Исраэль Берестицкий
1925 – 2017
Исраэль Берестицкий – еврей и воин, чья жизнь может послужить иллюстрацией всех тех трудностей, через которые прошли уроженцы Восточной Европы в первой половине XX века.
Рожденный в Польше, воспитывавшийся на сионистских идеалах, он рано осиротел и был вынужден спасаться от гитлеровских палачей на территории Советского Союза. Дальше была партизанщина, борьба с коричневой чумой в рядах Красной армии, годы заключения в советских лагерях – за любовь к своему народу и желание жить в еврейском государстве. Его биографию, мы хотим отдать дань памяти не только этому мужественному человеку, но и всем погибшим на фронтах Второй мировой войны, в пламени Холокоста и страшных советских лагерях.
Исраэль Берестицкий родился 15 мая 1925 года в Лодзи. Семья Берестицких жила в самом центре города, на площади Свободы. Янкель Израилевич, отец Исраэля, был бухгалтером, почти всю жизнь проработал на шоколадной фабрике «Патрия». Его мать, Фрида Мордехаевна Эпельбаум, домохозяйка, была родом из полесского местечка Малеч, где ее отец преподавал в хедере, а мать держала небольшую лавку дешевых тканей.
В семье Берестицких соблюдались еврейские традиции; по политическим взглядам родители Исраэля были близки к сторонникам трудовой партии «Поалей Цион», которые выступали за создание социалистического еврейского государства в Палестине. Широкая польская общественность была не только не против подобных устремлений, но и сама не гнушалась время от времени указывать евреям на дверь.
Апофеозом подобных настроений стало создание Польской фашистской партии, члены которой регулярно маршировали через площадь Свободы, где жили Берестицкие. Участники маршей были в зеленых рубашках и черных галстуках. Они несли плакаты, лозунги на которых ничем не отличались от гитлеровских: «Смерть евреям!», «Не покупайте у евреев!», «Евреи – вон!» Часто случалось, что еврея, который случайно попадался на их пути во время шабаша, ловили и забивали до смерти.
Евреям было небезопасно ходить и в некоторые части города. В 1934 году Берестицкие переселились в район, где располагался стадион «ЛКС», принадлежавший одноименному футбольному клубу. После очередного матча польские мальчишки частенько искали жертву. Несколько раз такой жертвой становился Исраэль – он приходил домой в синяках.
До Второй мировой войны Исраэль Берестицкий посещал еврейскую школу «Файнхауз». В этой небольшой частной школе для мальчиков преподавание велось на иврите, она была ориентирована на сионистское движение. В классе над головами учеников висели портрет рава Авраама Ицхака Кука в праздничном штреймеле на голове, а рядом – портреты Теодора Герцля, Менахема Усышкина, Хаима Вейцмана и Хаима Нахмана Бялика. На учительском столе стояла традиционная сине-белая копилка «Еврейского национального фонда».
Учредитель школы, учитель Файнхауз, приехал в Лодзь из Смоленска после Октябрьской революции. Сам Файнхауз преподавал Тору и Танах, учил детей молитвам. Обычно он переводил их содержание с древнееврейского на сочный литовский идиш. Другие предметы преподавали две его дочери, а позже – и наемные учителя.
Исраэль никогда не был лучшим учеником, но зато прекрасно пел. Взрослые заметили его талант и даже выбрали солистом Большой синагоги на улице Костюшко. Участвовал мальчик и в постановках школьного театра. Со спектаклями «Йосеф в Египте» и «Иегуда ха-Маккаби», поставленными на иврите, Берестицкий выступал по разным еврейским учебным заведениям.
В конце 1930-х годов, как и многие его одногодки, Исраэль стал членом молодежного движения «Ха-Шомер ха-Цаир». Еврейская молодежь надеялась, что уедет в Палестину и построит там свое государство. Выбор на эту организацию пал неслучайно: у «шомеров», в отличие от некоторых других молодежных обществ, царила атмосфера равноправия, здесь никто не обращал внимания на заработки родителей. А еще там была самая красивая форма. Для детей и подростков внешние атрибуты имели большое значение.
Когда в 1937 году скоропостижно скончался Берестицкий-старший, мать вынуждена была отдать младшего брата Исраэля, Симху, на воспитание родственнице, бездетной сестре свекра. Сама она, смотревшая до того за домом, пошла работать, а еще, из-за очень стесненного финансового положения, стала пересдавать одну комнату их съемной квартиры. Но как ни уговаривали родственники Фриду Мордехаевну уехать из Лодзи к матери в Малеч, она не соглашалась.
После смерти отца Исраэль и сам стал подрабатывать: получал небольшие деньги за выступление в хоре, продавал самодельные сигареты у входа на местную текстильную фабрику, иногда – разносил по квартирам уголь для печей.
Но вскоре положение Берестицких усугубилось неимоверно: 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. Гражданским было сложно уехать из Лодзи, поэтому основная масса местных евреев осталась в городе.
Уже 8 сентября 1939 года 14-летний Исраэль увидел передовую группу немецких мотоциклистов, с ужасным шумом пронесшихся по улице его родного города. Гитлеровцы заезжали в город со всех сторон. За мотоциклистами следовала бронетехника: танки и броневики с пехотой.
Парень побежал в центр, на городскую площадь; она была заполнена лодзинскими немцами. Тысячи немецких национальных флагов со свастикой и огромными изображениями Гитлера дополнялись громогласным «Х-ь Гитлер» и гимном «Германия, Германия превыше всего...», который воодушевленно пела толпа. Местные немцы, еще вчера лояльные к Польше, с неподдельным энтузиазмом встречали гитлеровцев.
Немцы начали деловито устанавливать свои порядки.
В первые дни оккупации из города исчезли два дяди Исраэля. Первым ушел коммунист Шайке Берестицкий со своей женой Бланкой. Затем исчез Авраимель с женой Соней, позже город покинули и другие родственники.
Из Берестицких в Лодзи остался лишь Исраэль, его бабушка Лея, 9-летний брат Симха и мать Фрида. Ситуация ухудшалась день ото дня: желтые нашивки, расстрелы, убийства, взрывы и поджоги синагог. Немцы закрыли еврейские школы и прессу, вынуждали людей работать за еду, а в качестве развлечения – били смертным боем религиозных стариков, пойманных на улице. Особо пикантной остротой у оккупантов считалось отрезать старикам пейсы и бороды.
Не избежал унижений и сам Исраэль, работавший на чистке туалетов напротив солдатских казарм. Неоднократно мальчик получал от гитлеровцев приказания: выполнять гимнастические упражнения, остригать другой такой же жертве волосы или плевать той в лицо.
В ситуации непрекращающегося террора бабушка и мама Берестицкого начали распродавать фамильное золото. Нужно было как-то выбираться из Лодзи. Вдруг вечером 11 декабря 1939 года у них неожиданно появилась жена Шайке Берестицкого Бланка, женщина умная. Одному Богу известным путем она вернулась на немецкую территорию. На семейном совете было решено, что она заберет Исраэля с собой в СССР. Мальчик должен был сам добраться до Варшавы и встретиться там с Бланкой. Оттуда Бланка с Исраэлем отправятся в местечко Малеч Брестской области, где живет Этель Эпельбаум – бабушка мальчика со стороны матери.
За считанные минуты Фрида Мордехаевна сложила в рюкзак Исраэля необходимые вещи и дала ему на дорогу оберег – мешочек с солью. На случай поимки у мальчика была взятка для немцев: зашитые в потайном кармане пять американских долларов и 500-граммовая пачка какао.
Попрощавшись с братом Симхой, мальчик вместе с мамой и бабушкой отправился на станцию Лодзь-Калиская. Желтые звезды Давида, которые евреи были вынуждены носить для опознания, Берестицкие сняли, чтобы патрули не остановили их в пути. На станции Фрида Мордехаевна попросила какого-то поляка купить мальчику билет на поезд. Озираясь по сторонам, тот подошел к кассе и вскоре вернулся с билетом.
Перед отправлением поезда мать с тревогой глянула на Исраэля и спросила своим мягким голосом: «Сынок, ты хочешь вернуться домой? О нас можешь не беспокоиться. У нас всё будет в порядке». Лицо у бабушки Леи будто окаменело, она с трудом сдерживала свои эмоции. «Иди, дитя мое, – сказала мама, – спаси себя...» Исраэль поцеловал свою плачущую мать, затем крепко обнял бабушку, развернулся и пошел на перрон.
Когда раздался второй гудок, мальчик услышал душераздирающий крик: «Уезжай, дитя мое, спасайся от убийц! Передай бабушке Этель привет и скажи ей, чтобы она была здорова и берегла тебя!» Своих маму и бабушку, брата Симху, других оставшихся в Лодзи родственников, двоюродную бабушку Исраэль Берестицкий видел в тот день в последний раз.
В условленном месте в Варшаве Бланки не оказалось. Какой-то человек сказал мальчику, что она его не дождалась и ушла с переправщиком-контрабандистом. Для встречи Бланка назначила новое место – перрон станции Малкиня-Гурна, последняя остановка перед новой германо-советской границей. Однако жены дяди Шайке не оказалось и в Малкине-Гурной.
Но зато на станции подростку удалось прибиться к группе польских контрабандистов. Полякам не понравилось, что за ними идет еврей, но прогонять они его не стали. Первая попытка пересечения границы была неудачной. Недалеко от нейтральной полосы всю группу задержал немецкий конный патруль. Узнав в Исраэле еврея, немцы начали его стегать плеткой, требуя отдать ценности. Не найдя ничего подходящего, мордовороты забрали банку с дефицитным какао и, явно удовлетворенные «уловом», удалились, завернув Исраэля и контрабандистов назад.
Вернувшись в Малкиню-Гурну, мальчик прибился к другой группе контрабандистов. Вторая попытка увенчалась успехом. Пройдя в лесу между штабелями спиленных деревьев, которые обозначали границу, Исраэль пошел на звук поезда. На станции, которая называлась Чижев, Берестицкий увидел огромный портрет Сталина. Сомнений не осталось: этот город был уже советским, в составе Белорусской ССР.
С немалыми приключениями, побывав в транспортной милиции, подросток добрался наконец в Малеч. У бабушки Этель прием был неожиданно прохладным: внук стал шестым человеком, поселившимся за прошедший месяц у нее дома. Помимо бабушки Этель, там жила его тетка Гитель, ее муж Шломо Рабинович, их маленькая дочка Черна и дядя Симха. Но делать бабушке Эпельбаум было нечего: семья вынуждена была уплотниться. Получив временные документы, Исраэль при помощи родственников записался в бывшую польскую, а теперь новую советскую школу.
В конце 1940-го года юный беженец получил от матери весточку: она писала, что всех их согнали в гетто и среди лодзинских евреев свирепствует голод. Подросток нажарил гренок на две посылки, и отправил их – одну из Бреста, а другую из Баранович. Количество разрешенных почтовых отправлений нормировалось, отправить сразу две посылки из одного места было невозможно. Причем в Бресте ему пришлось наблюдать странную картину: толпа польских евреев стояла в очереди в «Немецкий комитет», который якобы разрешал евреям вернуться домой.
Несмотря на свой юный возраст, Исраэль не удержался и гневно обратился к толпе: «Евреи, вы куда?! Прямо в объятия ангела смерти!? Там умирают с голоду! Смотрите, я шлю матери и десятилетнему брату Симхале посылку с гренками… Здесь пока еще никто так не голодает!» – но подростка никто не послушал. Как поговаривали в Малече, даже в столичном Минске еврейские беженцы бастовали и требовали разрешений на возврат в Польшу. Жизнь в Советском Союзе была невыносимой, но никто не мог и предположить, что в польских городах творился настоящий геноцид. Даже родственники и соседи не верили Исраэлю и часто задавали ему удивлявший его вопрос: «Зачем ты уехал оттуда? Мы помним немцев по той войне, ничего страшного в них нет: уж лучше они, чем эти голодранцы-большевики».
Не помогло разуверить соседей и очередное письмо от мамы, которая сообщала Исраэлю о кончине его бабушки. Немолодая женщина, она умерла от истощения в огромной тюрьме для евреев под открытым небом.
Накануне советско-германской войны, 21 июня 1941 года, Исраэль Берестицкий смотрел в местном клубе советский фильм «Ветер с востока». Вслед за школьниками на сеанс прибыли солдаты местного гарнизона. Все вокруг было спокойно, не было и тени подозрения, что через несколько часов начнется война. Однако с первыми лучами солнца в воздухе появились десятки эскадрилий тяжелых бомбардировщиков в сопровождении истребителей «Мессершмитт». В самые первые часы вторжения они разрушили крупный военный аэродром под Пружанами и начали методично обстреливать колонны красноармейцев.
Удивление и паника в Малече были велики. Как оказалось, гарнизон покинул местечко еще ночью: командирские квартиры стояли пустыми. Куда-то исчезли также председатель местного совета по фамилии Стриж и секретарь Карпинчик.
Через три дня, 25 июня 1941 года, в Малече появились немцы. С точно такими же наглыми физиономиями, так же уверенно – как в свое время они разъезжали по покоренной Лодзи на своих мотоциклах с колясками и установленными на них пулеметами. Христианское население Малеча высыпало на улицы. Зазвенели приветственные церковные колокола. Появились люди в штатском с винтовками на плече и повязками на левой руке – «полиция». Начальником полиции Малеча стал Василий Августинович, сосед бабушки Этель, сидевший при Советах в Пружанской тюрьме. Члены его семьи были высланы в Сибирь с приходом советской власти в 1939 году. Большевиков Августинович люто ненавидел.
Первыми жертвами стали советские активисты, комсомольцы и другие сторонники большевистского режима. Как приятель нескольких местных евреев-комсомольцев, Исраэль попал в тюрьму, но, благодаря знакомству его дяди Янкеля с начальником полиции, почти сразу был освобожден. Остальные заключенные, его товарищи, были доставлены в Красную тюрьму в Пружанах и после адских пыток расстреляны.
В начале ноября 1941 года. Рано утром местечко было окружено немецкими войсками, им активно помогала местная полиция. Со всех сторон раздавались крики немцев: «Шнель! Раус!» (Быстрее! Выходите!) В доме у Этель Эпельбаум поднялась страшная паника. На улице у дома отчетливо послышался приказ: «Всем быстро выйти из домов и расположиться на базарной площади!». Исраэль оделся, положил в рюкзак краюху хлеба, подошел к домочадцам и дрожащим голосом сказал: «Я убегаю. Пока я жив, они до меня не доберутся!»
С приключениями, но всё же благополучно парень добрался из Малеча до города Березы Брестской области. В Березе жили дальние родственники, они помогли. А в скором времени там совершенно неожиданно оказалась и его родня из Малеча. Некоторым риск, на который пошел Исраэль, показался бесполезным, другие, наоборот, называли его героем, удивленные решительными действиями 16-летнего парня.
Зарегистрировавшись в юденрате, вплоть до апреля 1942 года Исраэль работал в группе евреев на ремонте Брестско-Московской трассы. Работы выполнялись под началом военно-строительной «Организации Тодта». Надзирателями были хорваты и словенцы, за малейший проступок избивавшие рабочих резиновыми дубинками. Работал он и в бывшем концлагере, построенном поляками для размещения неблагонадежных. Немцы превратили лагерь в Березе в огромное зернохранилище, где евреев использовали на тяжелых работах.
В начале июня 1942 года Березовское гетто неожиданно было разделено на две части: «А» и «B», полностью окружённые колючей проволокой. В гетто «А» переместили так называемых «полезных» евреев, чей труд мог ещё пригодиться нацистам. В гетто «B» загнали тех, кто уже был не в состоянии работать на немцев. В части «В», в доме у пожилого еврея Мискина, жил и Исраэль Берестицкий.
За два дня до уничтожения евреев гетто «B» Исраэль случайно встретил бывшего соседа бабушки Этель. Теперь он служил в еврейской полиции и очень удивился тому, что парень не уехал в Пружаны с родными. Они действительно однажды ночью внезапно исчезли, ничего Исраэлю не сообщив. Полицейский посоветовал юноше как можно скорее перебраться в гетто «А», сообщив, что вскоре в Березе может произойти ужасная катастрофа.
Переселиться парень не успел. Рано утром 13 июня 1942 года гетто «B» окружили немцы и полицаи. Людей начали вытряхивать из домов и гнать на железнодорожную станцию. Мечась по двору Мискина в поисках спасения, Исраэль заметил, что его соседи оторвали в уличном туалете доску и прыгают прямо в выгребную яму. В этой яме оказался и он, просидел там до глубокой ночи.
Вместе с некоторыми другими спасшимися евреями Берестицкий окольными путями добрался до Пружан. Проскользнув под колючую проволоку, в гетто, он разыскал улицу Кобринскую и смог найти дом, где жила его бабушка Этель с другими родственниками.
Воссоединившись снова с семьей и устроившись кольщиком дров и истопником в Пружанский юденрат, Исраэль Берестицкий начал искать единомышленников, которые так же, как и он, стремились вырваться из нацистского ада и вступить в контакт с партизанами в лесах. Рахмиэль Рабинович замолвил словечко, и Берестицкого приняли в ряды подпольщиков. Новые члены принимались туда только с надлежащими рекомендациями.
Рабинович был контактным лицом Исраэля, он давал ему задания. Среди прочего он поручил Берестицкому записаться в рабочую группу в военном городке Слобудка, недалеко от Пружан, чтобы выносить оттуда оружие. Добытое таким образом оружие складировалось в специальном месте на территории гетто. Иногда евреи – бывшие офицеры польской армии – проводили для подпольщиков уроки по сборке-разборке добытых пистолетов и винтовок. О стрельбе, конечно, и речи быть не могло: знакомство с оружием и так проводилось с соблюдением строжайшей конспирации.
В ведении подпольщика Гершеля Моравского был радиоприемник. Хотя летом-осенью 1942 года вести с фронта обнадеживающими еще не были, но о действиях партизанского движения в Беларуси по радио говорили всё больше.
Некоторые из подпольщиков считали, что как только начнется операция по ликвидации Пружанского гетто, его нужно будет поджечь. Члены юденрата, связанные с подпольем, напротив, боялись таких разговоров: в экстремальных ситуациях люди предпочитают выполнять приказы, а не идти на смертельный риск.
В октябре 1942 года в лес наконец-то вышла первая группа подпольщиков. Для этого из гетто на арийскую сторону был прорыт длинный туннель. Идти к партизанам нужно было только по предварительной договоренности. Трудность состояла и в том, чтобы отличить советских партизан от банд мародеров, грабивших деревни: они тоже называли себя партизанами.
Выход второй группы, в которую был включен Исраэль, был ускорен трагическими событиями. Во время встречи трех подпольщиков с главой юденрата Яновичем, которая состоялась 20 января 1943 года, к зданию подъехал начальник местного гестапо. Войдя в кабинет, он тут же выхватил пистолет и начал палить по собравшимся. Троим, однако, удалось бежать, забрав с собой из гетто группу молодых людей.
Через несколько часов по Пружанам были расклеены листовки. В тексте говорилось, что все население гетто подвергается наказанию за предоставление убежища трем «террористам». Немцы предупреждали, что гетто будет разделено на четыре части, жители которых поэтапно будут отправлены в Белосток. По Пружанам сразу же поползли слухи, что на самом деле речь шла об отправке населения в какое-то страшное место в Силезии.
Еще до появления листовок Исраэль знал, что ждет Пружаны: массовое истребление местного населения. Не дожидаясь расправы, Исраэль Берестицкий собрал вещи, прихватив заготовленный для этого дня небольшой револьвер, 17 патронов к нему и две «лимонки».
На рассвете 29 января 1943 года он побежал к дяде Янкелю и тете Рахели и попросил их отпустить двух двоюродных братьев – Симху и Лейба – и сестру Эльку в лес. Не пустив племянника дальше порога, они прогнали его прочь, восклицая: «Ты решил нас погубить!» Забежав к бабушке Этель и попрощавшись с ней, теткой Гитель, ее мужем Шломо Рабиновичем и их детьми, парень пошел к подпольщице Эльке Ротенберг, с которой заранее договорился действовать сообща.
Вокруг творился настоящий кошмар: зная, что их отправляют на смерть, кто-то из евреев прятался в заранее подготовленных укрытиях, а кто-то доставал спрятанное заранее золото, чтобы в нужный момент уйти, подкупив полицаев.
Ночью, придя с Элькой к заранее намеченному сараю, Берестицкий увидел группу людей. Кто-то в изоляционных перчатках разрезал электрическую колючую проволоку. В тот же момент по группе открыли огонь. Убегая под кинжальным огнем по полю в сторону кустов, Берестицкий потерял из виду свою спутницу. Пришлось ему с гранатой в руке выбираться в одиночку.
Путь по лесам занял несколько дней. Оказавшись на одном из дальних хуторов в составе группы людей, бежавших из Пружан, Берестицкий установил связь с партизанами, которые действовали в окрестностях. Однажды ночью за ними приехали. Посадив молодых и крепких евреев, в том числе и Исраэля, на зимние сани, партизаны отвезли всех в расположение отряда имени Кирова, стоявшего на опушке леса, в двух с половиной километрах от местечка Лысково Ружанского района.
Счастью Исраэля Берестицкого не было предела. Момент, которого он ждал так долго, наконец-то настал! Теперь он будет не жертвой, а мстителем! По приказу начальника штаба отряда Григория Дорофеева прибывших евреев распределили по разным ротам. Исраэль получил в руки личное оружие. Это была ржавая советская винтовка с 16 патронами. Вручая оружие, партизаны сказали: «Это твоя жена, ты будешь с ней не только днем, но и ночью. Никогда с ней не расставайся». Израэль принял винтовку и, словно жену, поцеловал.
В начале апреля 1943 года Берестицкий отправился на свое первое боевое задание. Усиленный взвод в составе 20 партизан выдвинулся ночью. Шли около 25 километров по лесу, в страшный холод, под поздним снегом и сильным ветром. Наконец-то дойдя до другой опушки леса, бойцы услышали от командира свое задание: согласно разведданным, ранним утром вооруженный отряд немецкой пехоты должен был пересечь расположенный поблизости небольшой деревянный мост. Это были каратели, специально обученные «охоте» на партизан. Их и нужно было «встретить».
Бойцы залегли в засаду. Через пару часов услышали: приближаются немцы. Не успел Исраэль сообразить, что происходит, как кто-то дал очередь из пулемета. За ним затрещали автоматы, начали бахать одиночными «трехлинейки». Парень с непривычки пребывал в таком замешательстве, что даже не мог сообразить, в каком направлении стрелять. Пока Исраэль возился с предохранителем и думал, куда же выстрелить, немцы, оправившись от неожиданности, открыли по партизанам плотный огонь. Командир скомандовал всем отступать.
Взвод вернулся в партизанский лагерь без потерь. Потом командир начал проверку оружия. Когда очередь дошла до Берестицкого, командир осмотрел патронник его винтовки, понюхал ствол и при всех заявил: «Не вижу следов стрельбы». Он буквально просверлил Исраэля взглядом и заорал: «Почему не стрелял по “своим” немцам – своей цели?» Молодой боец был в таком замешательстве и смущении, что ничего не смог сказать в свое оправдание. Командир продолжил проверку, а над Берестицким нависла серьезная опасность. Только после долгого разбирательства ему всё же дали возможность исправить ошибку. Через несколько дней, сидя у костра, опытные бойцы-евреи ему пояснили: «Ты должен был стрелять из винтовки, даже если не видел противника. Когда твои товарищи стреляют, ты тоже стреляешь, хотя бы просто в воздух, чтобы произвести впечатление на врага: так он думает, что ему противостоит больше людей, чем есть на самом деле».
В партизанском отряде евреям приходилось сражаться за право называться настоящими бойцами. Евреев принимали в партизанских землянках с подозрением. Бывшие окруженцы и местные крестьяне считали евреев трусами и обузой. Немало было смешков, шуток и антисемитских высказываний. Иногда лесные солдаты придумывали про бывших узников гетто совсем уж небылицы: «Они дали немцам серебро, золото, бриллианты – так и ушли, чтобы зря есть тут наш хлеб».
Доходило до прямого насилия. В марте 1943 года, вернувшись из успешного рейда на железной дороге, один из партизан принял лишнего на грудь. В изрядном подпитии он пришел в землянку к партизанке Рине Фридман. Пьяный «герой» изнасиловал девушку, а после застрелил ее. Душегуб рассчитывал, что зверское преступление сойдет ему с рук. Однако о нем узнал уполномоченный белорусского Штаба партизанского движения по Брестской области Иван Бобров. Его вместе со специальной следственной группой выбросили с парашютом в расположение лагеря. Военно-полевой суд приговорил насильника к смертной казни: его расстреляли сразу же после вынесения приговора.
Через пару месяцев службы Исраэль с некоторыми другими партизанами был переведен в отряд имени Димитрова той же партизанской бригады. Отряд насчитывал около 300 бойцов и располагался под деревней Трухановичи, недалеко от Новогрудка. Его командир Дмитрий Димитров, однофамилец и земляк революционера, был молодым порядочным человеком. Отношение ко всем подчиненным у него было беспристрастное. Исраэль попал в совершенно другой мир.
Димитровцы часто вступали в открытый бой с врагом. Незабываемая битва с гитлеровцами произошла 1 ноября 1943 года у села Белевичи Ивацевичского района. Среди ночи разведка доложила, что на станцию прибыла колонна немецких штрафников, собиравшихся ликвидировать партизан в близлежащих селах Заполье и Белевичи, конфисковать скот и депортировать молодых людей на работу в Германию.
Отряд имени Димитрова занял оборону рано утром и достойно встретил оккупантов. Однако и среди партизан потери были велики. На глазах у Исраэля Берестицкого в этом бою пали многие его собратья по оружию, был тяжело ранен и комиссар отряда Федор Савин.
С началом массового наступления Красной армии, в конце июня 1944 года, Исраэль Берестицкий участвовал в атаках на отступающих оккупантов. С востока на запад, по дорогам и лесным тропам, в панике отступали не только немцы, но и сотрудничавшие с ними местные. Взрывая мосты в районе Труханович, Пружан, Косово и Слонима, перекрывая пути к отступлению, отряд ежедневно «давал прикурить» драпающему противнику.
12-17 июля 1944 года Пружанский район Брестской области был освобожден силами 50-й и 28-й армий 1-го Белорусского фронта. Большинство местных евреев из расформированных партизанских отрядов вернулись в родные местечки и города. Многие заняли там должности в гражданской администрации, в милиции, партийных органах и органах НКВД. Исраэля Берестицкого вместе с его собратьями по оружию Шайке Померанцем, Мишкой Резником и Мотелем Шапирой призвали в Советскую армию.
Мальчик, бежавший когда-то из Лодзи, Малеча, Березовского гетто и Пружан, стал бойцом 162 гвардейского стрелкового полка 54 гвардейской стрелковой дивизии. В составе роты автоматчиков Берестицкий прошел с боями от Бреста на юг до Люблина. Затем его боевой путь лежал на север: до Варшавы, вверх по реке Висла. Как бывший партизан, Исраэль пользовался у сослуживцев и начальства уважением и доверием и был принят прямо в окопе в комсомол. Из автоматчиков его вскоре перевели в командиры отделения взвода пешей разведки.
Переданная в конце сентября 1944 года 3-му Белорусскому фронту 54-я стрелковая дивизия продвинулась до границ Восточной Пруссии. На разведчиков возлагались самые опасные и сложные задачи.
За бои, которые проходили в Восточной Пруссии, Берестицкий был награжден медалью «За отвагу». Во время штурма позиций противника в районе важной развязки железнодорожной и шоссейной дорог Исраэль первым ворвался в немецкую траншею и уложил из автомата четырех фрицев. Несмотря на контратаки, предпринимаемые немцами, позицию Берестицкому удалось удержать.
Постоянно ходя «за языком», штурмуя немецкие укрепления, прокладывая пехоте путь по заминированным снежным полям, гвардии сержант Берестицкий никак не мог привыкнуть к поведению бойцов Красной армии. Маршируя по прусским городам и деревням, бойцы наблюдали нередко результаты «работы» своих же побратимов. Нахлебавшись самогона, вояки ловили по подвалам молодых немок и без особых сантиментов насиловали. Те, кто сопротивлялся, погибали на месте. В качестве извинения у многих была заготовлена одна-единственная фраза: «Война все равно всё спишет». В подобных безобразиях нередко принимали участие офицеры и даже контрразведчики из «Смерша», которые приглашали «на дело» Исраэля, как знавшего немецкий язык. От подобного бойца воротило, хотя он испытывал все ту же жгучую ненависть к убийцам.
Из Пруссии бойцы 162-го гвардейского полка были переброшены в Бреслау. Командир дивизии генерал-майор Данилов зачитал перед бойцами приказ: «Взять логово врага!» Исраэль Берестицкий принял участие в расчистке территорий, прилегающих к дороге Бреслау-Берлин. Советские танкисты со скоростью 50-40 километров в сутки шли в сторону немецкой столицы, но по обочинам дорог немцы оставили огромное количество блокпостов. На них стояли бойцы «фольксштурма»: старики или совсем молодые участники Гитлерюгенда. Свист пуль никого из них не останавливал, бились они до последнего.
В боях в Центральной Германии бывший партизан снова проявил себя бесстрашным и находчивым воином. При уничтожении группировки противника в районе города Барут, 27 апреля 1945 года, немцы пытались прорвать боевое охранение и соединиться со своими войсками у Берлина. Исраэль, находясь в это время на КП полка, возглавил группу разведчиков, которая взяла в плен немецкого подполковника. Как владеющий немецким языком, Берестицкий быстро его допросил, узнав от гитлеровца поставленную задачу и силу противостоящей красноармейцам группировки. В результате при личном его участии было взято в плен 137 немецких солдат и 7 офицеров. На следующий день отделение Исраэля уничтожило свыше 20 гитлеровцев и 83 человека взяло в плен. За проявленное мужество и отвагу гвардии сержант был награжден орденом Красной Звезды.
В ночь на 3 мая 1945 года полку был отдан приказ покинуть район Берлина и двигаться в сторону чехословацкой столицы – Праги.
Последние дни войны были самыми грустными. День и ночь маршируя в сторону Праги, Берестицкий думал о своей матери Фриде, младшем брате Симхе, о всей семье. «Почему у всех народов есть родина, все возвращаются к себе домой, и только у нас, вечных изгнанников-евреев, родного угла нет?!» – гвардии сержант вспоминал, как в детстве мечтал с друзьями из «Ха-шомер ха-цаир» уехать в Палестину и своим трудом построить там государство. Где-то там, в далекой Эрец-Исраэль, росло дерево, посаженное от имени Исраэля по случаю его бар-мицвы.
Дойдя с полком до Праги, в качестве переводчика Исраэль помогал контрразведке «Смерш» вычислить, кто из пойманных был немцем, а кто – «власовцем». Последние частенько «забывали» родной язык, сорвав с себя «национальные» нашивки.
После капитуляции группировки противника полк ненадолго остался в Праге. В увольнительные Исраэль иногда приезжал в столичный город, там часто сталкивался с другими евреями. Некоторые из них в конфиденциальных беседах сообщали, что многие евреи, военнослужащие советской армии, дезертировали и перешли к американцам на другой берег реки Эльбы. После этого «пану сержанту» обычно подмигивали, намекая, что и ему стоит задуматься о переходе на американскую сторону. Однако гвардии сержант, несмотря на свои мысли о Сионе, нарушать присягу не хотел. Его, польского еврея, когда-то спасли советские люди, он воевал у белорусских партизан и был торжественно принят в ВЛКСМ – даже мысли о бегстве он считал предательством.
Через полтора месяца всем частям 28-й армии было приказано покинуть Чехословакию и вернуться в Белорусскую ССР. Каждый день красноармейцы совершали многокилометровый марш через Польшу в сторону советской границы.
Еще до передислокации Берестицкий сдружился с писарем полка, белорусским евреем Ефимом Дубновым, призванным в советскую армию из Чимкента. C новым другом Исраэль был предельно откровенен: рассказал ему о своем сионистском прошлом, иудаизме, совершенно чуждом Дубнову. Время от времени парень делился с новым приятелем чувствами, которые он испытывал к Земле Израиля, рассказывал о родителях, жизни в довоенной Польше.
Проходя по польской территории, Исраэль не выдержал и посоветовался с Дубновым по поводу увольнительных: ему нестерпимо хотелось съездить в Лодзь и поискать там мать и брата. Ефим идею не поддержал, лаконично посоветовав подобные мысли оставить навсегда: «Повременить с поездкой! Ты очень плохо знаешь советскую власть!»
Другой приятель, сержант Фисюк, внимательно слушая размышления Берестицкого о дальнейшей жизни, наоборот, подбадривал: «Оставайся здесь, в Праге, женись на молодой еврейке – открой новую страницу в своей жизни, а мы тебе в этом поможем».
Вскоре Исраэль получил странную открытку от доктора Смоленского, с которым они вместе были в партизанах и крепко сдружились. Леон Смоленский, уроженец Слонима, был врачом бригады имени Пономаренко. В редкие свободные часы, забравшись подальше от других бойцов, Исраэль учил его ивриту. В завуалированной форме Смоленский, занявший после освобождения Беларуси высокий пост в системе народного здравоохранения Брестской области, но писавший почему-то из Польши, намекал, что Исраэлю в Советский Союз возвращаться нежелательно.
Не успел гвардии сержант прочитать открытку от Смоленского, как, на выходе из помещения, где командир полка Саркисян в очередной раз устраивал бойцам головомойку, рядом с ним остановился мотоцикл. Незнакомый офицер назвал его имя и пригласил Исраэля сесть в мотоциклетную коляску.
Мотоцикл остановился возле дома старого знакомого Исраэля, майора «Смерш» Козлова, который когда-то просил Берестицкого найти ему бабу – неважно какой национальности – якобы в целях снять у женщины комнату. Когда Берестицкий, понимая, куда Козлов клонит, культурно ему отказал, тот ухмыльнулся и пообещал: «Мы еще встретимся».
Встреча была не очень приятной: «Гражданин, вы арестованы!» – сухо объявил Исраэлю старый знакомый. Двое конвойных, солдаты-мордвины, сняли с Берестицкого погоны и ремень, забрали все личные документы, часы и фотографии, а также приказали снять с мундира все медали и ордена.
Козлов часами задавал вопросы биографического характера, заполнял всевозможные анкеты, курил, не поднимая на Исраэля глаз. Спать арестованному пришлось в собственноручно вырытом окопе. Когда на очередном допросе Исраэль спросил: «За что?» – Козлов заорал в ответ: «Заткнись, сука! Скоро всё поймешь!»
Действительно, вскоре гвардии сержанту объявили, что «Смерш» подозревает его в измене Родине. Зачитав документ, смершевец заявил: «Ты хотел бежать к польским фашистам Комаровского!» Имелся в виду генерал Тадеуш Комаровский, руководитель Армии Крайовой, которая уничтожала евреев. Ничего более абсурдного «особисты» придумать не могли.
Следователя интересовало абсолютно все: как Исраэль выжил за долгие годы оккупации; к каким сионистским организациям он принадлежал в детстве; почему он «восхвалял и проповедовал капиталистический режим в Польше и Америке» – и всё в таком же духе. Отдельно дознаватель расспрашивал его о знакомстве с доктором Смоленским и взаимоотношениях с сержантами Дубновым и Фисюком…
Исраэль в Советском Союзе прожил совсем немного. Партизан и разведчик и предположить не мог, что держать язык за зубами нужно даже со своими друзьями. Подписав все протоколы допросов, лишь бы от него отстали, Исраэль продолжал идти вместе с полком на восток.
Однажды, прямо во время марша, Берестицкий увидел дорожный указатель «Лодзь – 32 км». На следующее утро, когда было еще темно, он решил бежать. Рядом был его родной город, где, может быть, ждали его мама и брат. Исраэлю сутки не давали воды, он скверно себя чувствовал, но решился на отчаянный рывок к свободе. В воздухе стоял туман. Скинув с себя шинель, арестованный прыгнул в канаву на обочине дороги и побежал в сторону леса. Конвойные сразу же забили тревогу и начали его преследовать. Лес, видневшийся вдалеке, оказался небольшой редкой рощицей. Светя фонариком и прочесывая местность, солдаты увидели силуэт подконвойного. Догнав Исраэля, солдаты принялись его крепко бить, но командир, боясь ответственности, приказал тем остановиться. Когда Исраэля вели назад в расположение полка, офицер то и дело подтрунивал: «Берестицкий, вот ты себе еще один срок заработал!»
Суд проходил в начале августа 1945 года в местечке Ивацевичи, рядом с которым партизан Берестицкий в свое время сражался с гитлеровцами. В пустом сарае, ставшем залом заседания, на бетонном полу стояли стол и три стула, на которых сидела «тройка»: прокурор, судья и контрразведчик. Они начали с вопроса: «Считаете ли вы себя виновным?» «В чем?» – переспросил Исраэль. «В том, под чем вы подписались. Вы же Берестицкий Израиль Янкелевич?» Это были прожженные провокаторы с богатым прошлым, отправившие за годы войны за решетку сотни людей. Подсудимый прочитал свой приговор: по статье 19-58-1б УК РСФСР ему дали десять лет лагерей и 5 лет лишения гражданских прав. Вся эта сцена длилась не более 15 минут.
После заседания «тройки» Исраэля сразу же отправили в город Слуцк, где посадили в местную тюрьму. В камере сидело человек двадцать пять, среди них были как задержанные за спекуляцию, так и самые настоящие военные преступники, воевавшие за немцев. У местных с собой были мешки с нехитрой крестьянской едой; Берестицкий же буквально голодал. Равенство, обещанное когда-то Октябрьской революцией, воцарилось только в спецвагоне, который вез зэков из Слуцка в Оршу. Блатные, все исколотые татуировками, отобрали у «предателей» – политических – все, что только нашли.
В Оршанской пересыльной тюрьме блатари показали себя уже в полной красе. Неизвестно, что бы было, если бы молодой арестант не столкнулся с завскладом, осужденным по надуманной экономической статье, Моисеем Ефимовичем Дрожинским. Тот сразу же опознал в Берестицком польского еврея и интеллигентного молодого человека. Этот порядочный советский еврей пристроил Исраэля к себе на продуктовый склад. Там было гораздо безопаснее и не так голодно.
Даже после освобождения Моисей Ефимович смог составить для своего молодого товарища протекцию. Берестицкого перевели на время в колонию «Новосады», недалеко от города Борисова, в 80 километрах от Минска. В этот лагерь отправляли больных, старших офицеров, проштрафившихся сотрудников НКВД, прокуроров, известных артистов, бывших министров.
Но блаженство в блатных «Новосадах» длилось недолго. В сентябре 1947 года этапом Исраэля доставили в Бодайбо на реке Витим, на печально известные золотые прииски. За долгие годы подневольного труда в Бодайболаге Берестицкий дослужился до бригадира, отвечавшего за добычу золота в шахтах.
Тяжелые дни в Бодайболаге впервые скрасились в начале июня 1948 года, когда Берестицкий узнал: в бывшей английской колонии было создано независимое еврейское государство под названием Израиль.
Услышав эту новость, узник вышел на улицу – глотнуть свежего воздуха. Исраэль плакал от радости, как ребенок, пряча свое лицо от других заключенных. Все же мечты его сионистского детства не были напрасными! Не зря они танцевали «хору», недаром отправляли старших товарищей на обучение в «ахшару» и выбивали у британцев сертификаты!
Зек вскипятил воду, заварил себе крепкий чай, сделал несколько глотков и про себя запел «Ха-тикву» и «Техазекна». Несколько заключенных-евреев подошли к нему и спросили: «Вы слышали о создании независимого еврейского государства?» Берестицкий не удержался и гордо ответил: «Я слышал!», хотя о политике в лагере говорить было опасно. Теперь у бывшего партизана и воина Красной армии была цель – выжить и добраться до Эрец-Исраэль!
На волю Исраэль Берестицкий, как ударник труда, вышел досрочно – 13 марта 1952 года. Перед освобождением из лагеря он очень переживал. Единственная дорога, которая была для него открыта, вела в белорусские Барановичи, где теперь жил с семьей его старший товарищ из оршанской тюрьмы – Моисей Дрожинский.
В Барановичах, как и ожидалось, освобожденного приняли радушно, но это касалось только семьи Дрожинских, а не милиции. Каждые три месяца освобожденный по 58-й статье должен был отмечаться в отделении для получения очередного временного паспорта, там же он должен был сообщать о смене адреса. Этого сделать Исраэль не мог: он вообще не имел права жить в Барановичах. Только после нескольких неудачных попыток ему удалось прописаться в деревне Погорелое; жить и работать в Барановичах приходилось полулегально.
В Барановичах Берестицкий познакомился с сотрудницей Госбанка СССР Маней Шаевной Ярхо, уроженкой белорусского Слуцка – в этом городе он когда-то ожидал этапа в Оршу. Пара решила расписаться, но из-за проблем с паспортом вынуждена была из Беларуси уехать в Новотроицк, на границу РСФСР с Казахстаном. Устроиться и прописаться на новотроицкой «стройке века», на построенном там производстве по обработке металлов, не составило особого труда. После Бодайбо у Берестицкого был разряд по обработке металлов, он хорошо разбирался в электрике, столярном деле и других работах.
В расположенном рядом с Новотроицком городе Орске жило много эвакуированных когда-то из Польши евреев. От них Исраэль и узнал о соглашении между СССР и польским правительством, которое позволяло бывшим польским гражданам вернуться на родину. Все польские евреи поспешили подать заявление на выезд в ОВИР. Точно так же поступил, после совещания с супругой и тещей, Берестицкий. Для отъезда нужны были документы, с которыми помог муниципалитет Лодзи, немедленно приславший Исраэлю дубликат его свидетельства о рождении.
Особенно окрыляла Берестицкого новость о том, что значительная часть таких репатриантов в Польше не задерживалась, а совершенно свободно выезжала в Эрец-Исраэль! Про репатриацию на землю предков граждане СССР в 1957 году даже не мечтали.
Уже будучи в Польше, Исраэль Берестицкий узнал от сотрудников Еврейского исторического института, что его мать и брат были убиты нацистскими извергами в концлагере Хелмно в 1942 году. Это был очень тяжелый удар. Все годы войны и лагерей он надеялся, что кто-то из его родных смог выжить. Немного оправившись от шока, Берестицкие решили, что из Польши нужно уезжать как можно скорее. И не в Америку, Канаду или другие страны, куда эмигрировали многие евреи, а только в страну еврейского народа – Израиль!
Вскоре супруги были приняты израильским консулом. В глазах израильтянина явственно читалось удивление: молодые люди, приехали с Урала, говорят на идиш и даже иврит неплохо знают.
В Израиль Берестицкие отправились на борту корабля «Эрец», который отплыл из итальянской Генуи. Тот день, 6 октября 1957 года, когда семья прибыла в порт Хайфы, Исраэль Берестицкий не мог описать никакими словами. Наконец они ступили на родную землю!
В Израиле репатрианты из Польши заново начали строить свою жизнь. У Мани и Исраэля появились дети: Яков и Элиза, они, в свою очередь, подарили им четырех внуков.
Выйдя на пенсию, ветеран войны и Узник Сиона Исраэль Берестицкий стал членом совета директоров Израильского фонда помощи жертвам Холокоста. В 2013 году он был одним из тех, кто зажег факел в национальный день памяти и траура в Израиле.
Славного борца с фашизмом и настоящего патриота не стало 29 июня 2017 года. Как то дерево, посаженное в тридцатые годы в Палестине от его имени, он устоял – всем ветрам назло.
07.11.2022
