З
Даниэль Загайский
1888 - 1980
Сразу после окончания Великой Отечественной войны в украинский город Умань приехал бывший узник советских лагерей реб Ицхак Гельбах. Он был сослан в Сибирь за то, что без разрешения властей напечатал календарь с еврейскими праздниками. Прямиком с поезда Гельбах поспешил на могилу Рабби Нахмана, известного цадика, правнука основателя хасидизма Исраэля Баал Шем Това. Только благодаря молитвам Нахману из Брацлава он выжил на сибирском лесоповале.
В Умани Гельбах никого не знал. Ужасно худой и голодный, в лагерной одежде, бывший политзаключенный пришел на местный рынок, чтобы спросить дорогу к могиле Рабби Нахмана. Вдруг он увидел еврея, спешившего куда-то с талитом под мышкой. Присоединившись к нему, Гельбах вошел в двухэтажный дом по улице Спинозы, где увидел несколько религиозных евреев. Все поприветствовали незнакомца, но заговорить с ним побоялись: все в нем выдавало его лагерное прошлое, а вслед за таким человеком вполне могли нагрянуть сотрудники МГБ.
После того, как все ушли, Ицхак заметил в углу высокого еврея с бородой и длинными пейсами, завернутого в талит и тфилин. Он молился с какой-то особенной сосредоточенностью и благоговением. Показав рукой Гельбаху, чтобы тот его подождал, еврей закончил свою молитву и привел бывшего лагерника к себе домой. Этим хлебосольным хозяином оказался Даниэль Загайский.
Загайский, походивший на крепкого украинского крестьянина, пользовался среди брацлавских хасидов непререкаемым авторитетом. Приютив у себя на несколько недель Гельбаха, Загайский за свой счет снял ему комнату, купил матрас и еду. «Оставайся здесь, рядом с нашим Рабби Нахманом, а он даст нам дальнейшие указания», – Даниэль посоветовал своему единоверцу остаться пока в городе.
Даниэль Загайский был действительно человеком необычным. Родился он 11 декабря 1888 года в деревне Сосоновка Полтавской губернии в семье украинских крестьян. Семья Загайских даже среди соседей считалась бедной. В совсем юном возрасте Загайский осиротел. Его старший брат погиб во время службы в армии, а сестры разъехались по всей России в поисках заработка. Томек, как звали мальчика в деревне, вынужден был скитаться по родственникам. Прибился к родной тетке, но она, и так обремененная своими детьми, вскоре отдала племянника в одну зажиточную семью – работать по дому. В школу мальчик не ходил, за работу ему не платили, лишь скудно кормили. В возрасте 11 лет Загайский решил, что постоянно получать тумаки в чужой семье больше не хочет. Мальчик начал самостоятельную «карьеру» батрака, затем, уже подростком, подался в грузчики. Тяжело зарабатывая себе на пропитание, Томек Загайский понял, что ключом к постоянному куску хлеба может быть только полезная профессия. Пойдя в ученики к сапожнику, парень вскоре набил на пошиве обуви руку и стал работать самостоятельно.
В 21 год Загайского призвали в армию. Воинский писарь сразу же спросил, умеет ли новобранец писать и читать. Грамотой Загайский не владел. У него попросту не было времени на учебу, да в родной Сосоновке и не было школы. Как позже вспоминал, служба в армии была значительно легче, чем скитания по Полтавщине. И главное – за три года службы он научился читать и писать. И не просто овладел грамотой, но пристрастился читать запоем в любую свободную минуту. В особенности его привлекало Священное Писание, чтение которого не только не запрещалось офицерами, но даже поощрялось. Загайскому казалось, что в святой книге есть что-то скрытое, какой-то глубинный смысл, который ему надо во что бы то ни стало постичь.
После демобилизации Загайский вновь продолжил работать сапожником и слушал проповеди то в одном храме, то в другом. Православная церковь его не привлекала из-за лицемерия священников, которые попадались ему на пути. Когда-то они не обращали на него, оборванного и голодного ребенка, ищущего в деревне заработок, никакого внимания. А в воскресенье с амвона высокопарно говорили о морали. В проповедях их провозглашалась любовь к ближнему, но почему-то те же самые священники гоняли из-под церкви нищих. Была в церкви и еще одна излюбленная тема – о «христопродавцах»-евреях. На Полтавщине евреев тогда жило много, и ничего плохого о них молодой человек не знал. А ведь всё то, о чем говорилось в Библии, происходило именно с евреями на древней земле Израиля!
Однажды с Загайским произошел трагический случай. Приехав на вокзал, он решил сократить дорогу, перейдя железнодорожное полотно. Пролезая между вагонами, он поскользнулся, и его левая нога застряла в межвагонной сцепке. Когда состав тронулся, Загайский начал звать на помощь, но его криков никто не слышал из-за гудка паровоза. На всю жизнь он остался инвалидом. В больнице лежал долго и всё время размышлял, что пути Господни неисповедимы, а дорога к истине зачастую вымощена разными невзгодами и испытаниями.
Эта внутренняя эволюция привела Загайского к баптистам, но из их церкви он вскоре ушел. После долгих духовных поисков Даниэль присоединился к общине субботников. Постоянно изучая Тору и имея пытливый ум, простой сапожник стал задавать руководителям общины такие сложные теологические вопросы, что вскоре они перестали на них отвечать. Повторилось то же самое, что и с баптистами. Распрощавшись с субботниками, сапожник пришел к выводу, что только «настоящий иудаизм» способен дать ему верный ответ. Ближайшие евреи жили в местечке Умань. Туда Загайский и отправился за истиной.
В 1925 году Загайский поселился в Умани и начал наблюдать за тем, как евреи отмечают праздники, как живут и воспитывают детей. Набравшись храбрости, однажды зашел в синагогу и попросил обратить его в иудейскую веру. Раввин Ицхак Бар очень удивился и вежливо выпроводил «русского» прочь. Но Загайский не оставил попыток стать евреем. После практически еженедельных просьб раввин, уставший гонять настойчивого сапожника, сказал Даниэлю, что не против принять такого набожного и знающего гера, но он сначала должен сделать обрезание. Без брит-милы – никуда. Раввин был уверен, что он ничем не рискует. Он знал, что в местечке какого-то подозрительного «гоя» никто обрезать не согласится. В Умани уже давно даже новорожденным делали обрезание не в синагоге, а по домам, чтобы не нарваться на гнев коммунистов.
Моэля Загайский не нашел, но, узнав, где живет резник Абрамович, решил пойти к тому домой – вдруг кого посоветует. Незваному гостю шойхет был мало сказать не рад: рассерженно захлопнул дверь прямо перед его носом. Однако со временем Абрамович понял, что имеет дело не с секретным сотрудником ОГПУ, а с действительно богобоязненным человеком. Загайского приняли в «хевруту», круг религиозных евреев, которые стали учить Даниэля основным молитвам и рассказывать тому про законы Израиля. Однако раввин Бар на уступки не шел, опасаясь, что местные власти такой «самодеятельности» c гиюром украинца не одобрят и закроют синагогу.
Однако произошло настоящее чудо. По Умани прошел слух, что жители деревни Синица, располагавшейся в нескольких километрах от местечка, чуть не поголовно приняли иудейскую веру. Неслыханное по тем временам событие. Даниэль, прознав про это, сразу же отправился в деревню. Как оказалось, все геры-украинцы из Синицы были учениками брацлавского хасида, местного сапожника по имени рабби Нахим Штракс. Поговорив с деревенскими жителями, Загайский решил остаться в чудо-деревне.
Немало времени он провел среди геров, которые с радостью пересказывали ему всё то, чему их учил раввин. Нагнав своих учителей, Даниэль получил от них совет: «Томек, возвращайся в Умань. Там продолжишь учиться». Впервые его приняли в еврейской среде с распростертыми объятиями. Брацлавские хасиды, которые взяли шефство над Синицей, согласились принять еще одного ученика. После уроков и многочасовых бесед с убеленными сединами хасидами Томек Загайский наконец-то услышал: «Теперь ты точно готов». Через несколько дней ему сделали обрезание и нарекли Даниэлем, сыном ветхозаветных Авраама и Сары. В паспорте так и запишут "бар Авраам", так называют любого человека прошедшего гиюр.
Шел 1928 год. Новоиспеченный гер остался жить среди брацлавских хасидов. Зарабатывал Загайский по-прежнему шитьем сапог. Ремесленников, не состоявших в артели, в местечке уже не было. Однако ему, как инвалиду, разрешили работать самостоятельно. Надомная работа позволяла соблюдать шаббат. Гер-цедек Даниэль помогал брацлавским хасидам чем только мог: руками работать он умел, а еще постоянно ездил по городам и местечкам в качестве связного. Хасиды вынуждены были таиться от советской власти, а Загайский, как украинец, никаких подозрений не вызывал. Он ежедневно молился в синагоге, ходил на могилу цадика Рабби Нахмана, где благодарил за указанный когда-то путь к Б-гу. Как и подобает еврею, Загайский женился на женщине из хасидской семьи, и у них вскоре появился ребенок.
Теперь уже к ребу Даниэлю обращались люди, которые, как когда-то он сам, желали присоединиться в еврейскому народу. Он стал одним из наиболее активных последователей Рабби Нахмана в Умани и окрестностях. Когда в Украине свирепствовал голод, Загайский привел к брацлавским хасидам человека из расположенного недалеко Ладыжина, решившего в 65-летнем возрасте стать евреем. На свою брит-милу, которая состоялась дома у Даниэля, этот человек привез целую телегу со съестными припасами, которые помогли хасидской общине пережить тяжелые времена. Тогда устроили настоящий праздник с хасидскими танцами и искренним ликованием новообращенного. Праздник, хоть немного подбодривший людей в страшные дни Голодомора.
В конце тридцатых годов НКВД начало решительное наступление на брацлавских хасидов. Однажды ночью в квартале возле могилы Рабби Нахмана сотрудники НКВД задержали 35 человек. Только 17 брацлавским хасидам удалось скрыться и, как потом оказалось, спасти себе жизнь. Загайский остался жить среди евреев и даже взялся помогать семье арестованного хасида Авраама Дзерговского. Его жена Рахель и дочь Сара остались без средств к существованию и теперь полностью полагались на Даниэля.
Вскоре в Умани совсем зашло солнце. 1 августа 1941 года в город ворвались немецкие полчища, сразу же начались зверства. Уже 23 сентября 1941 года часть еврейского населения Умани была расстреляна в Сухом Яру, на окраине города. В ходе первой акции было убито 5400 местных евреев и 600 евреев-военнопленных. Были убиты и те украинцы, которые пытались прятать своих «неарийских» соседей. Через две недели, 8 октября 1941 года, немцы при поддержке украинских подразделений снова устроили резню, заранее выкопав для людей огромные ямы. В тот день убийцы расстреляли около 10 000 евреев из Умани и соседних местечек.
В Умани оставалось около 1800 евреев, в основном это были специалисты, полезные немцам, и члены их семей. Никакие уговоры на немецкую администрацию не действовали. Даже крещенных в православие евреев заставили переселиться на отгороженные улицы. Даниэль оставался в гетто вместе с семьей, пока на домашнем совете они с женой не решили, что ему, как человеку «арийской внешности», лучше покинуть территорию гетто. В городе можно было затеряться среди местного населения и доставать еду.
Каждую ночь Даниэль Загайский шел по Умани, рискуя нарваться на полицейский патруль. Обождав, когда пройдут полицаи, Загайский сворачивал из «русского» района на улицу Белинского и спускался вниз по склону, пока не оказывался у своего дома. Отдав жене и десятилетнему сыну небольшую сумку с маленькой буханкой хлеба и завернутыми в тряпье картофелинами и поцеловав их, гер-цедек незаметно выходил из хаты. Он спешил к соседям. Для них у него всегда была припасена отдельная сумка с едой. Чаще всего он просто подходил к забору, бросал во двор котомку и спешно уходил. Эта помощь была неоценимой не только для оставшейся в гетто семьи Загайского, но и для всех его соседей.
Однажды утром, в апреле 1942 года, Загайский, вернувшийся из очередной ночной вылазки, услышал на улице какой-то шум. Еврейский район окружили немцы и полицаи, а оставшихся в гетто евреев построили в колонну на одной из центральных площадей города. Кое-как добежав до площади, Даниэль проскользнул через охрану и начал искать свою жену и сына. С трудом найдя родных, он стал рядом с ними. Через некоторое время Загайский услышал крик: «Что ты тут делаешь!? Куда ты собрался, бандит?» Распихивая людей, к Даниэлю подбежал знакомый украинский полицейский. Несколько раз Даниэль попадался ему на ночных улицах Умани, выбираясь из гетто. Каждый раз изображая из себя в стельку пьяного, Загайский угощал полицая и его напарника самогоном из специально заготовленной для этих целей бутылки. Довольные «бобики», невзирая на комендантский час, его отпускали.
«Біжи звідси, п'яниця дурна, біжи швидше, – шепнул полицейский и крепко схватил Даниэля за руку. – Втікай, бо кинемо тебе в яму разом з усіма!» Уходить Загайский отказался: «Я еврей. Останусь со своей женой и сыном». Полицай, услышав эти слова, силой вытянул инвалида из колонны. Пока евреев не погрузили в грузовики и не увезли на расстрел, полицаи удерживали Загайского. Даниэль решил, что если Б-г позволил ему жить, он продолжит служить Ему, даже если останется последним евреем в городе.
10 марта 1944 года Умань была освобождена Красной Армией. По воспоминаниям Сары Дзерговской, вернувшейся с матерью из эвакуации, местечко изменилось до неузнаваемости. Целые улицы были разрушены, а древнее еврейское кладбище практически стерто с лица земли. Снова, как в страшные тридцатые, Рахель и Сара Дзерговские поселились у реба Даниэля. Загайский остался чуть не единственным брацлавским хасидом на всю Умань. Постепенно в местечко начали возвращаться евреи, но молиться на могиле цадика они боялись.
Тогда, весной 1945 года, и повстречал Даниэля Загайского реб Гельбах, вернувшийся из ГУЛАГа. Всю жизнь он вспоминал, как Даниэль учил его сосуществовать с советской властью, не нарушая шабат. Организация, в которой трудился Ицхак, часто выходила работать по субботам. Занятый на заготовке леса, Гельбах уже думал увольняться, но Загайский, опытный в этих делах, посоветовал: «В пятницу сделай двойную норму, а затем купи самогон и напейся. Если не выйдешь на работу, такую “уважительную причину” начальство вполне примет – не впервой». Даниэль Загайский организовал для Ицхака и традиционное еврейское сватовство – «шидух». Договорился с матерью Сары Дзерговской, что в определенное время они зайдут к нему с дочерью в сапожную мастерскую якобы для починки обуви. По той же причине там оказался и реб Гельбах. Вскоре в доме Даниэля отгремела свадьба, а молодые немного погодя смогли репатриироваться в Польшу, откуда родом был реб Ицхак.
Власти былого размаха религиозной жизни в Умани видеть не хотели. Через некоторое время против раввина Немировского, резника Зингера и других активистов местной религиозной общины, в 1946 году возобновивших работу синагоги, было возбуждено уголовное дело. Четырнадцать евреев, преимущественно членов партии, заявили, что их подписи под ходатайством об открытии еврейской религиозной общины были сфальсифицированы. Раввина и руководство общины потянули в суд, а синагогу отобрали под дом культуры.
В 1947-м году Уманский горсовет пошел еще дальше. Наверху было принято решение застроить территорию древнего еврейского кладбища, отдав его земли под жилой район. Местные жители стали подавать просьбы о предоставлении им участков для постройки. На кладбище находилась могила Рабби Нахмана, и известный брацлавский хасид из Львова Зангвиль Любарский решил срочно действовать. Конечно, власти разрешение на строительство видному раввину не дали. Нужно было придумать что-то еще.
Свидетели утверждали, что человеком, подавшим в 1951 году просьбу о приобретении участка на территории кладбища, был никто иной как гер-цедек Загайский. Горсовет и предположить не мог, что украинец, инвалид-сапожник – брацлавский хасид. На месте участка, отведенного Загайскому под застройку дома, начались поиски могилы цадика. Не без труда найдя надгробие, хасиды установили на его месте бетонную плиту шириной 80 сантиметров и длиной 2 метра. Даниэль построил дом таким образом, чтобы внешняя стена строения вплотную примыкала к могиле. Так «ха-циюн ха-кодеш» оказался спрятан в частном подворье.
На праздник Рош ха-Шана, да и просто так, в течение 1952 года «в гости» к Даниэлю Загайскому приехало огромное количество людей. Так продолжалось до тех пор, пока соседи гер-цедека не начали жаловаться на него во всевозможные инстанции. По району пошел слух, что Загайский специально построил дом на этом участке, зная про могилу «известного раввина». Соседи негодовали: «Он берет с религиозных евреев деньги, чтобы они могли молиться в праздник у него во дворе!». Дом пришлось продать молодоженам, которые сразу же построили вокруг строения огромный забор.
Даниэль Загайский вынужден был покинуть Умань и переселился во Львов. Помня его доброту и праведность, Сара и Ицхак Гельбах, которым он устроил когда-то свадьбу, провели по репатриации Даниэля Загайского в Эрец-Исраэль. Если с матерью Сары, остававшейся в СССР, еще были какие-то надежды, то с Загайским, украинцем по 5-й графе советского паспорта, всё казалось совсем безнадежным. Однако брацлавские хасиды не сдавались. Загайского познакомили с женщиной, собиравшейся выехать в Израиль. Они расписались, и, как ее супругу, Даниэлю неожиданно позволили покинуть территорию Советского Союза.
Однажды ночью в ноябре 1957 года в двери реббецен Гельбах, жившей в Иерусалиме, постучали: «Открывайте, полиция!». «Что случилось?» –перепугалась женщина. – «Ваш отец прилетел из России». Отец Сары погиб в Сталинграде, но на пороге стоял ее второй папа – Даниэль из Умани. Не зная ни идиша, ни иврита, в аэропорту он не смог нормально объясниться. Сотрудники попросили полицейских отвезти его по адресу, который у него был записан на бумажке.
Брацлавские хасиды встретили своего брата как подобает: купили ему штреймел, хасидскую одежду и пригласили жить к себе – в район Меа-Шеарим в Иерусалиме. Сначала Даниэль жил у Гельбахов, но затем «Сохнут» выделил ему жилье в городе Кирьят-Ата, на севере страны. Брацлавских хасидов тогда там не было, и Загайский попросился обратно в Иерусалим. После прямого вмешательства в бюрократические механизмы главного раввина Израиля Ицхака Херцога гер-цедек смог поселиться рядом с брацлавским бейт-мидрашем в Святом городе.
Про алию одного из первых геров из Советского Союза, прибывших после Второй мировой войны в Эрец-Исраэль, написали газеты по всему миру. Вскоре стали объявляться многочисленные евреи, которые узнали в пожилом человеке с длинными пейсами и окладистой бородой своего спасителя. Именно он, реб Даниэль, давал им во время войны укрытие в своем доме, носил тайком в гетто еду и помогал устроиться после войны.
Последние годы жизни Загайский провел в доме престарелых в иерусалимском районе Катамон. Пока были силы, ходил в расположенную неподалеку синагогу «Ор Авраам», изредка находя там собеседников, говорящих по-украински или по-русски. В доме престарелых он еще раз женился – на Розалии Бар, его ровеснице из Румынии. После ее смерти Загайский, человек молчаливый, всё больше общался с Творцом, лишь иногда делясь своими мыслями со знакомыми: «Всю жизнь я мечтал о Святой Земле. Я здесь, и больше мне ничего не нужно».
22 июня 1980 года гер-цедек Даниэль Загайский ушел из жизни. Он полагался на Б-га, и Б-г дал ему сил никогда не унывать.
Александр Зархин
1897 - 1988
Книга Сергея Андреева под названием «Израиль: заметки журналиста», вышедшая в 1962 году в издательстве «Восточная литература», нещадно громила еврейское государство. Она была написана настоящим мастером пера. Понимая, как лучше всего «познакомить» советского читателя с Израилем, журналист умело чередовал критику и лестные высказывания в отношении молодой страны. В частности, Андреев похвалил израильскую науку, всего за 14 лет существования государства добившуюся потрясающих успехов. В качестве примера таких достижений журналист упомянул ближневосточное «ноу-хау» – оригинальный метод опреснения морской воды, придуманный израильским инженером Александром Зархиным еще в 1956 году.
Александр Зархин разработал принципиально новую технологию опреснения – вакуумную компрессионную дистилляцию, смысл которой состоял в том, чтобы провести морскую воду через все три физических состояния (лед, пар, жидкость). В результате из свободного от солей и минералов льда можно было получить пресную воду, являющуюся важнейшим ресурсом для Ближнего Востока.
Упомянув в книге израильского инженера, Андреев не счел нужным обратить внимание на то, что Александр Моисеевич Зархин был когда-то гражданином СССР. И не простым гражданином, а довольно известным изобретателем, а затем – политзаключенным, бежавшим после войны в Израиль.
Будущий изобретатель с мировым именем родился 2 января 1897 года в городке Золотоноша Полтавской губернии, в семье купца Мойше-Шмуэля Иосифовича Зархина и домохозяйки Блюмы Лейбовны Лопато. У Александра были два брата: младший – Михаэль – и старший – Яков. В 1904 году его отец построил в Золотоноше пятиэтажную мельницу с кирпичными стенами и прославился на всю губернию как успешный торговец хлебом. Подобная мельница с паровым двигателем работала у Зархина и в Бахмаче на Черниговщине.
Образование Александра было типичным для Золотоноши. Учился сначала в хедере, затем – у меламеда; позже стал изучать Талмуд у рава демата – главного раввина Золотоноши, который за приличную плату приходил к подростку на дом. В еврейской учебе Зархин дошел до комментариев Шаха – литовского раввина XVII века Шабтая бен Меира – к разделу «Хошен мишпат» кодекса практических положений устного закона «Шулхан арух».
Еще в совсем юном возрасте Зархин загорелся, как тогда говорили, «палестинофильством». Из святых книг Александр понял, что земля его предков – Эрец-Исраэль – обладает большими богатствами. К такому выводу он пришел, разбирая на уроках Торы главу «Деварим», где говорилось о том, что Земля Обетованная полна ключей и источников, пшеницы и ячменя, а самое главное – там есть камень, медь, железо. Александру снились сны, как он попадает в Эрец-Исраэль и изобретает там способы использования солнечных лучей, ветра, волн для создания энергии. А еще – снабжает пустыню Негев питьевой водой!
Такое внимание к информации о недрах Эрец-Исраэль было неслучайным. Обладая потрясающим интеллектом, вундеркинд самостоятельно изучал светские дисциплины, и делал он это очень успешно. Особое внимание Александр уделял точным наукам. Он не ограничивался теорией, а с юности применял знания на практике: постоянно что-то придумывал и мастерил руками, изобретал различные устройства и механизмы. Когда ему было 11 лет, он впервые продемонстрировал свои необычные способности: с легкостью починил сломанный генератор, на который профессиональные электрики махнули рукой. По Золотоноше сразу же пошел слух о гениальном сыне купца Зархина.
Во время Первой мировой войны Мойше-Шмуэль Зархин был поставщиком муки для царской армии. Однако, получив в 1915 году от военных властей большой заказ на поставку сухарей, глава предприятия столкнулся с большой технической проблемой: технические характеристики устройства для сушки хлеба устарели и не годились для выполнения заказа в срок. Неожиданно на помощь пришел 18-летний Александр, который предложил собственный способ сушки хлеба методом выпаривания и перегонки жидкостей. Отец был не слишком уверен в успехе, но ему ничего не оставалось, как воспользоваться изобретением сына. Метод оказался даже более успешным, чем ожидалось. Заказ выполнили не просто в срок, а значительно сэкономив время.
После захвата власти в Украине большевиками Александр Моисеевич остался жить в Золотоноше. Его брат Михаил еще перед империалистической войной эмигрировал в США, а старший, Яков Зархин, стал успешным предпринимателем в Шанхае. Александр тоже пытался уехать, но у него не получилось. А тут еще отец попросил остаться – помогать с паросиловой установкой на мельнице.
Но борьба с частной мельницей продлилась недолго. Вскоре вся собственность была национализирована государством и перешла во владение Всесоюзной конторы по заготовкам и сбыту зерна. Из родной Золотоноши Зархины вынуждены были выехать в крупный город – Ленинград.
Александр Моисеевич продолжал увлекаться изобретательством. В мае 1926 года он запатентовал тот самый способ высушивания сырых материалов, который когда-то внедрил на мельнице своего отца. К моменту подачи на патент новый метод был серьезно доработан.
Самородка заметили в Москве и даже пригласили на встречу с самим Львом Троцким, которого заинтересовал способ сушки зерна, предложенный Зархиным. В то время Троцкий руководил Научно-техническим отделом Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) СССР. На встрече, помимо Троцкого, оказался еще один известный большевик – глава ВСНХ Феликс Дзержинский. Партийные товарищи похвалили изобретателя, но страшно удивились, узнав, что тот нигде никогда не учился инженерии. Коммунистам пришлось объяснять, что его, сына богатого купца-еврея, в высшее учебное заведение не принимали. Троцкий посмотрел внимательно на Зархина, поднял трубку и, коротко с кем-то поговорив, объявил изобретателю, что отправляет того на учебу. Так Александр Моисеевич поступил в Ленинградский политехнический институт имени Калинина, где и начал учиться по специальности «электрохимия».
Во время учебы Александр Зархин демонстрировал выдающиеся способности и уже на первом курсе помогал преподавателям проводить занятия. Еще будучи студентом, получил от правительства внушительную премию за разработку метода электролиза расплавленных солей легких металлов. По рассказам инженера, свой метод он назвал ЛЦЛЭ: для официальных лиц аббревиатура расшифровывалась вполне по-научному, но на самом деле представляла собой начальные буквы одного из изречений пророка Исайи: «Лемаан Цион ЛеЭхеше» («Ради Сиона не умолкну»).
На последнем курсе политеха, в 1930 году, Зархин стал научным сотрудником Ленинградского технологического института. Помимо преподавательской деятельности, изобретатель работал в университетской лаборатории и сотрудничал с различными промышленными предприятиями.
Вращаясь в обществе руководителей советской индустрии, в частности, будучи знакомым с наркомом тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе, отлично зарабатывая (по крайней мере, на фоне других граждан Советского Союза), Александр Зархин все же никогда не забывал, кем он был. От своего еврейства он не только не отказывался, но и был в Ленинграде одним из главных сионистских пропагандистов.
Не отставал от сына и старик Мойше-Шмуэль, который после закрытия 17 января 1930 года Ленинградской хоральной синагоги вместе с другими прихожанами активно жаловался в высший законодательный орган страны того времени – ВЦИК. Синагогу отстояли: 1 июня 1930 года она была открыта вновь. Зархин-старший стал в Ленинградской синагоге членом «двадцатки» и занял должность председателя ревизионной комиссии общины.
Посещая вместе с отцом синагогу, Александр Моисеевич познакомился со своими сверстниками, также мечтающими об Эрец-Исраэль и увлекающимися ивритом. Творческая молодежь объединялась вокруг талантливого поэта Хаима Ленского. Приехавший в город на Неве поэт работал в артели металлистов, но всё свободное время отдавал кружку по ивриту, который организовал с несколькими единомышленниками. Одним из них был Александр Зархин, который сошелся с Ленским не только из-за любви к ивриту, на котором инженер тоже пробовал писать, но и в сионистских взглядах. Кружок также посещал молодой еврейский литератор, студент-экономист Ефим Райзе и студенты-гебраисты кафедры семитологии Ленинградского института философии, лингвистики и истории Иосиф Велькович, Саул Зарин и Роберт Левин.
Зархин впоследствии с теплотой вспоминал друга юности Хаима Ленского: «Когда он читал свои стихи вслух, трудно было поверить, что так может звучать запертый на тюремный засов, загнанный за решетку иврит, и что каждый, кто пытается сделать его достоянием других, подвергает опасности свою собственную жизнь».
Это не просто поэтическая рецензия на стихи друга. За ленинградским ивритским кружком постоянно наблюдали агенты ОГПУ, в том числе внедренные в ближайшее окружение Ленского. Александр Зархин был арестован 29 ноября 1934 года. Вместе с ним попали в тюрьму и другие члены кружка. Делом занимался известный чекист, еврей Григорий Лулов, прославившийся процессом над шестым Любавичским Ребе Йосефом-Ицхаком Шнеерсоном.
Во время допросов Александр Моисеевич понял, что чекисты следили за ним довольно давно. У следователя были копии всех писем, которые он посылал своему брату в Америку – в них он зачастую высказывался без особых симпатий к советской власти.
Ситуацию усугублял тот факт, что параллельно с Ленинградом аресты сионистов и религиозных евреев прошли и в Москве. Там огэпэушники раскрыли подпольную группу – «Объединенный мерказ сионистских организаций в СССР» – состоявшую из видных сионистов: специалиста по книгопечатанию Виктора Кугеля, врача Иосифа Каминского, религиозного еврея Бориса Декслера, связанного с ними лидера грузинского еврейства Давида Баазова и ряда других.
На допросе 20 декабря 1934 года арестованный Иосиф Каминский дал показания, что лично знал Александра Зархина, который приезжал к нему летом того же года из Ленинграда и сообщал о наличии в северной столице кружка «своих людей» – сионистов. С Александром Моисеевичем был знаком один из активных деятелей московской синагоги и член подполья Декслер, но впервые представил его Каминскому некто Саша Гордон. Этот молодой человек выдавал себя за пламенного сиониста-трудовика, но на самом деле являлся профессиональным провокатором ОГПУ, внедренным в сионистское подполье.
Отпираться было бесполезно. Александр Моисеевич впоследствии рассказывал, что один из чекистов-евреев, отлично разбиравшийся в иврите и еврейских текстах, даже смог расшифровать название его метода ЛЦЛЭ, отсылавшего к идее выезда всех евреев в Сион.
13 марта 1935 года Зархин был осужден по статьям 58-10 («антисоветская агитация») и 58-11 УК РСФСР («участие в контрреволюционной организации») на пять лет исправительно-трудовых лагерей. Душе кружка по ивриту Ленскому дали также пять лет; остальным – Ефиму Райзе, Иосифу Вельковичу, Саулу Зарину, Роберту Левину – по три года лагерей. Полноценного суда над молодыми людьми не было, их судьбу решила сухая строчка из протокола заседания Особого Совещания при НКВД СССР. Александра Моисеевича из Дома предварительного заключения – печально известной «Шпалерки» – отправили в Сибирь.
В начале апреля 1935 года Зархин прибыл в Ухтпечлаг, где его сразу же отправили на работу по специальности. Советская власть, прекрасно осведомленная о его талантах, направила изобретателя в «шарагу» – особое конструкторское бюро тюремного типа, подчиненное НКВД СССР, в котором работали осужденные ученые, инженеры и техники. Сначала Зархин отбывал наказание на радиевом промысле, а затем под его руководством была создана химическая лаборатория, где Александр Моисеевич в скором времени научился извлекать масло из битуминозных сланцев.
Даже во время пребывания под стражей Зархин не переставал делать открытия. В декабре 1935 года от него в комитет по изобретательству поступила заявка на авторское свидетельство: он придумал долото для вращательного бурения нефтяных скважин. За время, проведенное в «шараге», Зархин также изобрел особый способ производства металлокерамических изделий и сконструировал инструмент для правки шлифовальных камней.
К этому тяжелому времени относится и начало его интереса к опреснению воды. Еще в детстве Зархин задумывался о водоснабжении в Эрец-Исраэль, понимая, что вернувшиеся на Восток евреи неизбежно столкнуться с этой проблемой. И однажды его «шарага» получила из-за границы специальный прибор для проведения опытов по очистке соленой воды. В связи с тем, что Зархин окончил институт по специальности «электрохимия», прибор попал именно к нему.
Это был электроосмотический аппарат для опреснения воды, предназначавшийся для оснащения частей Красной армии, передвигающихся по Каракумской пустыне. Ввиду того, что аппарат, сконструированный немецкой Siemens & Halske AG, требовал много дорогой электроэнергии, Зархин решил искать решение в области кристаллизационного процесса, принятого в физической химии для получения чистых веществ. Так, с его точки зрения, процесс обошелся бы гораздо дешевле.
29 ноября 1939 года Александр Зархин был освобожден. Инженер вышел на свободу с 10 тысячами рублей, заработанными в ОКБ, запретом на проживание в 48 крупных городах СССР и всеми своими наработками. Некоторое время пришлось жить в Москве без прописки, затем – точно таким же образом – в Ленинграде.
На воле он узнал, что из его ивритского кружка остались в живых лишь несколько человек. В 1937-1938 годах, по сфальсифицированным делам, почти всех его друзей арестовали повторно в лагерях и расстреляли. Такая же участь ждала бы и самого изобретателя, если бы в нем так не нуждались коммунисты, замыслившие ускоренную индустриализацию.
После нападения нацистов на СССР Зархина не призвали в армию – по состоянию здоровья. Александр Моисеевич уехал в Барнаул, где устроился инженером-технологом на спиртоводочный завод № 137. В начале 1942 года он попал на работу в поселок имени Кирова под Ташкентом. Впоследствии читал лекции в Среднеазиатском индустриальном институте в Ташкенте. В Узбекистане бывший политзаключенный и сионист Зархин попал в родную стихию: в эвакуации там находилось большое количество видных евреев, выходцев из Польши и Прибалтийских стран. Среди них был и известный в будущем израильский политик, сионистский деятель из Латвии Мордехай Нурок, который даже согласился организовать ученому «шидух» – сосватал тому Сару Израилевну Слонимскую, уроженку Москвы, которая была сильно впечатлена тем, как лихо изобретатель отремонтировал сломавшуюся отопительную систему местной школы. В скором времени Сара Израилевна вышла за Зархина замуж.
Престарелый отец Александра Моисеевича, многолетний прихожанин Ленинградской синагоги, скончался в блокадном Ленинграде от голода. Родных и близких, кроме супруги, у Александра Зархина в Советском Союзе не осталось. После войны его покинули и многие ташкентские друзья – вернулись в Польшу, чтобы ехать дальше – в еврейскую Палестину.
В 1946 году Александр Моисеевич, понимая, что другого такого шанса больше не будет, решился на отчаянный шаг. Купив за большие деньги себе и жене польские документы, Зархин решил выехать из СССР под видом поляка, направлявшегося с супругой в долгосрочную командировку в оккупированную Германию. Из Советского Союза Зархины взяли лишь два чемодана, в одном из которых Александр Моисеевич спрятал талит и тфилин. С бутылочек с лекарствами, которые были при нем, Зархин соскреб этикетки на русском языке, опасаясь выдать себя на границе. Однако, на удивление, всё прошло как по маслу: из советской зоны оккупации беглецам беспрепятственно удалось попасть на американскую сторону.
От границы Зархины сразу же поехали в Берген-Бельзен, превращенный после войны в лагерь для перемещенных лиц. Там еврейские беженцы ждали разрешения на выезд в те страны, которые готовы были их принять. Но ни про США, ни про другие западные государства Зархин слышать ничего не хотел – только Эрец-Исраэль! Еще во время пребывания в Берген-Бельзене изобретатель направил на 22-й Сионистский конгресс, проходивший в Базеле в декабре 1946 года, всеобъемлющий проект создания дееспособного еврейского государства в Палестине с акцентом на рациональное использование природных и человеческих ресурсов. Делегаты не обратили никакого внимания на проект, но Александр Моисеевич особо не унывал – на руках у него уже были документы на въезд в Палестину.
Летом 1947 года Зархины благополучно совершили Алию. Прибыв в Тель-Авив, изобретатель сразу же приступил к осуществлению своей юношеской мечты – созданию в Эрец-Исраэль жизненно важных для страны станций по опреснению воды.
Еще до войны Александр Моисеевич присутствовал на встрече с советским исследователем Антарктики Иваном Папаниным, который возглавлял группу советских полярников, девять месяцев продержавшихся на дрейфующей льдине. Когда лекция Папанина двигалась к концу и из зала посыпались вопросы, Зархин спросил полярника: «Какую воду вы пили все месяцы на льдине?» Папанин ответил, что полярники сконструировали специальный ветрогенератор, энергия от которого в том числе шла на растопку льда для получения питьевой воды. Зархин был очень доволен, так как получил практическое подтверждение своих теоретических предположений: при медленной заморозке соленой воды в ней образуются кристаллы пресного льда, и, если получится отделить эти кристаллы от незамерзшей соленой воды, то такой лед можно расплавить и пить.
В первый же месяц своего пребывания в Палестине Зархину удалось встретиться с Ицхаком Бен-Цви, главой «Ваад Леуми», представительного органа еврейского ишува, а также Давидом Ремезом, одним из лидеров Гистадрута. На встрече Зархин подробно изложил свой метод опреснения воды, который энтузиаст был готов безвозмездно передать строящемуся государству.
Однако никакого понимания со стороны руководства ишува Зархин не дождался. Пришлось изобретателю писать бесконечные меморандумы и письма, стучаться в высокие кабинеты. Александр Моисеевич распространял свои брошюры среди делегатов различных конференций и конгрессов, рассылал статьи в газеты и журналы, но никто не хотел их публиковать.
В конце концов терпение Зархина лопнуло, и он начал писать жалобы, не понимая, почему к крайне важному для государства изобретению все относятся как к обычной фантазии. Через несколько лет бесполезной переписки Александр Моисеевич пришел к выводу: «Страной управляют не министры, а секретари». Когда в декабре 1953 года Давид Бен-Гурион переехал в кибуц Сде-Бокер, Зархин, узнавший, что у бывшего премьер-министра секретаря уже нет, прорвался к тому домой. В первый раз он без спроса пришел к нему с портфелем своих идей еще в 1947 году, но охранник, стоявший на входе у тель-авивского дома Бен-Гуриона, сказал Зархину на идише, что если тот немедленно не уйдет, то будет арестован.
Встреча в Сде-Бокере оказалась плодотворной. Бен-Гурион очень впечатлился методом Зархина и пообещал помочь. Проект был направлен на рассмотрение в штаб инженерных войск ЦАХАЛа, однако военные инженеры высказались по поводу идей Зархина отрицательно. В ответ Александр Моисеевич пошел на радикальные меры – устроил для инженеров и ученых тур в цех, где из морской воды производился лед. Там он продемонстрировал, как рабочие фабрики пьют талую воду, совершенно лишенную солености. Проект всё равно не приняли, но предложили Зархину работу в том самом штабе инженерных войск.
Проект Зархина по опреснению воды не двигался около десяти лет. Перейдя со временем в институт Вейцмана, репатриант из СССР продолжал совершать открытия: изобрел способ получения кислорода химическим способом, а также способ извлечения магния, содержащегося в Мертвом море. Однако из-за конфликта с руководством из института Вейцмана исследователю пришлось уволиться.
Одно время Зархину пришлось жить исключительно на денежные переводы от брата Михаила, работавшего профессором в Калифорнии. Работу он нашел не сразу и всего на полставки – консультантом министра развития Израиля. Зато именно там Александр Зархин нашел общий язык со своим начальником, Менахемом Бадером, который поддержал его проект.
В начале октября 1962 года на пляже Тель-Барух в северном Тель-Авиве были установлены две экспериментальные установки, на одной из которых использовался метод Зархина, на другой – совершенно иной. Так проводилось сравнение методов с точки зрения их эффективности. В июне 1964 года в Эйлате была открыта первая в Израиле опытная станция опреснения, начавшая снабжать водой самый южный город Израиля.
Через два года после открытия эйлатской станции Зархин стал создателем государственной компании по опреснению воды, предварительно запатентовав свой уникальный метод.
Не всё из того, что планировал инженер-новатор, удалось осуществить. Когда через несколько лет после ввода в эксплуатацию первая станция опреснения закрылась, Александр Моисеевич заявил, что станция была построена с существенными отступлениями от первоначальной технологии, что привело к необоснованному увеличению цены на производимую воду. И безуспешно требовал выделить ему средства на реализацию проекта в его изначальном варианте.
В одном из своих интервью Александр Моисеевич подчеркивал: «В Советском Союзе мне давали крупные проекты и огромные бюджеты, внушительную зарплату, но я всё равно репатриировался в Эрец-Исраэль. Мне не интересны материальные блага, я лишь хочу, чтобы мое открытие пошло на пользу государства, а не было отфутболено бюрократами, которые решительно ничего не понимают».
До самой смерти Александр Зархин занимал должность технического консультанта созданной им компании. Эта фирма по сей день продает свои установки в десятки стран мира, помогая людям на разных континентах получить доступ к питьевой воде.
Разброс областей, в которых Зархин работал в течение своей долгой жизни, впечатляет: сельское хозяйство, энергетика, металлургия, опреснение воды. Когда к нему незадолго до смерти пришли побеседовать журналисты, они обнаружили Зархина за разработкой очередного устройства. Одна из двух комнат его скромной квартиры была отдана под склад прототипов.
Александра Моисеевича Зархина не стало 18 октября 1988 года. Гениальный изобретатель как-то сказал, что Господь сотворил мир большим и прекрасным, со многими вещами, которые люди должны научиться использовать. На его надгробии выбиты следующие слова: «Воспитанный под сенью Торы и иудаизма, гениальный изобретатель, верный своему народу и Стране». А дальше аббревиатура из слов пророка Исайи – как напоминание о трагических годах в СССР: «Ради Сиона не умолкну…»
Илья Зайдин
1916 - 1999
В июне 1946-го старший уполномоченный 2-го отдела Управления контрразведки «Смерш» Прибалтийского военного округа капитан Принцев выписал постановление на арест жителя Риги Зайдина. Илья Львович Зайдин был старшим товароведом в Министерстве коммунального хозяйства. Однако в постановлении на арест было указано: «Зайдин И. Л. связан с подпольной еврейской националистической организацией, действующей в г. Вильно… которая занимается переправкой евреев за границу».
Илья Зайдин родился 21 сентября 1916 года в Риге, в семье Арье-Лейба (Льва Наумовича) Зайдина и Эстер Исааковны Бергман. Отец был душевным человеком и пламенным сионистом, хорошо знал иврит и учил детей – Илью и его сестру Дору.
В душе Ильи (все называли его Илькой) очень рано загорелась любовь к Эрец-Исраэль. В 1929 году он вступил в «Ха-шомер ха-цаир». Когда организация раскололась, Илька стал участником «Нецаха» («Но‘ар цофи-халуци»), созданного на базе латвийского отделения «Ха-шомер ха-цаир».
Среди членов этой молодежной организации культивировались товарищество и дружба, пропагандировался идеал – Алия в Эрец-Исраэль и трудовая жизнь в кибуце.
Юноша прошел в организации все этапы: от «кфирим» («львят») до «богрим» («взрослых»). Со временем возглавил «плугу». Неоднократно ему выпадала честь сопровождать посланцев из Палестины, организовывать спортивные мероприятия и летние лагеря. С детства Илька страстно увлекался фотографией; многие дошедшие до нас снимки участников довоенного сионистского движения сделаны именно им.
15 мая 1934 года премьер-министр Латвии Карлис Улманис устроил военный переворот. Все партии были распущены. Архив «Нецаха» переехал домой к Зайдиным, а Илька с товарищами вынуждены были «уйти в тень».
Красная армия оккупировала Латвию 17 июня 1940 года, после провокации на границе. Созданное Вышинским «народное правительство» активно занялось ликвидацией латвийской независимости и политической жизни в стране.
Сионистское движение оказалось в очереди на ликвидацию. В 1941-м, с началом войны часть активистов «Нецаха» осталась в подполье; некоторым удалось эвакуироваться.
Зайдины эвакуировались в деревню Делово в Селивановском районе Ивановской области, оттуда Ильку и призвали. Как многие его земляки, он поступил в первое национальное формирование в составе Красной армии – 201-ю Латвийскую стрелковую дивизию, стал минометчиком 122-го стрелкового полка.
В страшном бою за Москву 28 декабря 1941 года у разъезда «75-й километр» под Наро-Фоминском его тяжело ранили. Ему дважды повезло – вовремя доставили в госпиталь, а затем главный хирург Всесоюзного института экспериментальной медицины профессор Вишневский спас его руку, которую уже собрались ампутировать.
После освобождения Риги семья вернулась в город, но, увы, не в полном составе: в 1942 году скончался отец. Илька, награжденный медалью «За оборону Москвы», устроился на работу и начал привыкать к мирной жизни.
Вскоре в Ригу начали съезжаться товарищи по сионистскому движению. Среди них самые близкие – Шмуэль Йоффе и Яков Янкелович.
Илька Зайдин, Яка Янкелович и Мулька Йоффе, с детства мечтавшие уехать в Эрец-Исраэль, стали прикидывать, как осуществить задуманное. Из Литвы и Западной Беларуси в Польшу уезжало много бывших польских граждан. По слухам, дельцы из Союза польских патриотов могли за плату сделать фиктивные польские документы. А попасть в Эрец-Исраэль из Польши было легче, чем из СССР.
На разведку отправили Мульку.
Вскоре он вернулся в Ригу, успев посетить Австрию и Италию, где от еврейских солдат из Палестины узнал о «Брихе» – центре нелегальной эмиграции. Получив в лодзинском «Ихуде» – центре «Брихи» в Польше – инструкции и деньги, Мулька приехал в Вильнюс и вышел на контакт с местным подпольем во главе со Шломо Гефеном.
В декабре 1945 года Илька Зайдин и Яков Янкелович начали организацию переправы: формировали списки сионистов, готовых к бегству. Разыскивали еврейских детей, попавших в интернаты и чужие семьи. Детей нужно было переправить в действовавшие в Польше детдома, откуда их перевозили на Запад.
Средств на подкуп чиновников, железнодорожников, водителей не хватало. Поэтому в списки включали не только молодых активистов и старых сионистов, но и «коммерческих клиентов» – евреев, готовых платить за нелегальную переправку, а также верующих, которых опекал Хабад.
Людей снабжали польскими документами и вывозили железной дорогой в Польшу. Некоторых везли к границе грузовиками, у границы высаживали и указывали направление до ближайшего польского села. Зайдин с друзьями смогли таким образом переправить около 150 человек.
В ночь с 5 на 6 января 1946-го четыре грузовика, на которых в сторону границы двигались сионисты и хабадники, были обстреляны. Девушка из Литвы была убита, несколько человек ранено, а большинство – схвачено МГБ.
Потом подпольщики придумали добывать «командировки» красноармейцев, служащих в советской зоне оккупации в Восточной Германии.
Искали новые маршруты через Беларусь, Украину, Калининград, Клайпеду. Реализовать удалось только коридор в белорусских Барановичах. Группа подпольщиков сокращалась. Илька, у которого болела мама, остался в Риге за главного.
В ночь на 22 июня 1946 года к Зайдиным явились трое. Илька не подавал никаких признаков волнения. Лишь напевал арию Игоря «О дайте, дайте мне свободу!» из оперы Бородина.
Через неделю пришли за его сестрой: хотели, чтобы она докладывала в «Смерш» об интересующихся арестом Ильки. Дора, конечно же, ни на кого доносить не собиралась.
Вместе с Илькой арестовали «бейтаровцев» Грейнома Гуревича, Григория Херценберга, Абу Лифшица. Илька в свое время пытался переправить их в Палестину.
В приговоре говорилось, что обвиняемый Зайдин установил связь с представителями вильнюсской подпольной сионистской организации, приезжавшими в Ригу для формирования групп на переправку в Польшу.
Про Мульку и Яку Зайдин ничего не сказал. Друзья, нелегально примчавшиеся в Ригу в июле 1946 года, попытались облегчить участь Ильки. Но вызволить его из тюрьмы не удалось. А через два месяца Йоффе и Янкелович сами были арестованы.
Накануне суда к Ильке пришел «адвокат Брауде из Москвы» и передал привет «от Ефима и Павлика». Это были псевдонимы Яки и Мульки! Друзья успели нанять ему известного и опытного адвоката. Благодаря его пламенной речи и отлично выбранной линии защиты преступление из политических перевели в уголовное – и Илька получил всего 5 лет.
Военный трибунал осудил Илью Зайдина по статье 59-10 УК РСФСР. Брауде убедил суд, что Зайдин способствовал нелегальному переходу за границу с корыстной целью, в виде «промысла», а не «с целью измены Родине».
Но генеральный прокурор добился пересмотра приговора. Дело Ильки было направлено на новое рассмотрение. Сиониста перевезли на Лубянку.
Московский следователь сразу сообщил, что Йоффе и Янкелович арестованы и упоминают его имя в своих показаниях.
Во второй раз не было ни суда, ни адвоката. 30 августа 1947 года, по решению «тройки» – Особого совещания при МГБ СССР – Зайдин был осужден на 8 лет лагерей с последующим поражением в правах на 5 лет. Отправили его сначала в Печору, а затем в заполярный Салехард.
Освободили Ильку Зайдина из лагеря 8 марта 1951 года. После смерти Сталина он ходатайствовал о снятии судимости, однако своей вины отрицать не стал. Ему отказали. Прописаться в Риге он не мог, остался работать в Вельске Архангельской области, поступил учиться в Московский заочный строительный техникум.
В январе 1962-го бывший заключенный женился на узнице немецких концлагерей Элеоноре. Вскоре родилась дочь Рина. В 1965-м пара перебрались в Ригу. Начали бороться за выезд в Израиль, в 1972-м, наконец, сделали Алию. Зайдин был счастлив!
На земле предков ему помогали превосходное знание иврита, невероятная работоспособность и энергия. Илька устроился в строительную компанию, работал много. До последних дней был вовлечен в общественные дела. Рассказывал молодым о борьбе советских евреев за Алию, выступал в печати, помогал новым репатриантам.
Герой еврейского подполья скончался 9 декабря 1999 года. В одном из последних интервью Зайдин сказал: «Воспитание, которое я получил, помогло мне… справиться со сложнейшими обстоятельствами – войной, лагерями». Его дух ничего не сломило.
