаил Давидович Байтальский ушел из жизни в Москве 18 августа 1978 года.

А его творческое наследие продолжало жить. В 1962 году в израильском издательстве «Ам Овед» под редакцией М. Шарета и А. Шленского вышел сборник его стихов «Придет весна моя» (под псевдонимом Д. Сетер). В 1975 году книга была переиздана, позже появились переводы на французский и испанский языки. В 2000 году его венок сонетов «Эльбрус» был опубликован в израильском русскоязычном журнале «Двоеточие». Отдельные главы «Тетрадей для внуков» печатались в самиздатском журнале «Евреи в СССР», в израильских журналах «Время и мы» и «22», в московском журнале «Воля».

В судьбе Михаила Байтальского отразился путь целого поколения советских евреев – от революционных иллюзий через ГУЛАГ он вернулся к своему народу. Подобно древним пророкам, прошел путь от заблуждения к прозрению, запечатлев этот путь в стихах и прозе, став голосом тех, кто не мог говорить.

В его нальчикском саду, выращенном на камнях, в его подпольной литературе, в его борьбе за сохранение еврейского самосознания проявился тот же дух сопротивления, который тысячелетиями поддерживал народ Израиля в галуте.

Согласно воле еврейского поэта, его останки в 1979 году перевезли в Израиль и захоронили в киббуце Глил-Ям близ Герцлии. Последний путь его праха в землю Израиля символически завершил этот круг возвращения – от чужбины к родине, от рабства к свободе.

20.01.2025



Библиография и источники::

Википедия

"Personal File: Mikhail Baytalsky 'Seter.'" File G-18245/8. Nativ Liaison Bureau Records, Prime Minister's Office Archives, Israel State Archives, 1951-1974.


"Personal File: Mikhail Baytalsky 'Seter.'" File G-18245/9. Nativ Liaison Bureau Records, Prime Minister's Office Archives, Israel State Archives, 1963-1983.


Байтальский, Михаил. Тетради для внуков. Москва: Книга-Сэфер, 2013.


Таратута, Аба. "Обо мне и о моем отце: Интервью с Ниной Байтальской." Интервью с Ниной Байтальской, Нагария, март 2003.

bottom of page