Барух Подольский
1940 – 2011
Вряд ли можно в Израиле найти репатрианта из стран бывшего Советского Союза, который не знает, кто такой Барух Подольский. Часто можно услышать такие фразы: «Глянь-ка перевод в Подольском», а иногда, с чувством гордости за свои лингвистические способности, кто-то заявляет: «Да я уже знаю иврит не хуже, чем Барух Подольский!».
Барух Подольский — известный ученый-лингвист, преподаватель, автор «того самого» большого иврит-русско-ивритского словаря «Ирис», который активно используют студенты ульпанов и все изучающие современный иврит. Человек удивительной судьбы, он владел в той или иной степени 15 языками. Среди них такими экзотическими как урду, хинди, амхарский и древнеэфиопский язык геэз.
Не всем известно, что перед тем, как стать автором словарей и книг, Барух Подольский неоднократно подвергался репрессиям и долгие годы провел в советских лагерях. Все это — из-за своего интереса к языку еврейского народа и желания зваться свободным человеком.
Барух, или Борис Семенович, Подольский родился 18 февраля 1940 года в Москве в семье учителей Доры Борисовны Кустанович и Семена Моисеевича Подольского. Семен Моисеевич был родом из села Нововоронцовка Херсонской области, окончил Московский университет по двум специальностям (до войны — биология, после войны — история), преподавал в школах Москвы. Он превосходно знал еврейскую историю, хорошо ориентировался в Торе, которую изучал в детстве в хедере.
Дора Борисовна, уроженка белорусского местечка Хойники, училась в молодости в Гомельском еврейском педагогическом техникуме, после его окончания преподавала некоторое время идиш в еврейских школах, в том числе в еврейской земледельческой колонии в Крыму. Потом поступила на факультет языка и литературы идиш Московского пединститута, была принята в аспирантуру. В сентябре 1938 года, вернувшись из летнего отпуска, Дора Борисовна c удивлением узнала, что ни еврейского факультета, ни еврейских школ в Москве больше нет. Пришлось ей переквалифицироваться в преподаватели русского языка и литературы.
В годы войны Барух с мамой, бабушкой и мамиными сестрами жил на Южном Урале в городе Орске, а его отец воевал на фронте, и только чудом не потерял под Сталинградом ногу после тяжелого ранения. После войны семья вновь воссоединилась в Москве, поселившись там в одном из рабочих районов. В одной комнате небольшой коммунальной квартиры ютились шестеро: Барух, его родители, бабушка Полина Марковна, его тетка Даша и Гарик, сын старшей маминой сестры Ханы, умершей в 1943 году. Остальные комнаты занимали другие семьи. Родители Баруха снова стали трудиться педагогами.
С антисемитизмом младший Подольский сталкивался с детства. Будучи в классе престижной московской школы единственным евреем, мальчик каждый день слышал оскорбления в свой адрес, нередко терпел еще и побои от хулиганов. Драк на национальной почве было много, при этом значительная часть учеников класса были детьми советских дипломатов. C трибун их родители, бюрократы из КПСС, говорили одно, а в семье — совершенно другое.
Несмотря на это, cвоего еврейства Барух не чурался. Живя в районе, где евреев было очень мало, он демонстративно выходил во двор с томиком Шолом-Алейхема на идише: показать мальчишкам, что он не стесняется еврейского языка.
У Подольских дома всегда было огромное количество еврейской литературы, в том числе подшивка газеты Еврейского антифашистского комитета «Эйникайт». Всей семьей они ходили в ГОСЕТ — еврейский театр Михоэлса — пока это учреждение, наряду с другими очагами еврейской культуры в Москве, не было разгромлено.
13 января 1953 года (Баруху было 12 лет) гулявшие с ним во дворе дети подвели его к газетному стенду. В выпуске газеты «Правда» говорилось о врачах-убийцах, «презренных еврейских сионистах», готовившихся умертвить высокопоставленных членов партии и советского правительства. Дети взволнованно галдели: «Борис, о вас пишут!», — хотя среди Подольских не было никаких врачей. Снова Сталин со своими приспешниками привел в действие отвратительный принцип коллективной ответственности: если что-то делает один еврей, значит, все евреи виноваты.
На юного Подольского эти обвинения если и подействовали, то исключительно как мотивация. Он продолжал демонстративно читать во дворе книгу на идише, а в скором времени заинтересовался семитскими языками. Освоив с помощью Доры Борисовны азы «маме-лошн», Барух засел и за иврит. Пользуясь бабушкиным молитвенником («сидуром»), отец научил Баруха читать на древнееврейском молитвы, смысла которых мальчик не понимал, но лихо составлял из ивритских букв целые слова. Помимо чтения, Семен Моисеевич частенько предлагал сыну запоминать различные выражения: «Ани бен йохид» — «Я единственный сын», или, например, слова, которые говорит жених на еврейской свадьбе — «Арей ат мекудешес ли» – «Вот ты посвящаешься мне…».
Языки были призванием Баруха Подольского: став знаменитым, он признавался журналистам, что вполне мог забыть какие-то бытовые вещи или о чем говорил три часа назад, но лексику или грамматику языков, которые изучал еще в молодости, помнил прекрасно. В четырнадцать лет он по газетам выучил грузинское и армянское письмо, а в пятнадцать пытался освоить китайский. Но все же больше всего тянуло мальчика к святому языку Эрец-Исраэль.
В молодости его родители были комсомольцами и верили, что строят самый справедливый строй в мире. После начала оголтелых еврейских кампаний иллюзии Подольских прошли.
Им было интересно, как живут евреи в других странах, а особенно — в Эрец-Исраэль. Про еврейское государство советская интеллигенция ничего не знала, но о своих корнях она помнила всегда: об этом не давали забыть ни сверху, ни снизу.
В 1954 году Подольские купили приёмник и начали слушать передачи из Израиля на идише: «Голос Сиона для диаспоры». В августе 1955 года произошло еще одно замечательное событие: прогуливаясь по городу и заметив на фасаде какого-то здания ивритские слова, Барух Подольский открыл для себя Московскую хоральную синагогу. Мальчик, как и его родители, не был религиозным, но его притягивало это место: по пятницам и субботам здесь разрешалось молиться на «запрещенном языке», необычно пел кантор, а вокруг переговаривались на идише завернутые в талиты старики.
Там же, во время празднования праздника Симхат-Тора, Барух познакомился с израильским атташе по культуре Элияху Хазаном. Девушка из группы израильтян, которые регулярно посещали синагогу, читала какую-то книжицу на иврите, и Барух попросил ее ознакомиться с изданием. Книжка оказалась молитвенником, который бдительный служка-шамес тут же отобрал у Подольского и вернул хозяйке. Вдруг какой-то мужчина, как оказалось позже — пресс-атташе Хазан — протянул Баруху свой «сидур» и сказал на английском: «Это вам в качестве подарка!».
Рассказав дома о необычном знакомстве и показав свой подарок, Барух очень взволновал родителей. Дора Борисовна сказала, что хотела бы встретиться с кем-либо из сотрудников посольства. У матери и отца-историка к этому времени уже сомнений не оставалось — власть планомерно и целенаправленно уничтожала еврейскую культуру и еврейский народ. Как учитель русского языка и литературы, она года с 1947 разглядела значительный крен «советского интернационализма» в обычный русский великодержавный шовинизм, пускай и приправленный марксистской идеологией. И за право собственного народа изучать свой язык и культуру Подольские готовы были сражаться.
Спустя неделю Баруху удалось коротко переговорить с Элияху Хазаном. Парень убедил дипломата (тот был родом из польского Белостока), что он действительно любитель иврита, а не агент КГБ. Передав мамину просьбу, Барух договорился с Хазаном о встрече в Музее изобразительных искусств.
Внимательно выслушав Подольских, посетовавших на невозможность достать в Москве еврейские книги и печать, Хазан пообещал помочь с литературой. Однако главный вопрос Доры Борисовны — как переехать в Израиль — остался без ответа. В Израиле, по словам Хазана, их приняли бы хоть завтра. Но им нужна была еще выездная советская виза. Подольским, как не имеющим в еврейском государстве родни, она не была положена, а сам факт заявления о выезде мог накликать на всех членов семьи беду.
Отныне раз в три-четыре недели Барух заходил в синагогу на улице Архипова, где Хазан незаметно передавал ему сверток. Так у Подольских появился первый печатный учебник иврита, иврит-русский словарь Певзнера, еврейская история на английском языке и самоучитель иврита «Элеф милим» («Тысяча слов»). Там же Барух получал журнал «Фолк ун Цион» и варшавскую газету «Фолксштиме».
Большинство передаваемых Подольским газет было на идише. Дора Борисовна не только давала их почитать знакомым евреям, но и стала самые интересные статьи переводить на русский. Эти самодельные переводы очень быстро расходились по рукам. Материалы о Синайской кампании Дора даже передала в Днепропетровск своему родственнику — Иосифу Каменю.
После окончания десятилетней школы 16-летний Подольский решил учиться на лингвиста-переводчика. В те годы в Советском Союзе семитологию можно было изучать только в двух местах: в Тбилисском университете, где преподавание велось на грузинском языке, и на Восточном факультете Ленинградского университета, куда в 1956 году, в год окончания мальчиком школы, приема не было.
В итоге Барух Подольский поступил в только что открывшийся престижнейший Институт восточных языков при МГУ. Об изучении иврита в советской высшей школе и речи быть не могло, поэтому парень подал документы на арабское отделение. Но его в том году, как и в Ленинграде, не открыли. Барух попал в группу, специализировавшуюся на языке хинди. Правда, этот факт молодого полиглота особенно не расстроил: он с головой ушел в изучение не только хинди, но и санскрита, и урду. Пытался Барух и как-то компенсировать отсутствие в программе арабского: бегал на лекции к второкурсникам-арабистам вместо того, чтобы сидеть на занятиях по истории партии.
Спустя некоторое время из литературы, которую семья продолжала получать из израильского посольства, Барух узнал, что в Москве вот-вот откроется VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. Этот грандиозный форум левой молодежи, проходивший с 28 июля по 5 августа 1957 года, студент Подольский пропустить не мог. Узнав, что в Москву двумя делегациями — «израильской» и «коммунистической» — приехали израильтяне, Барух и его дальняя родственница (и будущая жена), студентка инженерного факультета Лидия Камень, приехавшая к нему в гости из Украины, решили во чтобы то ни стало познакомиться с евреями из Эрец-Исраэль.
Придя в место, где должен был проходить концерт в рамках фестиваля, Барух увидел только несколько ожидавших чего-то советских евреев и никого из израильтян. Кто-то сказал, что концерт был отменен. Не успел Подольский расстроиться, как вдруг заметил чуть поодаль иностранцев. Подойдя ближе, Подольский услышал ивритскую речь. Правда, выглядели эти евреи очень необычно: маленькие, стройные, очень смуглые, в кипах — йеменские евреи! Их вид стал настоящим откровением для Баруха: очень экзотичные, но очень родные — с пейсами, как в рассказах у Шолом-Алейхема.
Там же, на фестивале молодежи, Барух и Лида познакомились с девушками, которые тоже интересовались всем еврейским. Эти юные еврейки пошли еще дальше — открыто заявляли, что с СССР их ничего не связывает и они хотят уехать в Израиль. Встреча с этими девушками на фестивале (одна из них оказалась известной впоследствии активисткой Тиной Бродецкой) стала для Подольского еще одним откровением. Он и его родители были в Москве не одни!
Вскоре с Тиной Бродецкой и другими молодыми сионистами Подольский встретился снова. Полностью разделяя увлечения сына, через несколько месяцев после фестиваля отец нашел Баруху частного учителя иврита — старика-еврея по имени Григорий Давыдович Зильберман. Этот 80-летний учитель еще в конце XIX века примкнул к движению «палестинофилов» и хорошо знал язык. В тридцатые годы он попал в тюрьму за преподавание «лошн-койдеш» детям, а в 1948 году стал «повторником» и за прежние грехи его отправили в ссылку, откуда он вышел лишь в 1953 году. Однажды Зильберман привел к Подольским Тину Бродецкую с подругами, которые, как оказалось, тоже усиленно штудировали иврит. Подольские посвятили их в свои контакт с израильтянами и даже помогли устроить Тине Бродецкой встречу с атташе по делам культуры Хазаном.
Так Барух Подольский, выражаясь языком советской официальной прессы, встал на скользкую дорожку. Не только получал из израильского посольства «подрывную литературу», но и завел связи в сионистских кругах.
Но отнюдь не политика, а семитская лингвистика по-прежнему была для юноши главным увлечением. В качестве словаря для занятий с Зильберманом Барух использовал старый идиш-русский словарь, изданный в 1940 году; оттуда он выкапывал ивритские слова. Методика была проста: короткие слова, не похожие на немецкие и славянские, он относил к ивритским. Конечно, была проблема — часть этих слов оказывались арамейскими. Но даже такой метод позволил ему неплохо поднатореть в древнееврейской лексике.
К своему удивлению, продвигаясь в изучении языка, студент обнаружил, что современный иврит отличается от того «иврис ашкеназис», которому обучал его старик Зильберман. Современный иврит использовал сефардское произношение, но его никто из репетиторов его официально не преподавал.
И тут его отцу, Семену Моисеевичу, рассказали, что в Москве живет человек, откуда-то хорошо знающий современный израильский иврит. Узнав про талантливого юношу, он охотно согласился давать Баруху уроки.
Придя на cвое первое занятие с новым репетитором, Подольский очень удивился: учителем оказался араб-палестинец по имени Халил. Он давным-давно не жил на родине; из Палестины он уехал еще во времена Британского мандата — как поговаривали, по политическим причинам. Этот интеллигентный человек работал в Москве слесарем на заводе, но отлично знал арабскую поэзию и, как и его ученик, любил языки. В качестве бонуса от Халила, который действительно превосходно знал «израильский иврит» и здорово помог студенту, Барух получил бесплатные занятия по арабскому.
Но занятия с палестинцем продлились недолго. 25 апреля 1958 года вся семья Подольских, Тина Бродецкая, её отчим Евсей Дробовский и учитель иврита Григорий Зильберман были арестованы. Как выяснилось на следствии, сотрудники КГБ засекли встречи Баруха Подольского и Тины Бродецкой с израильским атташе по культуре, установив за ними постоянное наблюдение.
Шесть человек было арестовано в Москве, а отец Лиды, Иосиф Камень, изредка получавший от Подольских литературу, был схвачен в Днепропетровске.
Расследование, которое длилось около восьми месяцев, велось на Лубянке. Тюрьма находилась от Кремля так близко, что подследственные, которых выводили гулять на крышу здания, слышали бой курантов. Следователи КГБ хотели узнать, почему советские граждане занимаются ивритом и хотят ехать в Израиль, что не нравится им в советской политике по отношению к евреям.
Знакомясь с материалами собственного дела, Барух обнаружил даже протоколы допросов пожилых евреев из Хойников, с родины матери. В процессе расследования органам стало известно, что мама Подольского написала более десятка статей о жизни евреев в Советском Союзе, а Барух передал их работникам посольства Израиля. Писала она о том, что в СССР вся еврейская культура под запретом, почти все видные деятели её уничтожены, во многие места евреев не принимают на работу. Следователь желал услышать от земляков Доры Борисовны, что она происходила из семьи капиталиста — так легко было объяснить ее отношение к советской власти. Но ничего хорошего кагэбэшники от стариков не услышали: Кустанович-отец был обычным пекарем.
C самого начала следствия Подольских обвиняли в «антисоветской агитации и пропаганде с использованием национальных предрассудков» (статья 58-10 часть вторая) и «участии в антисоветской организации» (статья 58-11). Обвинение базировалось на содержании книг (хотя какое может быть содержание у словаря?) и на нелегальном способе получения литературы.
Во время одного из допросов Барух Подольский дерзнул спросить следователя: «А если бы вы нашли у меня номер коммунистической газеты “Коль ха-Ам”, которую купить в Москве нельзя? Тоже возбудили бы уголовное дело?». Молодого подследственного откровенно поразил ответ: «Да, безусловно». Монополия на информацию в Советском Союзе принадлежала только властям.
Затем основным фигурантам дела захотели накинуть еще «измену Родине», но никаких фактов у следствия не было: военными тайнами, которые можно было бы выдать Израилю, Подольские не владели.
Тем не менее их дело передали на рассмотрение в военную прокуратуру. В марте 1959-го Военная коллегия Верховного суда СССР, заседавшая в Лефортово, сняла со всех подсудимых обвинения в измене родине. Впрочем, отсидки избежать не удалось. Родители Баруха Подольского за антисоветскую агитацию и пропаганду получили по семь лет лагерей, он сам — пять лет. Остальные — несколько меньшие сроки. Срок получил и старик Зильберман, который ничего не знал про посольство, но за чтение польской еврейской газеты, полученной от Подольских, был осужден — уже в третий раз.
Барух написал по совету адвоката прошение: в стране как раз амнистировали малолетних преступников. Однако ему отказали с формулировкой: «занимался преступной деятельностью по день ареста», то есть уже после того, как ему исполнилось 18 лет. Пара месяцев решила его судьбу.
Отбывая срок в лагпункте № 11 в Мордовии, Барух Подольский познакомился со многими интересными людьми: и сионистами, и диссидентами, и украинскими, эстонскими и литовскими националистами. Советская власть, сама того не желая, свела между собой всех недовольных диктатурой и способствовала развитию антисоветского движения.
Из сионистов можно упомянуть Давида Хавкина из Москвы, Анатолия Рубина из Минска, Гедалию Печерского и Наума Каганова из Ленинграда, киевлян Меира Дразнина и Гирша Ременика, — и этот список далеко не полный.
По воспоминаниям Баруха Подольского, впервые заговорил на иврите он именно в лагере: иврит они использовали с отцом как тайный язык. С пожилым киевским евреем, Меиром Дразниным, отец Баруха, лежа в лагерной больнице, умудрились сделать небольшой рукописный словарь. Авраам Шифрин, осужденный за шпионаж в пользу Израиля и США, откуда-то раздобыл для Подольских изданную в ГДР на немецком языке грамматику иврита. Еще одним лагерным «методистом» стал старый еврей Ошри Юделевич: он записал Баруху текст гимна «Ха-Тиква» и перевод на иврит арамейской пасхальной песни «Хад Гадья».
После освобождения из лагеря в 1963 году Барух не имел права вернуться в Москву. Прописаться получилось в общежитии в городе Александрове Владимирской области, на 101-м километре от советской столицы. Бывший узник пошел работать в ремстройуправление чернорабочим. C коллегами, в основном имевшими за плечами не одну «ходку», у Баруха отношения не сложились. Но обратившись в Александровский районный отдел образования, парень, к своему удивлению, почти сразу получил куда более подходящую работу — учителя немецкого языка и физкультуры в сельской школе.
В 1966 году Барух женился на своей подруге Лидии Камень и переехал к ней в Краматорск. Лида работала инженером на машиностроительном заводе, Барух устроился туда же в отдел переводов. Но семейное счастье не продлилось и года — Подольский вновь оказался в КГБ. Арестовали его на улице, недалеко от дома, когда он шёл в аптеку за лекарством.
Причины повышенного внимания со стороны органов к переводчику были неслучайны. Еще живя в Александрове, в 1964 году, Барух снова сошелся со своим товарищем по заключению Давидом Хавкиным и освободившейся к тому времени Тиной Бродецкой. Хавкин познакомил Подольского с активистами — москвичами Виктором Польским и Давидом Драбкиным, рижанами Довом Шперлингом и Мирьям Гарбер. Сионистская молодежь начала собираться по субботам у Хавкина и вскоре принялась за старое: организовала перевод книги Леона Юриса «Эксодус» на русский язык, стала вновь получать литературу на иврите из израильского посольства.
Ребята постоянно рисковали. Один раз, придя «на дело» с рижанами Довом Шперлингом и Мирьям Гарбер в синагогу (получать от израильтян книги), Подольский заметил «хвост». Ушли от чекистов тогда чудом. Подобные эксцессы происходили неоднократно.
Летом 1967 года Барух Подольский поехал в Москву сдавать экзамены за первый курс в Московском институте иностранных языков. Оттуда в Краматорск он привез целую кипу диссидентской литературы, встретившись со своими бывшими солагерниками и от них получил литературу.. Это, по всей видимости, также не осталось в «конторе» незамеченным.
В Краматорск приехали московские гэбэшники, которые с ходу начали допытываться у Баруха о Давиде Хавкине и другом видном сионисте, Соломоне Дольнике, арестованном в 1966 году органами КГБ «за шпионаж». Затем начали требовать показаний на Бродецкую и других девушек, но Барух, имея большой опыт допросов, молчал. В результате он получил два года тюрьмы якобы за совершенное злостное хулиганство. Сидеть во второй раз пришлось не с политическими, а с махровыми уголовниками в лагере строгого режима в Макеевке, недалеко от Донецка.
Летом 1969 года родители Подольского, жившие после освобождения в Житомире, неожиданно получили разрешение и выехали в Израиль. Когда Барух вышел из мест не столь отдаленных, они c женой, тестем и тещей также подали заявления на выезд. Борьба с советской репрессивной машиной длилась около двух лет. Она была сопряжена с семейной трагедией: переживая за сына и невестку, Семен Моисеевич Подольский, отец лингвиста, скоропостижно скончался. По трагической иронии судьбы — в тот же день, когда его сын получил первый отказ на репатриацию, 22 октября 1969 года.
Не получая разрешения на выезд, лингвист со своей супругой пошел на крайнюю меру: начал писать письма в ООН, руководителям компартий Италии и Франции. Их письма зачитывали по израильскому радио, на радио «Свобода», BBC и «Голос Америки». Чекисты ходили за Подольскими буквально по пятам, а дома, по уверению соседки, установили прослушку.
После процесса над «самолетчиками» (с некоторыми Подольский был лично знаком, в том числе по лагерю) дело внезапно ускорилось. Подействовал, наверное, и звонок Доры Борисовны из Израиля. Зная, что их прослушивают, мать пообещала Баруху, что если ему в очередной раз откажут, она лично отправится на Запад и поднимет там много шуму.
В марте 1971 года Подольским и Каменям неожиданно одобрили выезд и дали неделю на сборы в Израиль. Отпускали, ободрав семью как липку: за отказ от советского гражданства им пришлось заплатить солидную по тем временам сумму. В аэропорт Лод Барух Подольский с женой и ее родителями прибыл 6 апреля 1971 года.
После репатриации в Израиль узник Сиона наконец-то смог осуществить свою мечту: стал студентом отделения семитских языков Тель-Авивского университета. Если в СССР лингвисту так и не удалось заняться эфиопскими языками, то в Израиле он сразу же принялся за амхарский. Учился с колоссальным интересом. Вскоре его заметили преподаватели: уже в марте 1973 года предложили вести на его же факультете занятия по фонетике. Подрабатывая на кафедре и переводя литературу с иврита на русский, Подольский в 1974 году получил диплом первой степени. Через два года он блестяще закончил магистратуру, а в 1985 году уже стал доктором наук.
В 1982 году, во время Первой Ливанской войны, он два месяца был в Ливане, где служил радистом в боевой части.
Всю свою жизнь в Израиле Барух Подольский преподавал в высшей школе и выпускал настоящие бестселлеры для желающих изучать иврит. Под эгидой общества «Тарбут» ученый в составе группы авторов в 1982 году издал популярный самоучитель «Живой иврит», а через три года — «Практическую грамматику языка иврит».
Идея заняться русско-ивритским и ивритско-русским словарями у профессора Подольского возникла еще в молодости. Пользуясь словарем Авраама Эвен-Шошана, известного израильского лексикографа, Подольский имел привычку выписывать напротив каждого слова его русское значение. Читая затем книги и газеты, лингвист обратил внимание, что ряд слов в многотомнике Эвен-Шошана был пропущен. Исписанная такими пропущенными словами тетрадь стала первым словарем Подольского.
Затем был глоссарий греко-татарского (урумского) языка. Во время своего второго лагерного срока Барух Подольский познакомился с одним крымским греком, с помощью которого прямо в местах лишения свободы записал основы урумской грамматики и составил небольшой словарик. Он был издан в 1985 году в немецком Висбадене и стал своеобразной обкаткой проекта всей его жизни. Еще одним шагом стал «Малый иврит-амхарский словарь», изданный по просьбе сотрудников министерства абсорбции, принимавших первых репатриантов из Эфиопии.
В 1991 году, когда из СССР в Израиль уже приехало много репатриантов, по инициативе владельца небольшого издательства «Рольник» и по совету доктора Гури из Иерусалимского университета Подольский взялся за большой иврит-русский и русско-ивритский словарь. Труд был воистину адским: персональных компьютеров еще не было, вся работа делалась на карточках. Поскольку в каждом томе было по 26 тысяч слов, Подольскому пришлось заполнить вручную около 60 тысяч карточек, содержавших грамматическую информацию, огласовки слов и их перевод. Затем все это пошло в набор, в который, конечно, вкралось огромное количество опечаток. Было сложно, но страшно интересно. Баруха Подольского работа над словарем затянула.
После выхода в свет двухтомного словаря Подольский решил подготовить еще один — доработанный и пересмотренный. Тут судьба свела его с группой программистов, и они сделали из него электронный словарь. На сей раз словарь содержал примерно 45 тысяч слов и выражений. Он вышел и на бумаге, и на компакт-диске, и в сети.
Лингвистической помощи Подольского обязаны не только выходцы из СССР, но и Эфиопии. Почти через десять лет после издания в 1985 году краткого иврит-амхарского словаря, c новой волной репатриации из этой африканской страны, Барух Подольский принял участие в разработке специального учебного иврит-амхарского словаря «2000+». Эту уникальную работу Подольский помог проделать выходец из Эфиопии Мати Элиас, который в 12-летнем возрасте оказался в одном из израильских кибуцев, хорошо знал иврит и неплохо помнил родной язык.
Титаническим трудом кабинетного ученого и профессора Тель-Авивского университета Подольский не ограничивался. Он находил время на работу в журналистике: вел в прямом эфире радио РЭКА передачи об иврите. Часто его приглашали на израильское телевидение, он ездил читать лекции в разных странах и университетах.
Еще один реализованный дар Подольского — талант эпиграфиста. Его друзья вспоминали, что где бы он ни встречался с археологами, на раскопках или в музее, он всегда почти мгновенно разбирался в любой трудночитаемой надписи.
Когда Баруха Подольского спрашивали, с чего начинать изучение иврита или другого языка, он с удовольствием делился своей методикой: поначалу — минимум грамматики, нужна лишь система местоимений, базовое понимание склонения имен и спряжения глаголов — и начинайте сразу читать! Читать он предлагал или параллельный текст, или русскую книгу с соответствующим переводом.
Согласно Подольскому, c чтением знания приходят сами по себе, в том числе и грамматические, они укладываются в голове без ненужной зубрежки. Также важно слушать живой язык по телевизору или радио. Всех отчаявшихся выучить иврит Подольский успокаивал: за три месяца ни один язык выучить невозможно, он придет — просто уделяйте ему время.
В последние годы жизни он читал в Тель-Авивском университете лекции не только по семитологии и семитским языкам, но и такие курсы как «Языки мира», «История письма», «Лексикография». Это было настоящее воплощение его мечты детских лет.
«Моя любовь к языкам границ не знает, а языков масса, поэтому помимо того, что я издал греко-татарский, амхарский и иврит-русский и идиш-русский, так найдется еще какой-нибудь, каким я займусь, — делился планами Подольский. — Недавно приехали в Израиль бней-менаше из Индии! Конца этому удовольствию нет». К сожалению, не все планы профессору удалось реализовать. Его «Амхарско-ивритский словарь» на 10 тысяч слов вышел через год после его смерти, чуть позже увидела свет новая «Практическая грамматика языка иврит». Опечатки выискивали уже другие люди…
Баруха Подольского, ставшего одним из символов советской алии, не стало 21 февраля 2011 года. Человек, который познакомил с языком Эрец-Исраэль сотни тысяч людей, остался в своих работах. Открывая в своем мобильном телефоне словарь Подольского, вспомните о его героическом создателе.
30.05.2022
