Моисей Фельдман
1896 – 1977
Моисей Бенционович Фельдман, раввин синагоги в городе Белая Церковь, был арестован Белоцерковским городским отделом УМГБ Киевской области 19 декабря 1950 года. Он являлся основным фигурантом агентурного дела «Палестинцы», заведенного Министерством госбезопасности Украинской ССР на религиозных евреев, вернувшихся домой из эвакуации.
Раввин Фельдман был коренным жителем Белой Церкви: родился 20 августа 1896 года в семье Бенциона Мошковича и Стаси Львовны Фельдманов. Мать Моисея умерла сразу после родов, а его и брата Берку воспитывал отец, резник, заготавливавший для местных евреев кошерную птицу.
Человек очень религиозный, резник Фельдман отправил своего сына сначала в хедер, а затем в высшее религиозное учебное заведение — иешиву. Наука заняла у Моисея около 15 лет. В 1917 году молодой выпускник вернулся домой и устроился работать продавцом или, как тогда говорили, «приказчиком» в магазин Забелинского. На следующий год молодой человек присоединился к занятию отца — «шхите». В компании белоцерковских резников Моисей исполнял обязанности кассира.
В 1919 году его, религиозного еврея, местные большевистские власти призвали в Белоцерковский караульный батальон, который должен был заниматься охраной общественного порядка. Мобилизованные военными не были, но отряд считался военизированным. Моисей прослужил недолго, до лета 1919 года, тяжело заболел и был комиссован.
После демобилизации, до августа 1920 года, Фельдман находился в бегах: сначала в Николаеве, а затем в Одессе. В родном городе бывшему бойцу «красного» караульного батальона, к тому же, еврею находиться было опасно. В это время Белую Церковь занимали то деникинцы, то поляки, а то и просто банды, не забывавшие по случаю устроить еврейский погром. Больше всего местным евреям запомнился отряд атамана Сокола, когда-то служившего у большевиков. В августе 1919 года Сокол был основным инициатором налета на Белую Церковь, во время которого произошла страшная резня еврейского населения.
Когда на Киевщине стало более-менее спокойно, Моисей вернулся домой и вскоре сыграл свадьбу с давно приглянувшейся ему Рейзей, дочерью закройщика Шлемы Звиняцкого. В 1922 году, чтобы обеспечивать жену и только что родившуюся дочь Ципу, Моисей принял предложение отца и пошел к нему в ученики. Искусство резника заключается не только в мастерском владении ритуальным ножом — «халафом» — но и требует знания массы разных премудростей. Только спустя год младший Фельдман смог приступить к своим обязанностям. До 1927 года власти «шойхетов» не трогали, но с концом эпохи НЭПа все белоцерковские резники вынуждены были устроиться на государственную бойню при «Союзутиле». Там и работал Моисей до начала Великой Отечественной войны.
Бенцион Фельдман не переставал учить сына, что коммунизм — зло и в основе своей враждебен еврейской традиции. В семье Фельдманов не желали отказываться от религии и традиций предков, поэтому Моисей и несколько его друзей организовали в городе небольшую группу, чтобы хоть как-то сохранить традиционный еврейский образ жизни и мысли. В самый разгар массовых репрессий, в 1937 году, в Белой Церкви было зарегистрировано еврейское религиозное общество. По некоторым данным, уже тогда Моисей Бенционович выполнял в местной общине роль раввина.
В 1941 году вместе с женой Рейзей Шлемовной, 4-летним сыном Яшей и 19-летней дочкой Ципой Фельдман эвакуировался вглубь Советского Союза. После долгих мытарств и опасной дороги, иногда лишь в самый последний момент спасаясь от стремительно наступавших гитлеровцев, Фельдманы оказались в поселке Перцовка Заинского района Татарской АССР, где сразу же начали работать в колхозе.
Моисей Бенционович проработал до лета 1942 года, пока не получил повестку. C июня 1942 года по конец января 1943 года Моисей Фельдман находился в действующей армии. Сначала уже довольно немолодого человека призвали в 336-й запасной пехотный полк, дислоцировавшийся в 70 километрах от Казани на станции Сурок, а затем направили в 569-й стрелковый пехотный полк 161-й стрелковой дивизии, рядовым.
В первой половине июля 1942 года 161-я стрелковая дивизия была передислоцирована в район Воронежа, где вошла в состав 60-й армии и сразу вступила в бой. 12 августа 1942 года под Воронежем рядовой Фельдман был ранен и получил тяжелое ранение голени. Ногу спасти не удалось. После ампутации в тамбовском эвакогоспитале, Моисея Бенционовича направили на дальнейшее лечение в Копейск Челябинской области.
Моисей Фельдман был признан негодным к строевой службе и после демобилизации снова оказался в Перцовке под Казанью, где жил с женой до освобождения Белой Церкви.
Дочь Фельдмана, Ципа, окончившая в Белой Церкви 11-летку, пошла на фронт добровольцем, воевала в должности санинструктора 3-го батальона 1271-го стрелкового полка 387-й стрелковой дивизии. За проявленный героизм старшина Ципа (Циля) Моисеевна Фельдман была награждена медалью «За отвагу».
В марте 1944 года Фельдманы вернулись в разгромленную нацистами Белую Церковь. На протяжении четырех месяцев инвалид войны работал продавцом хлебного магазина, но затем уводился по собственному желанию. В город из эвакуации вернулись несколько тысяч евреев, но знатоков Танаха и Талмуда в Белой Церкви практически не осталось. Местные жители попросили Моисея Бенционовича стать их раввином. Воодушевили его на духовную работу и те несколько человек, которые в довоенное время входили в состав еврейской религиозной общины города и каким-то чудом выжили в мясорубке Второй мировой войны.
Всё свободное время Моисей Фельдман решил посвятить восстановлению белоцерковской общины, он также старался ускорить начало служб, не проводившихся в синагоге с 1941 года. Оставшиеся в живых белоцерковцы благодарили Б-га за счастливое спасение и тоже всеми силами старались восстановить еврейскую жизнь в городе. Это была не только насущная потребность в духовной пище, но и символический акт: еврейский народ жив и будет жить, а доказательством тому станет возрожденная синагога!
Молиться верующие стали еще до официальной регистрации общины. В конце 1944 года местный еврей, Волько Шмулевич Поляк, предоставил свою квартиру для миньяна, в который входило 12 человек. Через несколько месяцев активисты получили записку от заместителя председателя Белоцерковского горисполкома Григорьева, в которой сообщалось о недопустимости нелегальных молитвенных собраний. Горисполком требовал, чтобы верующие действовали исключительно в соответствии с законодательством.
Волько Поляк и Моисей Фельдман были делегированы белоцерковскими евреями в Киев, где 9 апреля 1945 года уполномоченный по делам религиозных культов при Совмине УССР зарегистрировал Моисея Фельдмана раввином белоцерковской синагоги. Волько Поляк получил в общине официальную должность кантора. В заявлении говорилось, что еврейское религиозное общество действовало в Белой Церкви с 1937 года до начала Великой Отечественной войны, и инициативная группа желала его восстановить. Всего — 36 подписей. Почти все подписавшиеся были соседями по улицам Смоляно-Ракитянской, Шевченко, Броварской — историческому району города под названием «Грузия».
Сначала молитвенные собрания проходили по старому адресу, 1-й Броварной улице, № 7, в доме у Поляка. Однако желающих посещать синагогу было так много, что с 1 января 1947 года между Моисеем Фельдманом и Белоцерковским городским жилым управлением был заключен договор на бесплатную аренду здания по улице Грузия, дом № 2, для использования в качестве синагоги. Это ветхое деревянное строение стало центром одной из пяти официально действующих в послевоенные годы еврейских религиозных общин Киевской области.
Раввин раздобыл для синагоги переживший войну синагогальный ковчег, арон ха-кодеш, скамейки, столы, подсвечники — всё, что нужно для торжественного вноса свитков Торы. Еврейская община снова стала совершать обрезание детей; к Фельдману обращались по поводу свадеб и похорон. По приглашению раввина во время Йом Кипура и еврейского Нового года — праздника «Рош ха-Шана» — в белоцерковской синагоге выступали приезжие канторы Лейба Гальперин и Иосиф Зейгермахер. Всего прихожанами синагоги были 250–300 человек. При синагоге также действовала артель, которая получила у местных властей разрешение на Песах выпекать из давальческой муки мацу. Белоцерковская маца стоила весьма дорого — за выпечку брали 8 рублей за килограмм (в Черкассах она стоила 6-25), — но пользовалась среди жителей огромной популярностью.
Уполномоченный Совета по делам религиозных культов по Киевской области, чья задача скорее была направлена на подавление любых проявлений религиозности в регионе, чем их регламентацию, с явным неудовольствием отмечал, что белоцерковскую синагогу на Йом Кипур в 1949 и 1950 годах посетили около 2000 человек. Каждый день там бывало не менее 50 верующих евреев, в шаббат — еще больше.
Фельдман всеми силами пытался сохранить общину. На обращение нескольких верующих в 1949 году по поводу организации при синагоге хедера Моисей Бенционович ответил решительным отказом, предупредив правление — так называемую «двадцатку», — что будет вынужден уйти с должности раввина, если они будут настаивать на своем. Фельдман повторил это и во время последующего субботнего богослужения. В соответствии с советскими законами, верующие не могли совершать обряды за пределами синагоги, милиция даже не позволяла сидеть дома «шиву» — семидневный траур по покойному. На фоне притеснений за малейший отход от очень жестких требований властей такое «антисоветское» требование, как открытие религиозной школы — хедера, — могло иметь для руководства общины и всех подписавшихся печальные последствия. Когда правление общины попробовало заняться сбором средств на восстановление разрушенных мацев — надгробий — на еврейском кладбище, их тотчас же обвинили в «спекуляции», а за вовлечение детей в религию всей двадцатке во главе с раввином вполне мог светить срок. Даже заключительная фраза последней молитвы Йом Кипура — «Ле-шана абаа б-йерушалайм» («В следующем году — в Иерусалиме!») — расценивалась партийными функционерами как призыв евреев к измене советской родине.
Какое-то время фронтовое прошлое раввина и его дочери, их награды и безукоризненные характеристики удерживали белоцерковскую синагогу на тонком льду советской свободы вероисповедания.
Но в конце 1940-х годов Моисея Бенционовича несколько раз вызвали в МГБ по поводу родственников его жены, проживавших в Нью-Йорке. Дядя Рейзи Шлемовны в 1945 году прислал Фельдманам из Америки продуктовую посылку. Фельдманы отправили в ответ письмо и телеграмму, но за проявленное вольнодумство вынуждены были давать потом отчет людям в погонах. Когда из США пришла еще одна посылка от родственников, Моисей Бенционович просто не забрал ее с почты — не хотел «дразнить быка красной тряпкой».
Как раввин, Фельдман нуждался в религиозной литературе, но у американских фондов, пытавшихся оказать белоцерковской общине помощь, он ничего просить не мог. Настоящим спасением стал сосед, сапожник Тевье Гильштейн, которому сестра присылала изданные в США еврейские календари. Подаренный Гильштейном календарь, а также купленный в Киевской синагоге сборник заупокойных молитв и галахических предписаний — вот и весь скудный арсенал, который был у раввина в наличии.
В 1950 году Фельдманов постигла тяжелая утрата: скоропостижно скончалась дочь Ципа. Моисей Бенционович понял, что в условиях советской охоты на ведьм ему придется пережить еще одно серьезное испытание — тюрьмой. Дочка долгие годы была его охранной грамотой — семью, где было двое героев-фронтовиков, власти трогать не решались. Теперь он остался один.
За сионизм раввина Фельдмана, надо сказать, привлекали не в первый раз. Осенью 1924 года Моисей Бенционович провел в застенках ОГПУ незабываемые 5 недель без дневного света и свежего воздуха. Тогда, в ночь на 24 сентября 1924 года, Фельдман был арестован с 40 другими молодыми людьми из Белой Церкви и соседних местечек, состоящими в сионистской организации «Гехалуц», готовившей желающих переселиться в Палестину к сельскохозяйственному труду на земле предков. Как оказалось, чекисты ошиблись: им нужен был двоюродный брат раввина, также Моисей Фельдман, глава белоцерковского отделения «Гехалуца», успевший скрыться из города прямо перед арестом. Разобравшись, чрезвычайщики через неделю Моисея освободили, но на следующий день взяли его снова — теперь уже в заложники, обещая применить самые строгие меры в случае неявки беглого кузена с повинной.
В конце концов, руководящее ядро «Гехалуца» получило уголовные сроки, а Фельдмана, несмотря на то, что в организации он не состоял, заставили подписать письмо о том, что он порывает с сионизмом.
В декабре 1950 года всё стало приобретать более опасный оборот. В стране разыскивали «космополитов» и сионистов, а уж на роль последних раввин подходил как никто другой. И это несмотря на то, что во внутреннюю тюрьму УМГБ в Киеве был посажен не просто религиозный деятель, а фронтовик, инвалид войны, награжденный медалью «За победу над Германией».
Моисея Фельдмана взяли из-за того, что с 1944 года он, выражаясь языком советских протоколов, систематически устраивал нелегальные богослужения на частных квартирах и во время молений клеветал на советскую власть. Под клеветой подразумевалась критика Фельдманом окружающей его действительности, а также предрекаемое им поражение Советской армии в войне с «англо-американскими империалистами». Оставшихся в Белой Церкви евреев Моисей Бенционович также горячо агитировал выезжать из Советского Союза на историческую родину – в Эрец-Исраэль.
В частных беседах Фельдман возмущался дискриминацией еврейского населения при назначении на ответственные должности, отсутствием еврейской прессы и другими притеснениями.
Раввину провели очную ставку с Семеном Бейзером, бухгалтером, соседом Моисея Фельдмана и прихожанином синагоги. Бейзер сам находился под следствием и был осужден впоследствии на 20 лет за хищения в крупном размере. 24 декабря 1950 года старший следователь УМГБ Киевской области старший лейтенант Тимко предъявил Фельдману обвинение в совершении преступления, предусмотренного статьей 54-10 ч. II УК УССР — антисоветская пропаганда и агитация.
Фельдман отрицал любые обвинения о проводимой им антисоветской деятельности. Но во время ночного допроса 17 января 1950 года он рассказал, что действительно был обижен на советскую власть, ничего не сделавшую для нормального устройства евреев, наиболее пострадавшего в годы оккупации народа.
Признал он и то, что в январе 1948 года купил себе приемник и слушал новости из Палестины, а также «Голос Америки», на волнах которого в открытую рассказывали о том, о чем в Союзе говорить было принято только шепотом.
На следствии слышнее всего были голоса соседей раввина. Например, инспектора Белоцерковского горфинотдела Ривы Половинчик. Вернувшись в августе 1944 года из эвакуации, Рива Иосифовна застала в доме Льва Уманского, своего приемного отца, Фельдмана с семьей. На это жилье по улице Шевченко Фельдманам выписали ордер местные власти, но, как всем известно, квартирный вопрос испортил людей, а не власть. Между приемной дочкой собственника, бывшим хозяином квартиры и квартирантом, разделившим с Половинчик фамильную недвижимость, пробежала черная кошка.
Мимо Половинчик не прошли не только нелегальные богослужения на квартире у Фельдмана и его друга Волько Поляка, но и антисоветского содержания разговоры, доносившиеся из соседней комнаты. С ее слов, а также из показаний других свидетелей, следствие узнало, что постоянные посетители организуемых Фельдманом «миньянов» — Михаил Иосифович Малин, Шлема Моисеевич Дорфман, Волько Шмулевич Поляк и Иосиф-Шмуль Зейделевич Ямпольский — постоянно навещали раввина и вели с ним антисоветские и националистические беседы. Помимо местных евреев, к раввину заходили и крайне подозрительные выходцы из Польши, которые, правда, вскоре выехали из Союза. В разговорах с ними, по словам Половинчик, Фельдман также критиковал советские порядки.
«Фельдман, Дорфман, Поляк и Ямпольский всегда заявляли, что они готовы в любую минуту оставить СССР и уехать в Палестину», — утверждала соседка 9 октября 1950 года на допросе. Раввин ей пояснял, что, по его мнению, только в свободных странах человек живет вольно, а в СССР всё было пропитано ложью и существовало лишь на бумаге. «Если бы у меня не было веры в создание при помощи США еврейского государства, то мне и незачем было бы жить», — так объяснял соседке свое кредо раввин.
Во время одной из таких бесед, по словам Половинчик, Фельдман принялся критиковать материальную помощь, которую оказывали американские организации советским евреям. Вердикт звучал жестко: украинские евреи никакой помощи не заслужили, ведь многие из них первыми вступили в комсомол и Коммунистическую партию, и создали государственную систему, от начала до конца построенную на лжи.
Не преминул Фельдман высказаться и о выдающихся большевиках и строителях советского государства. В день годовщины гибели Кирова Моисей Бенционович отметил, что из-за ленинградского партийного босса в стране было убито более 10 миллионов человек.
Подслушивая разговоры гостей, Половинчик однажды узнала и об их планах создать кружок иврита и еврейской истории, который должен был возглавить Шлема Дорфман. Раввин Фельдман и его друг Ямпольский поддержали эту идею, и кто-то из них указал на то, что кружок непременно должен был быть сионистским.
Критику национальной политики СССР и лестные отзывы об уровне жизни евреев в США и Израиле слышал от Фельдмана и другой знакомый раввина, бывший сотрудник Белоцерковского райвоенкомата Айзик Удодовский. Свидетель Удодовский также назвал Фельдмана националистом, мечтавшим о создании независимого Израиля, в который, по его мнению, должны были уехать советские евреи. Удодовский утверждал, что в конце 1946 года Фельдман при встрече рассказал ему, что читает какого-то английского лорда в переводе на еврейский язык. С точки зрения раввина, автор был очень проницательным, так как задолго до 40-х годов ставил вопрос о создании независимого государства для мирового еврейства.
Как показали другие свидетели, в начале 1950 года Фельдман рассказывал им о Теодоре Герцле и перенесении его останков из Вены в Израиль. Этот эпизод раввин на допросе от 2 февраля 1951 года также отрицать не стал, пояснив следствию, что портрет Герцля до 1917 года висел в каждом еврейском доме в Белой Церкви, и эту фигуру международного сионистского движения знали решительно все.
Бейзер утверждал, что раввин Белоцерковской синагоги во время одного из осенних еврейских праздников 1949 года, стоя на балконе синагоги, в присутствии около 30 человек рассказывал о неминуемой войне Советского Союза и Америки, в результате которой большевистский режим падет.
Этот эпизод подтвердил и свидетель Микитянский, который считал, что раввин Фельдман являлся главным источником слухов в еврейской общине о скорой войне англо-американского блока с СССР.
Осенью 1950 года у Фельдмана сломался приемник, и он начал захаживать к Семену Бейзеру, чтобы слушать радиопередачи из Израиля. По словам соседа, раввин был в таком восторге от программ на иврите, что от радости начинал подпрыгивать на стуле и прищелкивать пальцами.
Арестованному припомнили и негативные высказывания о евреях, выехавших в Биробиджан. Когда в Белой Церкви в 1949 году проводились мероприятия по переселению еврейских семей в Хабаровский край, раввин пытался сорвать вербовку желающих, называя выезжающих в Биробиджан «воспитанными в коммунистическом духе» и недостойными в будущем репатриироваться в Эрец-Исраэль. Раввин надеялся, что министр иностранных дел Израиля Моше Шарет поставит вопрос о свободе эмиграции советских евреев на 5-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН. По словам свидетеля, арестованный раввин полагал, что в Киев приедет представитель Израиля, который, по договоренности с советским правительством, будет записывать желающих уехать в Палестину, и именно он, Фельдман, как глава религиозной общины, будет решать, кто достоин репатриироваться на Святую землю, а кто — речь шла о коммунистах — этой привилегии будет лишен.
На допросе 17 марта 1951 года раввин снова подтвердил свои показания о недовольстве советской властью, которая недостойно, с его точки зрения, относилась к еврейскому населению, но обвинения в национализме отмел напрочь.
Москва требовала скорой расправы. 20 февраля 1951 года в письме на имя начальника 5 Управления МГБ СССР Волкова киевские чекисты рапортовали о скором завершении следствия в отношении Фельдмана и аресте других фигурантов агентурного дела «Палестинцы».
«Следствию известно, что вы проводили антисоветскую агитацию вместе с Дорфманом, Поляком и Ямпольским», — старший лейтенант Тимко старался изо всех сил угодить начальству и посадить не только Фельдмана, но и весь актив синагоги. Но бывший фронтовик держался стойко. Раввин на протяжении всего периода допросов не промолвил ни одного слова, ставящего его друзей под угрозу ареста.
13 марта 1951 года Фельдман был признан годным к сидячему труду. За антисоветскую и националистическую агитацию, полностью доказанную с точки зрения следователя Тимко, раввину предлагалось дать 15 лет ИТЛ с последующим поражением в правах на 5 лет. В следчасти МГБ УССР рекомендовали фронтовику-инвалиду дать поменьше — десять лет общих лагерей.
Дело до суда не дошло, а рассматривалось Особым совещанием 26 мая 1951 года. Раввина осудили на десять лет лишения свободы, признав его виновным в совершении преступления по статье 54-10 ч. 2 УК УССР. О решении ОСО арестованному сообщили 16 июня 1951 года и сразу же отправили по этапу на станцию Тайшет-Братск Восточно-Сибирской железной дороги. Конечной точкой должен был стать особлаг № 7 МВД СССР «Озерный».
Не дав показаний против своих друзей, раввин Фельдман не догадывался, что и без его слов компромата на них хватало. Министерство госбезопасности завело дела против Дорфмана, Малина, Поляка и Ямпольского.
После ареста раввина Фельдмана и отстранения от службы кантора Поляка в Белую Церковь из Ровно собирался приехать на службу при общине кантор Ханина Демб. Разрешения он не получил, а о его отъезде в Житомир местные власти сообщили в «заинтересованные органы». На должность кантора зарегистрировали компромиссную персону — глубокого старика Иосифа Зейгермахера.
Во время трехлетней отсидки в Тайшетлаге Фельдман познакомился с сидевшим там же бывшим секретарем Коммунистической партии Палестины Иосифом Бергером-Барзилаем, вернувшимся в лоно иудаизма, и стал его духовником. Фельдман c воодушевлением рассказывал Бергеру-Барзилаю, что отношение нынешней еврейской молодежи к религии и еврейству стало совершенно иным, чем у старших поколений. Эти молодые люди были убеждены, что евреям следует жить в своей собственной стране. Раввин очень радовался, что его сын Яков, семиклассник, охотно учил иврит и жадно слушал иностранные радиопередачи, рассказывая родителям о том, что в них говорили об Израиле.
2 августа 1954 года Центральная комиссия по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, снизила Фельдману срок заключения до пяти лет и на основании указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии» освободила его из-под стражи. Моисей Бенционович вернулся к своей семье в Белую Церковь.
Пример раввина Фельдмана, ставшего, по словам уполномоченного Совета по делам религиозных культов, на «антигосударственный путь», использовался для оправдания наступления на синагогу. Если при службе Фельдмана на Песах приходило ежедневно около 500 человек, то после его ареста – не более 200. При этом людей среднего возраста собиралось едва ли больше двух-трех десятков.
Государственный советский антисемитизм, включавший в себя искоренение религии и борьбу с инакомыслящими, окончательно победил и в этом отдельно взятом городе. Когда-то Белая Церковь расцвела и экономически, и культурно, и архитектурно во многом благодаря еврейской общине. Но большевикам не давали покоя еврейские обряды и чуждая идеология. От евреев и их наследия последовательно избавлялись. В 1917 году в городе насчитывалось 18 синагог, 12 еврейских училищ и хедеров, а численность еврейского населения составляла в середине 20-х годов от 30-40% жителей города. По последней государственной переписи, проведенной в Украине в 2001 г., здесь проживало уже менее 150 евреев. В 1962 году последняя синагога в Белой Церкви была закрыта. В 1977-м одного из последних хранителей веры — белоцерковского раввина Моисея Фельдмана — не стало. Но память о нем и его сподвижниках до сих пор 13.08.2021
13.08.2021
