В
Моисей Вигдаров
1925 - 1996
На фронтах Великой Отечественной войны против нацистов сражались свыше полумиллиона евреев. Почти все они родились в традиционных местах еврейского расселения бывшей Российской империи – Украине, Беларуси, Молдове, на юге России, а также в странах Балтии, на Кавказе, в Закавказье, Центральной Азии. Самые юные бойцы-евреи были рождены уже в СССР. Однако были и такие красноармейцы, в чьих документах значилось: «место рождения – Палестина». Их был на всю армию десяток-полтора. Среди них был и ветеран войны Моисей Абрамович Вигдаров. И судьба его ничем особенно не отличалась от судьбы остальных евреев-красноармейцев.
Конечно, Моисей Вигдаров весьма гордился этим фактом своей биографии и был не прочь удивить окружающих. Однажды, в конце 1960-х годов, придя со своим сыном Михаилом в Московскую хоральную синагогу на улице Архипова, Моисей Абрамович разговорился с убеленными сединами религиозными стариками. На вопрос, в каком местечке Беларуси, Литвы или Украины он родился, Вигдаров ответил: «Я родился в Эрец-Исраэль». В знак доказательства людям в кипах было предъявлено свидетельство о рождении на иврите с надписью: «Тель-Авив, Палестина». Старики страшно удивились, восклицая, что никогда ничего подобного не видели. Перед ними стоял еврей c земли предков!
Родился Моисей Вигдаров в Тель-Авиве, в подмандатной Палестине, 3 октября 1925 года. Его отец, Абрам Моисеевич, назвал сына в честь деда, прожившего всю жизнь в Москве. В этом городе родился и сам Абрам Вигдаров, механик, снискавший славу первоклассного специалиста по велосипедам и мотоциклам. Его жена, Любовь Самойловна Кайданова, родилась в Беларуси. Она происходила из семьи выдающихся раввинов. В начале XX века Кайдановы переехали в Москву и купили дом на Сретенке. И у Абрама Вигдарова, и у Любови Кайдановой этот брак был вторым.
До Первой мировой войны отец Моисея владел двумя успешными московскими магазинами, поставлявшими из Германии и других стран велосипеды и мотоциклы. C приходом к власти большевиков дело приказало долго жить – бизнес отобрали. Вигдаров решил уезжать из СССР и сделал всё возможное, чтобы достать для семьи разрешение на выезд в Палестину.
В 1925 году они уехали всей семьей: Абрам Моисеевич, его дочери от первого брака Хая Ривка (Рая) и Эстер (Фира), жена Любовь Самойловна и ее сын Александр.
В Палестину Вигдаровы отплыли из Одессы вместе с семьей Иосифа Букштейна, известного сиониста, помогавшего создавать театр «Габима». В дороге Абрам Моисеевич узнал, что Букштейн умудрился вывезти из России деньги, но понятия не имел, чем заняться на новом месте. Поэтому Абрам предложил Иосифу вместе заняться ремонтом и продажей велосипедов. По приезду Вигдаров и Букштейн почти сразу открыли магазин под названием «Техника» на улице Нахалат Биньямин в Тель-Авиве.
Совместный бизнес продержался недолго: уже в марте 1926 года Абрам Моисеевич ушел на вольные хлеба. Прожить в Палестине с тремя детьми и неработающей женой было тяжело. А тут еще родился самый младший – Моше, Моисей. С каждым месяцем ностальгия Любови Самойловны по первой родине всё усиливалась, а в Палестине тем временем всё усиливался экономический кризис. В конце концов они решили ехать назад.
В 1928 году Вигдаровы вернулись в Москву. Глава семейства устроился механиком, благо руки были золотые, а маленький Моисей постепенно привыкал к новой обстановке. Первые слова он сказал на иврите, изрядно забавляя московских родственников своим призывом к маме: «Има, има!» В остальном детство Моисея Абрамовича было совершенно обычным: школа, друзья, походы в московский цирк, деньги на мороженое.
Накануне Великой Отечественной войны Вигдаровы жили в поселке Ашукино Московской области. В 1941 году Моисей был еще совсем юным и призыву не подлежал. В тяжелое для всей страны время подростку пришлось доучиваться в школе, одновременно помогая отцу в мастерской. Старик по-прежнему зарабатывал на жизнь ремонтом велосипедов и мотоциклов, получая теперь за работу не деньги, а куда более важные во время войны продукты и мыло.
Черед Моисея Вигдарова призываться в Красную армию настал 6 января 1943 года.
В военкомате города Пушкино военком дал новобранцам бумагу и чернила, потребовав написать «добровольные» заявления на учебу в сухопутном военном училище. Поставив подпись, новобранцы, одетые еще в домашнее, под руководством нескольких командиров строем двинулись в путь. Дальше были станции, ночевки на вокзалах, в школах, весьма скудное питание. Будущие курсанты даже подворовывали в поездах.
Через несколько дней новоиспеченные бойцы прибыли наконец в Рязань. Всех разместили в казарме с нарами в три яруса, кое-как покормили и велели отдыхать. Но ночью раздалась команда «подъем!», и вслед за командирами вчерашние школьники поплелись к зданию училища. Был лютый мороз. Командиры оставили призывников на улице, а сами отправились на переговоры. Впрочем, вышли довольно скоро и снова скомандовали идти в казарму: группу из Пушкино по каким-то причинам не принимали. Походы туда-сюда продлились до самого утра. И только через сутки прибывшим дали добро на учебу.
Атмосфера в училище была не самая доброжелательная. Военное братство на деле выглядело совсем иначе, чем в советской печати. Новобранцы из деревни, приехавшие с богатыми запасами еды, предпочитали выбрасывать продукты в мусор, лишь бы не делиться с голодавшими городскими. И это не считая постоянных шуток над евреями, несшихся по вечерам с нар: «К врагу не иду и не прошусь!» Мол, не рвешься ты встретиться с врагом лицом к лицу. Моисея эти бесхитростные шутки почему-то ужасно задевали. Несмотря на то, что ему не досталось собственных нар и спал он на доске, страдал от голода и, в придачу ко всему, сильно простудился, Вигдаров старался не показать, что ему тяжело: «Подумают еще, что еврейчик отвиливает от службы!»
Однако в Рязани новобранца, к его радости, не оставили. Когда закончился обязательный военный карантин и курсантов начали организовывать в подразделения, в списках Моисея Вигдарова и еще одного новобранца-еврея по каким-то причинам не оказалось. В штабе лишь вернули документы и сухо сообщили, что отправляют назад в расположение военкома.
Дорога в Москву была сущим блаженством. В поезде было тепло, впервые за долгое время у ребят появилась возможность нормально выспаться и напиться чаю. В Рязани им дали для военкома какие-то запечатанные пакеты с документами. Их ребята, интереса ради, в поезде аккуратно вскрыли. А там – истинные причины отказа в их зачислении в училище. Спутник Вигдарова оказался сыном «врага народа», а у Моисея было написано: «сестра проживает в Палестине». Таких командиров Красная армия видеть в своих рядах не желала.
Утром, на Казанском вокзале, товарищи попрощались: решили сначала заехать домой, и только потом идти в военкомат. Не успел Вигдаров зайти в метро, как тут же из-за поворота вынырнул патруль: «Где ваш командировочный?» – строго спросил лейтенант. – «Его у меня нет». Солдат с винтовкой наперевес повел Моисея под конвоем по площади трех вокзалов в комендатуру. На счастье, солдат не смог ее найти, и они вернулись в метро к лейтенанту. Тот внимательно посмотрел на молодого солдата и отпустил его на все четыре стороны: «Иди, Б-г с тобой».
Дома Моисей задержался на несколько недель. В конце концов, новобранца перевели в 49-й отдельный запасной телеграфный батальон в Москве.
В этом подразделении курсантов готовили для обслуживания полевых узлов связи и обучали на телеграфистов, радистов, радиомехаников. Натаскивали их в том числе и на работу на советских телеграфных аппаратах СТ-35, напоминавших с виду пишущие машинки – с полноценной клавиатурой. Аппарат был способен передавать сообщения на расстояние до 300 километров. Были среди бойцов и девушки, работавшие на заграничных аппаратах «Бодо»; они были пятиклавишными и могли передавать и принимать депеши на расстояние до 800 километров.
В начале марта 1944 года Моисей Абрамович Вигдаров, успешно окончивший курс в телеграфном батальоне, попал на фронт в качестве связиста 1106-го стрелкового полка 331-й стрелковой дивизии. Полк в начале марта стоял недалеко от белорусского города Орша. Вигдаров прибыл в часть в тот момент, когда командование Западного фронта поставило перед полком задачу: вместе с 141-й отдельной штрафной ротой и 63-м отдельным гвардейским танковым полком прорыва овладеть немецкими траншеями, перерезать железную дорогу и выйти на рубеж Осиновка-Буды. Молодого солдата вместе со всем вновь прибывшим пополнением бросили в бой. Однако сколько ни ходили в атаку советские воины, прорвать немецкую оборону тогда не получилось.
8 марта 1944 года, во время очередной атаки, Моисей Вигдаров был ранен. Один осколок немецкого снаряда прошел по касательной, задел правую бровь и нижнюю губу, другой – ранил Моисея Абрамовича в левое бедро и голень. Помимо осколочного ранения боец получил общую контузию. Вигдарова эвакуировали в тыл и отправили в полевой подвижной госпиталь в деревне Гусево под местечком Красным на Смоленщине. Через несколько дней он был переведен в эвакогоспиталь, располагавшийся на станции Пыжовка под Вязьмой. На больничной койке молодому солдату пришлось лежать до 22 апреля 1944 года. После выписки его временно отправили в 7-й запасной стрелковый полк – готовиться к передовой.
В мае 1944 года Моисей Абрамович уже был под белорусским Могилевом, на реке Проне. Взяли бойца связистом в артиллерийскую батарею 76-миллиметровых пушек. Это были древние орудия, c короткими стволами и огромными колесами, как у телеги. До немецких позиций было не более полутора-двух километров, но массированных перестрелок не было. Река, лес, лягушечьи концерты по вечерам – просто идиллия!
Пушки были расставлены в разных местах, а между ними и наблюдательным пунктом была проложена линия связи, за сохранность которой отвечал связист. Связисты занимались и разведкой: забирались на высокое дерево, где была оборудована небольшая площадка, обозревали окрестности и записывали в тетрадь всё необычное. На случай ЧП туда даже была проведена телефонная линия. Прямо на дереве 6 июня 1944 года Моисей Вигдаров получил радостное известие: союзники открыли второй фронт. Что-то грандиозное готовилось и на советской стороне. По ночам к линии фронта начали перекидывать свежие части с совершенно новой техникой.
В ночь накануне начала операции «Багратион» связист Вигдаров был на передовой. Еще недавно совсем пустые леса теперь были буквально наводнены людьми и техникой. Немцы, прознавшие о наступлении, обстреливали советские позиции, но отвечать им огнем запрещалось. Связистам доставалось, конечно, тоже. Моисею с товарищами выделили специально оборудованный для них окопчик. Красноармейцы сгрузили туда свои вещи, но не успели они отойти, как ровно в то место попал снаряд. Следующее попадание было по крыше блиндажа, куда связисты спрятались от обстрела. Хоть снаряд был легкий, но уши у солдат заложило до самого утра.
Вскоре начал нарастать гул самолетов. Немецкую оборону начали забрасывать таким количеством бомб, что земля возле окопа, где находился Моисей, ходила ходуном. Вигдаров воочию увидел картину ада: как горит земля, взрываются вдали немецкие боекомплекты, а вокруг светло, словно днем. Утром связист не узнал ни деревни, ни леса – всё выжег огненный шквал. Задача была выполнена, но в расположение части вернулись не все: один связист погиб, а другой был ранен. Погиб и начальник артиллерии, который напутствовал связистов перед боем и, ставя задачу, по-отечески назвал Моисея «сынком».
Затем было взятие Минска, парад партизан, которым Моисей очень впечатлился. В разгар операции «Багратион» он поступил в распоряжение 551-го стрелкового полка 49-й стрелковой дивизии и практически с ходу вступил в бой с отступающими немцами; битва продолжалась 5 часов. C обеих сторон было много убитых и раненых.
До конца июля 1944 года полк Вигдарова был на 300-километровом марше. Бойцы шли на запад от Минска: через Раков, Стайки, Германишки, Вороново – вплоть до Литвы. В Литве воевать приходилось за каждый городок, который нередко переходил из рук в руки по несколько раз. Смерть поджидала советских солдат на каждом углу и могла постучаться в двери блиндажа в любой момент.
В один из дней она явилась и к Моисею, причем в лице его командира: во время вражеского артобстрела повредилась полевая линия связи, и Вигдарову поступил приказ срочно ликвидировать обрыв. Тем временем продолжался массированный обстрел, а место обрыва располагалось на хорошо заметном возвышении. Прекрасно понимая, что ни один из бойцов добровольно приказ не выполнит, офицер достал из кобуры пистолет и приставил ко лбу Вигдарова: «Или ты бежишь туда, или я пущу тебя в расход». Моисей пополз к холму, в мыслях уже попрощавшись с жизнью. Рядом плотно ложились немецкие снаряды, осколки от которых вспарывали землю в считанных метрах от связиста, но приказ Вигдаров выполнил.
В другой раз смерть была одета в немецкую форму. Во время контратаки гитлеровцы смогли отсечь взвод, в котором воевал Вигдаров, и взять советских бойцов в окружение. Попавших в кольцо стали методично расстреливать почти в упор. Моисею, на счастье, удалось укрыться. Несмотря на то, что подошедшие немцы разговаривали буквально в нескольких метрах от него, Вигдарова не заметили. В плен евреев гитлеровцы не брали: в случае поимки расстреливали на месте. В том бою, запомнившемся ветерану на всю жизнь, от взвода осталось в живых всего несколько человек.
Впрочем, таких случаев на передовой было в избытке.
Зимой 1945 года 551-й стрелковый Краснознаменный полк участвовал в прорыве линии обороны противника непосредственно на немецкой территории. С трудом продвигаясь вперед, красноармейцы к 3 февраля 1945 года вышли к населенному пункту Аурит на реке Одере. Оттуда до крупного немецкого города – Франкфурта – было всего около 20 километров. Немцы, обороняясь на дамбе у Аурита, оказывали яростное сопротивление. Особенно активно по советской пехоте противник «лупил» из гранатометов «Панцерфауст». Вскоре появились первые пленные, которые рассказали, что против бойцов 551-го полка стоит «фольксштурм» – ополченцы, которых поддерживали немецкие самоходки.
За проявленный героизм в боях у Аурита 24 февраля 1945 года Вигдаров был награжден медалью «За отвагу». В наградном листе значилось, что сержант Моисей Абрамович Вигдаров, наводчик 2-й минометной роты, обеспечивал точную наводку миномета по цели. Благодаря его действиям бойцы смогли метким залпом уничтожить группу из десяти гитлеровцев.
Тогда полк понес страшные потери: 34 человека убитыми и 136 ранеными. Но героизм и жертвы солдат были не напрасными. Захватив плацдарм на западном берегу реки, пехотинцы позволили другим частям развить успех и наступать непосредственно на Франкфурт-на-Одере.
В Германии красноармейцу Вигдарову снова пришлось лечь в госпиталь. На этот раз не из-за ранения или контузии. Поводом стало хроническое недоедание. Вечно голодные советские солдаты шли через немецкую деревню, откуда сбежали жители, и наткнулись там на большой курятник. С голода Моисей выпил сырыми сорок яиц, и через пару часов почувствовал сильное недомогание. Врачи долго ругались и не знали, что с таким пострадавшим делать, но всё обошлось.
Вместе с другими частями 1-го Белорусского фронта 49-я стрелковая дивизия участвовала в ликвидации берлинской немецкой группировки. Встретив День Победы поблизости от немецкой столицы, Моисей закончил свой фронтовой путь. Домой его, тем не менее, не отпустили – оставили служить в Группе советских оккупационных войск в Германии.
Следует отметить, что в Советский Союз Моисей Вигдаров возвращаться и сам не хотел. С детства родители увлекательно рассказывали сыну про место его рождения – солнечный Тель-Авив, – куда ему во что бы то ни стало хотелось попасть вновь. Тем более, по слухам, в Палестине активно велась борьба за независимость строящегося еврейского государства, а люди с фронтовым опытом были в цене. Каждый день Моисея Вигдарова посещала мысль о бегстве в Западный Берлин. Там стояли американцы, которых парень собирался попросить переправить его, как собрата по оружию, в Палестину, чтобы там он мог воевать на стороне евреев. Эти мечты не были такими уже нереальными: иногда к советским военнослужащим просачивалась информация, что кто-то из солдат или офицеров исчез – перешел на американскую территорию. Берлин был разрушен, но метро в немецкой столице работало, а стен или даже заборов между зонами оккупации построить еще не успели.
Но всё же на дерзкий шаг Вигдаров так и не решился. Не из-за себя, а из-за родителей, которые оставались в Москве и могли подвергнуться репрессиям. Всю оставшуюся жизнь он горько жалел об этом. Очень скоро, в 1946 году, не стало отца, а в 1949 году умерла и мать. В СССР Моисея уже ничего не держало, но контроль в Берлине тем временем серьезно ужесточился, а в мае 1949 года и вовсе пришлось Германию покинуть – пришел приказ о демобилизации.
После армии Моисей вернулся в Москву и поступил в техникум. Окончив учебу, пошел инженером-технологом на Первый государственный подшипниковый завод в Москве, где готовил для токарей чертежи пресс-форм, неоднократно побеждал в соцсоревнованиях.
В 1951 году Вигдаров женился на Мире Борисовне Гордон, вскоре у пары родился сын. Моисей Абрамович хотел назвать его в честь своего отца – Абрамом, но тесть с тещей были против. Боялись, что с таким именем путь внуку в университет будет закрыт. Сошлись на имени нейтральном – Михаил – хотя Моисей Абрамович был откровенно расстроен. После войны был страшный хаос, он сам мог легко изменить в паспорте 5-ю графу, но делать этого принципиально не стал.
Вигдаров помнил, как планировал бежать в Эрец-Исраэль, и со временем ему снова начали сниться сны про Тель-Авив. В конце 1960-х годов он стал захаживать в Московскую хоральную синагогу, а в мае 1966 года, когда на Московскую сельскохозяйственную выставку прибыли израильтяне, c радостью повел сына посмотреть на их павильон. Наконец-то в СССР приехали его земляки!
В квартире у Вигдаровых был приемник, по которому Моисей Абрамович регулярно слушал «Голос Израиля». И однажды он решил, что больше ждать не может: и так просидел на чемоданах 25 лет. Вскоре он получил вызов от сестры Фиры. В далеком 1928 году она, тогда совсем молодая девушка, отказалась возвращаться со всей семьей в СССР и осталась в Палестине. Фира жила в Тель-Авиве на улице Бен-Иехуда, откуда иногда присылала письма. После получения вызова у Вигдаровых начались походы в ОВИР, голландское и австрийское посольства. Пришлось также возвращать немалые деньги за «бесплатное» советское образование.
Примерно через год все круги ада были пройдены, и 29 сентября 1972 года Моисей Вигдаров прилетел с семьей в Эрец-Исраэль. В Израиле долгие годы он работал токарем. Он состоял в местной ветеранской организации, отмечал каждый год в кругу семьи 9 мая.
Он был счастлив, что смог репатриироваться в Израиль и жить совсем близко к тому месту, где родился в далеком 1925 году. Любовь к Земле Израиля и еврейскому народу дала ему силы выстоять в войне, пережить советский антисемитизм и вернуться домой. Пускай и спустя долгие годы.
Ветерана Великой Отечественной войны и гордого еврея Моисея Вигдарова не стало 16 ноября 1996 года. Пусть будет память о нем светла!
Роберт Велч
1891 - 1982
19 сентября 1941 года в Германском рейхе вступил в силу закон, обязывавший немецких евреев носить на своей одежде желтую звезду Давида. Окончательно спятивший нацистский режим уже не пытался скрывать своих кровожадных планов и восстановил на своей территории средневековые порядки.
Еще за 8 лет до этого Звезду Давида начали наносить на еврейскую собственность штурмовики НСДАП, призывавшие к бойкоту еврейских бизнесов (“Judenboykott”) и изоляции иудеев от остальной части населения. Многие евреи, искренне считавшие себя «немцами Моисеевой веры», не верили, что их родное государство может предать собственных граждан. Реагируя на произвол «коричневых», люди наивно пытались найти правду в полиции и органах власти.
Совершенно другую стратегию в те годы предложил немецким евреям редактор газеты «Юдише Рундшау» («Еврейское обозрение») Роберт Велч, опубликовавший 4 апреля 1933 года статью под названием «Носите его с гордостью, этот желтый знак!» Заголовок, опубликованной на главной странице статьи, был не только воодушевляющим, но и крайне дерзким.
Когда на главных улицах Берлина повсюду висели вульгарные антиеврейские плакаты: “Kauft nicht bei Juden!” – «Не покупайте у евреев!», а в газетных ларьках на самом видном месте лежала антисемитская агитка «Дер Ангриф» («Атака»), свежий номер «Юдише Рундшау» был контрдемонстрацией.
Главный редактор газеты Велч в своей статье призывал соплеменников взглянуть на происходящее с другой стороны и сделать работу над ошибками. Многие годы евреи хотели быть большими немцами, чем сами немцы. «Несмотря на всю горечь, которую мы должны в полной мере чувствовать, когда читаем прокламации национал-социалистов… есть один момент, за который мы можем быть благодарны комитету бойкота, – писал Велч про готовность своих собратьев в любой момент сменить религию и общину. – Теперь это уже не является преимуществом. Еврей помечен как еврей».
Сами того не желая, нацисты указывали евреям на их самость и собственные национальные интересы. Как француз никогда не стеснялся своего флага, а поляк – национальной эмблемы, белого орла, так и еврей не должен был стесняться своего древнего символа. Так мыслил Роберт Велч, назло нацистам предложивший радикально пересмотреть смысл их акции: «Мы примем эту желтую метку, но будем считать ее знаком почета!»
Звезда Давида уже давно была символом сионистского движения. В качестве альтернативы подстраиванию под «новую Германию» Роберт Велч советовал евреям уезжать с семьями в Палестину и строить там собственную государственность. Именно в Сионе предлагал Велч найти ответ на еврейский вопрос, резюмируя в той же нашумевшей статье: «В наши дни хотелось бы порекомендовать, чтобы документ, стоявший у колыбели сионизма, «Еврейское государство» Теодора Герцля, распространялся сотнями тысяч экземпляров среди евреев и неевреев».
Смелый редактор «Юдише Рундшау» родился 20 июня 1891 года в Праге. Его отец, поверенный Теодор Велч, активно участвовал в еврейском национальном движении и на рубеже веков занимал пост генерального директора Центрального общества по решению еврейских дел, основанного в Праге в 1885 году. Его мать, Фрида Бем, также была уважаемой персоной в сионистских кругах чешской столицы. Двоюродный брат Роберта, Феликс Велч, дружил с писателями Францем Кафкой и Максом Бродом. Родная сестра, Элизабет, была замужем за Зигмундом Кацнельсоном, выходцем из Польши, владельцем издательства «Юдишер ферлаг», выпускавшим переводы литературных произведений с иврита и идиша на немецкий язык.
В 1910 году, окончив немецкую гимназию, расположившуюся в необычайно красивом Дворце Кинских в Праге, молодой человек поступил в университет имени Карла-Фердинанда. В университете он изучал право, всё свободное время отдавая общественной работе. Вступив в сионистскую студенческую ассоциацию «Бар-Кохба», которая в то время была координационным центром сионистской деятельности в чешской столице, Велч вскоре стал ее председателем. Кроме того, увлекшись журналистикой, c 1910 по 1914 годы он активно публиковал статьи в немецкоязычных сионистских газетах, таких как пражский еженедельник «Зельбствер» («Самооборона»), а также в «Ди Вельт» («Мир»).
В молодости Велч нередко встречался с друзьями кузена Феликса Хуго Бергманом, Францем Кафкой и Альбертом Эйнштейном, обсуждая возможность возрождения еврейской государственности. Для представителей зажиточных слоев Австро-Венгрии увлечение сионизмом часто было временной блажью, но только не для Роберта и его товарищей. Во время Первой мировой войны Велч служил в качестве офицера австро-венгерской армии, но и во время нахождения на фронте продолжал писать в немецкоязычную сионистскую прессу.
После войны к юриспруденции молодой ветеран не вернулся. Став гражданином молодой Чехословацкой Республики, он окончательно убедился в возможности возрождения еврейской государственности. Сконцентрировавшись на журналистике, он вскоре был приглашен сионистскими лидерами Германии в Берлин. В немецкой столице ему предложили возглавить официальный еженедельник Сионистской федерации Германии – «Юдише Рундшау».
Под началом Роберта Велча газета стала одним из самых читаемых еврейских изданий в стране. «Юдише Рундшау» не только публиковала отчеты о деятельности немецкой сионистской организации, но и освещала положение дел во всем еврейском мире. Роберт Велч старался, чтобы газета находила своего читателя среди общей массы немецкоязычного еврейства, которое в межвоенный период к сионизму относилось прохладно. К примеру, когда Франц Розенцвейг, который никогда не был сионистом, умер, его фотография появилась в газете на первой полосе. Франц Розенцвейг открыто называл себя не-сионистом, но был великим философом и евреем, что для редактора сионистской газеты было главным. Продвигая палестинскую повестку, «Юдише Рундшау» тем не менее не была типичным «боевым листком» сионистской организации, опираясь на качественную публицистику и первоклассную литературную критику.
Однако главное, что выделяло «Юдише Рундшау» среди массы европейских сионистских изданий, относилось к позиции редакции по вопросу арабо-еврейского сосуществования.
В начале 1920-х годов Роберт Велч вместе со Шмуэлем Хуго Бергманом и Хансом Коном, которые были его близкими друзьями по ассоциации «Бар-Кохба», а также с Мартином Бубером, начал отстаивать двунациональную концепцию будущего Палестины. Этот план призывал к созданию в Подмандатной Палестине совместного еврейско-арабского содружества.
К группе интеллектуалов, которая вскоре назвала себя «Брит шалом», примкнули экономист и социолог Артур Руппин, религиовед Гершом Шолем, идеолог молодежной Алии Генриетта Сольд и известный микробиолог Исраэль Якоб Клиглер. Их кругу высказывал поддержку Альберт Эйнштейн и первый ректор Еврейского университета в Иерусалиме Иехуда Леон Магнес.
В своих интервью Велч утверждал, что многие отцы-основатели не имеют понятия о том, что происходит в Эрец-Исраэль. Он полагал, что их вариант сионизма был глубоко галутным, романтичным, построенным на религиозных нарративах и не отвечавшим на современные запросы.
После падения Австро-Венгерской и Российской империй и победы местных национализмов (польского, чешского, литовского и многих других) их опыт активно перенимался зарождавшимся арабским национализмом. Особенно это стало очевидным после еврейских погромов в Эрец-Исраэль в мае 1921 года.
В «Декларации Бальфура» говорилось о том, что Британия не могла нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в Палестине, местные мусульмане и христиане всё громче роптали о нараставшей еврейской колонизации, и Велч с товарищами призывали найти общий язык с арабским населением.
Эта идея не только не была популярна среди основных сионистских движений, как правого, так и левого толка, но и сталкивалась с невероятным отпором.
Когда в марте 1930 года в стенах Еврейского университета в Иерусалиме началась кампания бойкота известного борца за мирное сосуществование с арабами – доктора Иехуды Леона Магнеса – Роберт Велч выступил с резкой статьей. В ней редактор «Юдише Рундшау» писал, что подобные акции, направленные против профессоров-евреев, активно применялись практиковались студентами в Германии, но в Эрец-Исраэль подобное было совсем не к месту. Защищая своего друга Магнеса, Роберт Велч публично осудил любые попытки имитировать действия националистов Центральной Европы, с которыми он был хорошо знаком.
Из-за своего мировоззрения Велч часто сталкивался с попытками свергнуть его с поста редактора «Юдише Рундшау». Тем не менее, он занимал свое кресло до 1938 года, ни разу не отступив от своих принципов и политической позиции. Определенную роль в таком «долгожительстве» сыграл его друг – президент Сионистской организации Хаим Вейцман, а также ряд влиятельных представителей немецких сионистов, которые защищали его от нескончаемого вала критики.
В апреле 1933 года редакция «Юдише Рундшау» столкнулась с настоящей революцией. После появления нашумевшей статьи Велча все выпуски этого номера были разобраны в мгновение ока. Бетти Франкенштейн, много лет занимавшаяся в редакции административными вопросами, вспоминала, что коллектив был поражен внезапно возросшим спросом на газету, который издательство не могло удовлетворить.
В первую очередь редакцию шокировала реакция тех, кого называли ассимилированными евреями. Раньше эти люди ощущали себя полностью интегрированными в немецкое общество и не интересовались сионизмом. Роберт Велч получил от таких евреев тысячи писем: офицеры, раввины, профессора, деятели Рейхского представительства немецких евреев, против которых «Юдише Рундшау» всегда боролась, услышали крик редакции. Вскоре в Эрец-Исраэль потек ручеек репатриантов, увеличивавшийся по мере того, как нацисты всё больше закручивали гайки.
Роберт Велч понимал, что никаких шансов в случае прямого столкновением с режимом у редакции не было. С точки зрения нацистов, газете, агитировавшей евреев за выезд из Германии, можно было позволить продолжать работу лишь под жестким контролем. Жизнь еврейских журналистов зависела от милости Гестапо, поэтому отбирать материал приходилось всё тщательнее. Получалось это отнюдь не всегда.
Однажды Велч не выдержал и, после выступления нацистского министра пропаганды Йозефа Геббельса, написал статью под названием «Еврей тоже человек». Подготовка следующего номера «Юдише Рундшау» в печать была немедленно приостановлена. Работа редакции возобновилась лишь после двухнедельных переговоров Велча с нацистами. Однако для этого ему пришлось несколько раз под портретом фюрера выслушивать угрозы и предупреждения, что еврейская газета не должна была вмешиваться в дела немцев. Цензура не разрешала писать не только про Германию. «Юдише Рундшау» вынуждена была осторожничать, к примеру, описывая влияние войны в Абиссинии на экономическую ситуацию в Палестине. Итальянского дуче Муссолини, великого друга немецкого народа, критиковать также запрещалось.
Наконец в 1936 году случилось давно ожидаемое: еврейскую печать запретили распространять через газетные киоски. До 1936 года, каждый вторник и пятницу, киоски на Курфюрстендамм, главном бульваре Берлина, сверху донизу были увешаны выпусками «Юдише Рундшау». Газету покупали в том числе и тысячи неевреев. Для главного редактора давно было загадкой, почему нацисты так долго терпели еврейскую печать в стране. В конце лета 1936 года имперское Министерство народного просвещения и пропаганды словно опомнилось и вызвало Велча на ковер. Главный редактор уступать не собирался и, апеллируя к действовавшему в Германии законодательству, начал спорить с чиновниками. Но отстоять свою позицию ему предсказуемо не удалось.
Распространение «Юдише Рундшау» через торговые точки прекратилось, но и после этого оставалось около 200 неевреев, которые приходили за номером в редакцию или покупали его из-под полы, подвергая себя серьезной опасности. А получать по почте согласно подписке можно было.
Помимо журналистской работы, Роберт Велч активно занимался поддержкой членов еврейской общины, остававшихся в стране. После того как нацисты запретили еврейским детям учиться в одних с немцами гимназиях, Роберт Велч стал регулярно приходить в наспех созданные еврейские школы. Он рассказывал подросткам про Эрец-Исраэль и читал лекции на различные темы.
После «Хрустальной ночи», серии погромов, прокатившихся по всей Германии 9-10 ноября 1938 года, давление на евреев еще более усилилось. «Юдише Рундшау» была закрыта, а Велч репатриировался в Эрец-Исраэль, где уже жила его мать. Бывшего редактора торжественно принимал глава Политического отдела Еврейского агентства Моше Шерток; состоялась специальная пресс-конференция.
Практически сразу после приезда, вместе со своим зятем Зигмундом Кацнельсоном, Роберт Велч попытался восстановить закрытую газету под новым названием – «Юдише Вельт-Рундшау» («Еврейское мировое обозрение»). Первый номер этого еженедельника начал продаваться в Иерусалиме 7 марта 1939 года.
Не все представители еврейского ишува встретили с восторгом появление немецкоязычной прессы в Эрец-Исраэль. Ежедневная газета «Хабокер», выходившая в Тель-Авиве, возглавила целую кампанию против нового издания, заявляя, что «Юдише Вельт-Рундшау» подрывает позиции иврита в стране.
Представители ревизионистского движения негодовали не только из-за языка газеты, но и из-за ее главного редактора. Даже выходившая в Польше «Трыбуна народова» в марте 1939 года возмущалась приездом Велча в Палестину, назвав того «внутренним врагом». Более умеренный «Тыгодник жидовски» также был против, но критиковал новое предприятие мягче, отдавая должное изданию, «которое мужественно защищало еврейскую честь» в тяжелые для евреев Германии часы.
Чуть ли не единственной поддержала начинания Велча англоязычная «Палестайн пост», издаваемая репатриантом из США Гершоном Агронским. Картинно удивляясь, что первомайское празднование в Хайфе, организованное под покровительством Всеобщей федерации труда, постоянно атаковавшей Велча, проходило на немецком языке, редакция вопрошала: «В чем же причина этой непоследовательности?».
Роберт Велч безусловно знал, что претензии по поводу языка были зачастую ширмой: палестинские газетчики не принимали его политическую позицию и банально опасались конкуренции. Защищая на страницах ивритских газет свое детище, Велч вынужден был заявить, что речь шла не о газете «арци-исраэли», а о том, что «Юдише Вельт-Рундшау» предназначалась для немецких евреев диаспоры, чья трагическая судьба требовала особых мер, и печаталась в Париже. Переезд редакции в Палестину и восстановление издания – уже для беженцев.
Чтобы не раздражать общественность, газета начала выходить в стране под названием «Информационный бюллетень Федерации олим из Германии и Австрии». Другой тираж, предназначенный для 11000 иностранных подписчиков газеты, продолжал выходить в Париже под названием «Юдише Вельт-Рундшау». Вплоть до своего полного закрытия весной 1940 года «Юдише Вельт-Рундшау» была важнейшим рупором немецкого сионизма. После захвата Парижа немецкими войсками публикация газеты прекратилась, а ее функции окончательно отошли к палестинскому немецкоязычному бюллетеню.
Во время войны Роберт Велч регулярно освещал положение на театрах боевых действий в Африке и Европе, политику нацистских властей на оккупированных территориях и позицию стран-сателлитов Германии. В начале марта 1941 года нацистские власти Протектората Богемии и Моравии лишили гражданства семерых евреев, находящихся за границей, по обвинению в ведении ими «враждебной пропаганды». Среди них был и бывший редактор «Юдише Рундшау», регулярно проливавший свет на зверства нацистов.
В 1945 году главный редактор либеральной ежедневной газеты «Гаарец» Гершом Шокен предложил Роберту Велчу должность специального корреспондента издания в Лондоне. Велч начал готовить материалы, посвященные перипетиям британской дипломатии и международным отношениям еврейского ишува. Его первым заданием стало освещение Нюрнбергского процесса. На этой должности он проработал шестнадцать лет. Велч, которому было уже за пятьдесят, молниеносно сориентировался в британской столице, которой он до того совсем не знал, установив там важные связи, которые помогали его работе в «Гаарец».
Это был насыщенный период последних лет британского правления в Палестине, где шла борьба еврейской общины против политики Белой книги. Реакцией на отчет министра колоний Великобритании Малькольма Макдональда британскому парламенту о политике правительства в отношении Британского мандата в Палестине было ограничение покупки евреями земли и практический запрет на легальную репатриацию. К берегам Эрец-Исраэль прибывали корабли с иммигрантами, а их пассажиров депортировали на Кипр.
По поводу происходившего на Ближнем Востоке в британском парламенте постоянно шли бурные дебаты. Благодаря Роберту Велчу читатели «Гаарец» получали не только ежедневные телеграммы о спорах в Вестминстерском дворце, но и регулярные репортажи, объяснявшие текущие события.
Из опросов, проведенных «Гаарец» среди подписчиков, было установлено, что статьи Роберта Велча были одними из самых читаемых. Он умел писать о событиях и сложных исторических процессах в стиле легкой беседы. Прекрасно владея письменным ивритом, он нашел отклик в умах и сердцах многих молодых читателей, уроженцев Израиля. Ему это удалось точно так же, как в свое время в Берлине.
Поддерживая образование независимого еврейского государства, Роберт Велч, вместе с тем, продолжал критиковать то, что считал неприемлемым для еврейского национального движения. После гибели в апреле 1948 года жителей деревни Дейр Ясин он выступил в журнале Еврейского американского комитета с гневной статьей, осуждающей этот акт насилия. Читающая публика по обе стороны океана была вне себя от ярости. Некоторые и вовсе упрекнули журналиста в игнорировании еврейских жертв войны за Независимость.
Живя в Лондоне, Роберт Велч не только писал в «Гаарец», но и редактировал «Ежегодник Института Лео Бека», основанный в 1956 году Советом евреев Германии. Велч работал над «Ежегодником» в течение пятнадцати лет. Перед ним стояла тяжелая задача. Он предложил сделать из издания форум для уцелевшей немецко-еврейской академической элиты, ныне рассеянной по всему миру. Бывшие функционеры немецко-еврейских организаций Веймарской и нацистской Германии, придерживавшиеся различных политических взглядов, описывали свой опыт и анализировали свое прошлое. Ученые-гуманитарии, занимавшиеся различными аспектами еврейской культуры, истории и литературы, именно в «Ежегоднике» публиковали свои статьи.
Оглядываясь назад, Велч неоднократно говорил, что его статья 1933 года была ошибочной, так как он недооценил истинный характер и намерения врага. Впрочем, почти никто из еврейских интеллектуалов Германии не смог предвидеть, что меньше, чем через десять лет после появления статьи, людей начнут отправлять в газовые камеры.
Статья «Носите его с гордостью, этот желтый знак!» позволила шокированному еврейскому сообществу собрать волю в кулак в течение последующих лет. Благодаря ей многие вовремя уехали в Палестину, избавив себя и своих близких от неминуемой расправы.
Как журналист, Роберт Велч постоянно стремился поддерживать положительный имидж Израиля. Его вера в сионизм никогда не ослабевала. В 1978 году, после смерти жены, Ирен Лейзер, он вернулся в Иерусалим, где поселился в доме престарелых.
В 1982 году, незадолго до своей смерти, Роберт Велч стал обладателем премии Лео Бека – высшей награды, присуждаемой Центральным советом евреев Германии. Специальная премия была вручена журналисту через 50 лет после прихода нацистов к власти. Комитет признал мужество Велча, отметив его вклад в защиту прав евреев в первые годы правления Гитлера и его приспешников. Отдельно была отмечена его деятельность в газете «Гаарец», на страницах которой он продолжал бороться за гражданские права израильтян, независимо от их национальности и вероисповедания.
Роберт Велч, еврейский гуманист, умер в Иерусалиме 22 декабря 1982 года.
Исраэль Вальдман
1881 - 1940
Веками евреи и украинцы жили бок о бок. Не обходилось, конечно, без конфликтов. Это время ознаменовано многочисленными трагедиями и наполнено взаимными претензиями. Между тем, в истории двух народов было множество фигур, которые деятельно симпатизировали своему соседу и демонстрировали готовность в решающий момент протянуть ему руку помощи и сотрудничества. Одним из таких людей был Исраэль Вальдман – лидер сионистского движения Восточной Галиции и уполномоченный по еврейским делам при правительстве Западно-Украинской народной республики.
Исраэль Иссер Вальдман родился 10 марта 1881 года в семье Берла-Дова Вальдмана и Симы-Либы Шварц в украинском городе Чортков, тогда находившемся в составе Австро-Венгрии. У Исраэля были братья Ханина, Нахман, Мозес и Нухим, и сестра Хана.
В 1890 году семья Вальдмана переехала в главный экономический и культурный центр Восточной Галиции – Тернополь. Там Исраэль поступил в гимназию, где успешно проучился до шестого класса. После этого из учебного заведения шестнадцатилетнего Вальдмана исключили. Виной тому стали не его учебные успехи, довольно приличные, а его политическая деятельность.
В Тернополе одногодки Исраэля разрывались между национальными проектами: кто-то мечтал о возрождении Речи Посполитой, другие – выступали за украинскую державу, а иных вполне устраивали довольно либеральные порядки матушки-Австрии. Вальдман тоже не остался в стороне и заинтересовался еврейским национальным движением – сионизмом. С точки зрения гимназиста, евреи были ничуть не хуже остальных наций и заслуживали своего государства.
Становление его мировоззрения происходило в период бурных дискуссий, вызванных появлением книги Теодора Герцля «Еврейское государство», а также проведенного им Всемирного сионистского конгресса в Базеле. Собрав группу тернопольских гимназистов, Исраэль Вальдман стал в городе одним из первых сионистских молодежных лидеров.
Всё началось в 1896 году на праздник Суккот. Вместе с одноклассниками, Абрамом Померанцем и Исраэлем Цинном, Вальдман основал тайный еврейский ученический кружок. Одержимые пылом, напоминавшим энтузиазм первых последователей хасидизма, гимназисты приступили к работе, которая заключалась в борьбе с ассимиляцией, указании на ее неэтичный и вредный характер. Стремлению еврейской молодежи из зажиточных кругов быть «поляками веры Моисеевой» юноши противопоставляли героическое мученичество предков и предложение придерживаться маме лошн – идиша – и своей культуры.
В кружок входило до 18 учащихся Тернопольской гимназии, реального училища и местной учительской семинарии. Во время собраний, которые проходили в субботу пополудни, всегда зачитывался отчет о проделанной работе, вниманию соратников предоставлялся краткий реферат, затем следовал обязательный урок иврита и ставились задачи на следующую неделю. Иногда, по праздникам, к ребятам приезжали лекторы из Львова, знакомившие их с новостями сионистского движения.
В сионистский кружок выбирали очень аккуратно, тщательно изучая кандидата, зачастую испытывая его провокационными вопросами и разыгрывая перед ним комедию. Если кандидат начинал защищать еврейство, вступая в диалог с «польским патриотом», роль которого играл кто-то из сионистов, то первый этап проверки он проходил. Дальше оценивались его индивидуальные качества и способность соблюдать конспирацию.
Однако администрации Тернопольской гимназии о появлении еврейской организации в конце концов стало известно. Терпеть у себя «политика» руководство не пожелало, поэтому Исраэлю Вальдману пришлось оставить учебное заведение и заниматься дома. Сдав экстерном экзамены (они проходили в городке Золочев), в 1899 году Исраэль Вальдман поступил на факультет права Львовского университета. В 1901 году, учась в университете, Вальдман снова собрал бывших друзей, а их клуб сионистов официально стал называться «академической корпорацией "Бар-Кохба"».
Студенты под началом Вальдмана посетили практически все местечки и города Восточной Галиции, где постарались организовать сионистские ячейки.
Разъезжая по Западной Украине, Вальдман с товарищами распространяли «сионистский шекель» – символическую валюту, которая представляла из себя квитанцию об уплате членских взносов во Всемирную сионистскую организацию. Только тот, кто приобрел этот «шекель», мог участвовать в выборах делегатов на Сионистский конгресс. В соответствии с количеством «шекелей», проданных в каждой стране, определялось количество делегатов, которое она имела право направить на конгресс.
Другим важным делом стал поиск акционеров для «Еврейского Колониального банка» – первого сионистского банка, основанного в 1899 году. Он должен был стать основным финансовым институтом сионистского движения.
Со временем Исраэль Вальдман возглавил Тернопольский окружной сионистский комитет, и его узнаваемость среди еврейской общественности выросла еще больше. Нелишним будет добавить, что он был первым, кто на публичных выступлениях начал говорить на идиш вместо общепринятых тогда немецкого или польского.
В 1903 году 22-летний Вальдман принял участие в Шестом сионистском конгрессе в Базеле, во время которого он поддержал предложенный Теодором Герцлем план создания еврейского государства в Кении. Однако очень скоро он пришел к выводу, что создание еврейского государства в Африке, несмотря на практичность плана, не будет поддержано большинством евреев. Тернопольский сионист решил: галицкие евреи должны устремить свой взор исключительно на Сион!
В 1906 году Вальдман, к тому моменту доктор права, женился на своей землячке, Цецилии Очерет, но степенная жизнь молодого супруга и успешного адвоката не помешала ему продолжить политическую деятельность. Именно тогда, под влиянием русской революции, в Австрии началась борьба за реформу избирательного права. Ее результатом стало то, что все мужчины империи получили возможность избирать депутатов в австрийский Рейхсрат. Перед сионистским движением встала серьезная задача – победить на выборах в Рейхсрат и в Галицкий краевой сейм.
Вести независимую политику сионистам было непросто. Движение, которое уже не ограничивались дипломатической и поселенческой сферами, развивалось на фоне противоборства двух главных сил в регионе: украинской и польской. Среди крупных помещиков и интеллигенции в Галиции доминировали поляки. Они же составляли в Рейхсрате внушительную фракцию, в которую сумели перетянуть и ассимилированных евреев, так называемых «кагальников», думавших скорее о судьбе Польши, а не еврейского народа. В то же время значительная часть местных евреев были последователями разных хасидских дворов, прочно державшимися за свои древние религиозные устои и отрицательно относившимися к сионистскому движению.
В 1907 году Исраэль Вальдман, со всем своим напором, включился в избирательную кампанию в Тернополе и тернопольском округе. Баллотироваться сам он не стал, но возглавил своеобразный избирательный штаб. Членов «Бар-Кохбы» он отправил в Броды – помогать на месте кандидату от сионистов. Им был видный общественный деятель, член сионистской «Еврейской национальной партии» и редактор ряда сионистских периодических изданий Адольф Штанд. Битва была беспощадная: сионисты постоянно подвергались давлению как со стороны властей, так и со стороны конкурентов на еврейской улице. Тем не менее, Адольф Штанд, а также избранный от сельских общин Тернопольщины археолог Артур Махлер смогли стать депутатами. В Рейхсрате они объединились с Бенно Штраухером из Черновцов и основали первый в истории Австро-Венгрии парламентский сионистский «Еврейский клуб».
Победа на парламентском поприще окрылила сионистов, но повседневная работа была не менее важной. Чтобы пропагандировать сионистские идеи, Исраэль Вальдман начал издавать в Тернополе польскоязычное «Еврейское слово» и еженедельник на идиш «Дос Йидише Ворт». Спустя некоторое время к ним добавились журналы «Будущее», «Всхуд» и “Neue Lemberger Zeitung” с толерантной к украинскому движению направленностью. Вальдману неоднократно приходилось выплачивать штрафы за размещение «конфискованных» цензурой статей. Над изданиями Вальдмана постоянно висела угроза закрытия, враги-конкуренты ликовали, но юрист находил в себе силы отбивать атаки.
Другим способом рекрутирования сторонников еврейского национального движения стал спорт. Вальдман основал в Тернополе еврейское гимнастическое спортивное общество «Бейтар». В апреле 1908 года он был одним из организаторов первых публичных соревнований по борьбе, в которых участвовали только борцы-евреи. На мероприятии, проходившем в зале гимнастического общества «Сокол» во Львове, он выступил с предложением основать спортивную ассоциацию, которая должна была открыть классы по борьбе в разных городах Галиции. Во время тренировок и соревнований Вальдман призвал использовать исключительно иврит.
А иногда Вальдману, как еврейскому лидеру, приходилось участвовать в реальной защите еврейского населения. Осенью 1909 года он принял участие в совершенно удивительной истории, напоминавшей похождения скандально известного Фридриха Вильгельма Фогта, ряженого авантюриста, ограбившего ратушу немецкого города Кёпеник. Только на этот раз мотивы «преступников» были самыми благородными. Однажды девочка-подросток из еврейской семьи в Бродах не пришла домой. Нашлась она в женском монастыре во Львове, перешедшей в католичество. Как ни пытались родители вернуть ее домой, ничего не выходило. Когда убитые горем отец и мать уже потеряли надежду увидеть свою дочь, в монастырь неожиданно приехали представители власти: патрульный в форме, при сабле, и комиссар полиции. Сестрам был предъявлен документ, в котором говорилось, что девушку срочно вызвали в суд. Монахини еврейку выдали, но до львовского суда она не доехала, а исчезла вместе с полицейскими. Через некоторое время девушка обнаружилась у себя дома. Польские газеты написали, что беглянка была рада такому исходу событий и снова вернулась к религии предков, а таинственными «полицейскими», хитро выудившими ее из монастыря, были видные еврейские деятели: доктор Гольд и сионист из Тернополя – доктор Исраэль Вальдман.
В июне 1914 года, накануне Первой мировой войны, Вальдман находился в поездке по Эрец-Исраэль. После возвращения он был приглашен представителями многих городов и местечек выступить с лекцией об условиях жизни евреев Палестины. Сионист согласился, но при одном условии: все участники мероприятий выплатят взносы в поддержку еврейских школ Эрец-Исраэль.
Эти выступления продлились до конца лета: началась война. Издания Вальдмана закрылись, а сам он был призван в Австро-Венгерскую армию. Как получивший к тому времени степень доктора права, Исраэль Вальдман служил в должности военного судьи. Даже в таком качестве он, когда мог, помогал сторонникам еврейского национального движения. Взять, к примеру, его участие в деле Герша Лаутерпаха. Будущий всемирно известный юрист, судья Международного суда ООН в Гааге, Лаутерпах в ноябре 1917 года организовал во Львове демонстрацию в поддержку Декларации Бальфура. Демонстрация была расценена военными властями как пробританская акция, а Лаутерпах предстал перед военным судом. Дело сиониста рассматривал Исраэль Вальдман, и со студента Лаутерпаха были сняты все обвинения в предательстве, он был отпущен на свободу.
В конце октября 1918 года, когда Австро-Венгерская империя уже доживала последние дни, межобщинные трения в Восточной Галиции заметно накалились. Формально власть находилась в руках бывших австрийских чиновников, но они со дня на день собирались сдать всю Восточную Галицию полякам. В ответ на это, 1 ноября 1918 года, Украинская Национальная Рада Западно-Украинской Народной Республики подняла восстание и захватила стратегические места во Львове. Накануне восстания в городе появились листовки на двух языках – украинском и идиш – с призывом к жителям свергнуть австрийцев.
Как представитель сионистского движения, уже бывший капитан Австро-Венгерской армии Исраэль Вальдман срочно выехал из Вены во Львов. Он был делегирован, чтобы на случай польско-украинских столкновений сформировать еврейскую самооборону и органы управления. Еще со студенческой скамьи Вальдман был лично знаком с рядом украинских деятелей. После университета он работал в Тернополе помощником юриста, доктора Исидора Голубовича, будущего государственного секретаря судейства и премьер-министра ЗУНР – Западно-Украинской народной республики. Благодаря влиянию последнего он познакомился с украинской интеллигенцией.
В интервью газете «Гаарец», данном Вальдманом в ноябре 1925 года, он так пояснял свое решение поддержать украинцев: «Я уверен, что еврейский вопрос в Восточной Галиции решится к лучшему только тогда, когда управление страной будет находится в руках существующего там украинского большинства».
Приехав в начале ноября 1918 года во Львов, вместе с еще одним евреем-офицером, Юлиушем Айслером, Вальдман создал и возглавил Еврейский комитет безопасности. Его самой первой задачей стало формирование вооруженной самообороны. Украинское командование предлагало сионистам создать для защиты еврейских кварталов милицию, которая не пропускала бы через свои позиции ни украинских, ни польских солдат. Давая сионистскому руководству определенную автономию в его действиях, украинцы рассчитывали заполучить себе надежного союзника. С точки зрения сионистов, молодая украинская держава была куда меньшим злом, чем польский великодержавный шовинизм. И это невзирая на то, что евреи и украинцы Галиции относились друг к другу с подозрением.
Среди евреев, служивших в австрийской армии, оказалось достаточно желающих вступить в еврейскую национальную часть, поэтому Вальдману и Айслеру довольно быстро удалось сформировать еврейскую милицию. Украинское командование и Еврейский комитет определили места, в основном в центральных кварталах Львова, где еврейские бойцы должны были организовать свои посты.
К 13 ноября 1918 года в еврейской милиции состояли 37 офицеров и 237 стрелков. В разгар боев за город Исраэль Вальдман и Юлиуш Айслер вынуждены были послать на имя Копенгагенского сионистского бюро и президента США Вудро Вильсона телеграмму. В ней говорилось, что евреи объявили во Львове нейтралитет, но поляки насильственно рекрутируют еврейских мужчин для борьбы против украинцев. Львовский еврейский комитет безопасности решительно протестовал и просил вмешательства.
Но с заявлением Вальдмана о нейтралитете был не согласен польский начальник обороны Львова, полковник Чеслав Мачинский, который позже вспоминал, что часто сталкивался с вооруженным отпором со стороны еврейской милиции, но ни разу не видел, чтобы она стреляла по украинцам.
Когда украинское войско, после трехнедельных боев с польскими подразделениями, в ночь с 21 на 22 ноября 1918 года покинуло Львов, город заняли польские легионеры. Начался страшный погром: так поляки мстили евреям за поддержку ими украинцев. Еврейская милиция была расформирована, а ее офицеры арестованы. Капитан Юлиуш Айслер погиб в бою, а Исраэль Вальдман вынужден был бежать из города.
Всё начало 1919 года Исраэль Вальдман пытался убедить сионистских лидеров в правильности своего подхода к независимости галицкой Украины. В конце марта 1919 года он приехал в Станиславов, временную столицу Западно-Украинской народной республики, где назревал конфликт между Центральным еврейским национальным советом и украинцами. После переговоров Вальдмана с властями было найдено решение. Государственный секретариат ЗУНР на заседании 5 апреля 1919 года объявил о создании так называемого «Еврейского децерната» (отдела), который должен был стоять на страже интересов еврейского населения. Его состав предлагалось сформировать с учетом кандидатур, предложенных Центральным еврейским национальным советом. Регламент «Еврейского децерната» написал сам доктор Вальдман, который должен был этот отдел возглавить. Однако, из-за наступления польских войск и захвата ими 25 мая 1919 года Станиславова, «Еврейский децернат» так и не приступил к работе. Исраэлю Вальдману пришлось вместе с украинским правительством эвакуироваться в австрийскую столицу.
Единомышленники Вальдмана по сионистскому лагерю опасались, что его украинофильская позиция может поставить под угрозу нейтральную позицию еврейской общины. Они также возмущались тем, что он неоднократно игнорировал их указания. Тем не менее, галичан Вальдман не бросал и в марте 1921 года сопровождал представителей Украины в Ригу, где члены советской и польской делегаций подписывали мирный договор, деля между собой наследство Романовых и Габсбургов.
В 1922 году, когда Восточная Галиция уже была занята поляками, особое значение для эмигрантского правительства ЗУНР играли выборы в польский сейм и сенат. Варшава факт участия местного населения в выборах рассматривала в качестве плебисцита за вхождение края в состав Второй Речи Посполитой. По инициативе правительства ЗУНР в крае развернулась масштабная акция по бойкотированию выборов и агитации против призыва в польскую армию. В качестве альтернативы правительство Евгения Петрушевича разработало и представило союзным государствам проект конституции Украинской Галицкой Республики, ориентированной на западные демократии и предоставлявшей широкие права и свободы представителям всех национальностей.
Если Еврейский национальный совет Восточной Галиции на выборы шел, хоть и под флагом нейтралитета еврейской общины, то группа доктора Вальдмана открыто выступала на стороне украинцев. Он мечтал, чтобы трехмиллионная еврейская община наконец-то смогла жить в демократической державе, которая не напоминала бы новую Польшу с ее непрекращающейся антисемитской истерией.
Живя в Вене, Вальдман возглавил еврейскую секцию в составе Западно-украинского общества Лиги Наций. Одним из первых его шагов на международной арене стало обращение к американскому представителю Генри Моргентау с требованием признать независимость ЗУНР. Чуть позже, 8 августа 1922 года, Исраэль Вальдман был назначен уполномоченным по делам евреев при премьер-министре ЗУНР Петрушевиче. В документах ЗУНР, составленных при участии представителя сионистов, галицкие евреи рассматривались как равноправные граждане державы, обладавшие всей полнотой индивидуальных и коллективных прав. Однако из этих дипломатических усилий ничего не вышло. Совет послов в Париже принял 15 марта 1923 года решение, согласно которому территория Восточной Галиции без всяких оговорок отошла к Польше. В мае 1923 года правительство ЗУНР в изгнании было распущено, а ее дипломатические представительства и миссии за рубежом закрылись.
В последующие несколько лет Вальдман продолжал сотрудничать с украинской эмиграцией, но осенью 1925 года их безоблачным отношениям наступил конец. Украинская военная организация (УВО) под руководством Евгения Коновальца сблизилась с немецкими националистами, что для еврея было неприемлемо, а бывший президент ЗУНР Евгений Петрушевич со своими сторонниками уже не верили в сионистов.
После покушения на президента Польши Станислава Войцеховского, совершенного украинскими подпольщиками во Львове 5 сентября 1924 года, поляки обвинили в содеянном ни в чем не повинного студента-юриста Станислава Штайгера. В Польше запахло очередным погромом, ура-патриотические газеты никак не могли определиться: виноваты ли во всем евреи-сионисты или евреи-коммунисты. Выдержав паузу и придя к выводу, что ни группа Коновальца, ни Петрушевич не собираются спасать молодого еврея, которому грозило суровое наказание, Вальдман в ультимативной форме потребовал от украинских лидеров озвучить имя реального исполнителя. Ответа он не получил, поэтому, как и обещал, отправился в венскую полицию давать показания. Протокол его допроса срочно был отправлен во львовский суд, а 28 ноября 1925 года в немецких газетах было опубликовано имя настоящего «бомбиста» – члена УВО Теофила Ольшанского. Во Львов «врага Польши» Вальдмана местные власти не пригласили, но его показания были зачитаны на процессе. Штайгер из тюрьмы был выпущен, а сразу после этого сотрудничество Вальдмана с украинским лидерами в Вене и Берлине сошло на нет.
Все межвоенные годы Исраэль Вальдман работал в Вене юрисконсультом ряда крупных промышленных групп. Член совета столичной еврейской общины, Вальдман, после того как сионистский список перестал включать в свою программу реформу австрийского избирательного законодательства, основал «Объединение радикальных сионистов» и активно пытался влиять на местную политику. Летом 1935 года радикальные сионисты Вальдмана были поддержаны известным сионистским историком и промышленником Адольфом Бёмом и присоединились к группе «общих сионистов» под руководством Нахума Гольдмана. Помимо этого, Исраэль Вальдман состоял в «Ассоциации друзей рабочей Палестины» и избирался в Генеральный совет Всемирной сионистской организации.
В Вене все тридцатые годы не проходило и дня, чтобы еврейские студенты не подвергались преследованиям в университетах. Как представитель радикальных сионистов, Вальдман принимал участие в митингах протеста против антисемитского террора. Он предупреждал еврейскую общественность, что ни к чему хорошему местная политика не приведет, и единственной настоящей альтернативой для евреев Австрии является репатриация в Эрец-Исраэль. С 1934 года он и его супруга Цецилия начали подготовку к Алие. В марте 1938 года они из Вены переехали в Брно, откуда окончательно переселились в подмандатную Палестину. Доктор Вальдман с женой поселились в собственном доме на бульваре Бен-Маймон в Иерусалиме.
В конце августа 1938 года в Тель-Авиве Исраэль Вальдман выступил перед публикой с лекцией о положении евреев в Австрии. Он кратко описал условия, которые способствовали подъему нацистского движения в Австрии. Вальдман рассказал о неспособности правительства Курта Шушнига прийти к соглашению с рабочим классом и его ошибочном убеждении, что, приняв антисемитские лозунги, он сможет выбить почву из-под ног нацистского движения. По словам сиониста, евреи представляли собой готовую мишень для подстрекательства, которое власти не могли остановить. Когда нацисты пришли к власти, экспроприация еврейской собственности в Австрии была проведена даже быстрее, чем в Германии.
Комментируя различные схемы помощи беженцам из Австрии, Вальдман, как практик, особенно настаивал на том, что Алию нужно было принимать, подготовив для того финансовую базу. Собирать деньги он предлагал не только в ишуве, но и за границей. «Когда видишь бедственное положение изгнанников в Париже, невозможно не почувствовать, что место для них – Палестина», – призывал бывший государственный деятель ЗУНР и сионистский лидер. Энергично работая над спасением евреев, в начале ноября 1938 года Исраэль Вальдман подписал манифест, призывавший общественность дать возможность тысячам еврейских детей начать жизнь в другом месте. Вальдман возглавил движение «Пидьйон швуим» («Выкуп пленных»), которое вывозило детей из Германии, Чехословакии и Австрии и устраивало их на новом месте. В Палестине детям предоставлялись жилье, лечение и обучение, а также необходимая юридическая помощь, так как многие из них были детьми нелегальных иммигрантов.
Занимаясь общественными делами, доктор Вальдман и в Палестине продолжил карьеру юриста. Он стал партнером юридической фирмы «Арба», основанной известными немецкими адвокатами-репатриантами и специализировавшейся на арбитраже.
Несмотря на свою старую размолвку с бывшими соратниками по ЗУНР, он продолжал поддерживать украинцев, подчеркнув в феврале 1938 года: «Борьбу за полные автономические права должны евреи и украинцы вести вместе. Однако сотрудничество должно опираться на широкий позитивный национализм одних и вторых».
Работая не покладая рук и принимая слишком близко к сердцу всё происходящее, весной 1940 года доктор Исраэль Вальдман почувствовал сильное недомогание. Вердикт врачей иерусалимской «Хадассы» был неутешителен – рак печени. Болезнь прогрессировала очень быстро, и спустя полгода Исраэль Вальдман переехал из дома в больничную палату. Славного сына еврейского народа не стало 19 сентября 1940 года. Он с почестями был похоронен в Иерусалиме на Масличной горе.
Пламенный сионист, Исраэль Вальдман долгие годы не только боролся за Эрец-Исраэль, но и отстаивал право украинцев на собственное государство. Ему – герою обоих народов – мы отдаем дань нашего глубокого уважения.
Авраам Вигдерзон
1904 - 1982
В августе 1978 года секретарь киббуца Ягур, расположившегося у подножия горы Кармель, получил удивительное письмо. Один киббуцник, 74-летний репатриант из СССР, в своем заявлении просил больше не считать его членом коллектива. Авраам Вигдерзон объяснял в своем ходатайстве: после нескольких лет в бухгалтерии завода «Легин» его работу назвали ненужной, переведя его в цех. Однако на новом месте он продержался недолго, так как руководство не устроило его плохое зрение и большое количество «косяков». Вигдерзон попросился по ночам мыть посуду в киббуцной столовой, но и оттуда его в конце концов «попросили».
Для убежденного сиониста, всю жизнь отдавшего национальному движению, это был настоящий удар. «Мое решение не связано с идеологией. Я остался верен идее киббуца и взглядам партии сионистов-социалистов. Однако я лично, к сожалению, не могу внести свой вклад в киббуц, и был бы совершенно несчастен, если бы продолжал работать в киббуце на положении «бедного родственника».
Тем не менее просьбу Авраама Вигдерзона не удовлетворили, найдя ему другое занятие. Человек самокритичный, он и в пожилом возрасте не хотел отставать от молодых, отдавая все свои силы строительству Эрец-Исраэль.
Родился Авраам в семье Лейзера Меера-Беровича и Фейги Яковлевны Вигдерзонов 2 февраля 1904 года в украинском городе Винница. Помимо Авраама, у четы были еще два сына: старший, Яков, и младший, Иосиф. Отец Авраама был владельцем небольшой лавки головных уборов, где продавались фуражки для военных и крестьян. Мать, Фейга Яковлевна, зарабатывала в основном мелкой торговлей: брала у людей заказы на различные товары, которые за комиссионные привозила из местечек и городов Подолии в Винницу.
Детство и отрочество Авраама прошло на улице Романовской, которая после Октябрьской революции стала называться Первомайской. Их квартал в народе был известен как Иерусалимка, в нем жили одни евреи.
В семье у Вигдерзонов разговаривали на идиш, но однажды старший брат Авраама начал подлинную революцию. Поступив в Винницкое реальное училище, Яков вдруг перешел дома на русский язык. И не только стал на нем говорить сам, но и начал приносить домой книги на русском для своих братьев. Учебе Яков радовался лишь несколько лет. В 1910 году в реальном училище ввели процентную норму, и в его классе из четырех евреев остались лишь двое сыновей богатых купцов. Авраам на всю жизнь запечатлел в памяти сцену с братом, принесшим записку об отчислении от директора училища Адрианова. Он воспринял исключение брата как настоящую трагедию, и «затаил зуб» на несправедливую систему, дискриминирующую евреев.
Авраам с пяти до семи лет учился в хедере у местного реба Иоселе. На гимназию для среднего сына денег у семьи не нашлось: отец уехал на заработки в Бразилию, оставив Фейгу Яковлевну одну на хозяйстве. Аврааму пришлось осваивать науку в еврейском народном училище. Там политические взгляды мальчика сформировались окончательно.
С началом Первой мировой войны в доме у Вигдерзонов начала собираться сионистская молодежь. К старшему брату, Якову Вигдерзону, наведывались его ровесники-подростки, которые называли себя «Агудат ционим». Молодые люди разговаривали на русском языке, но открывали и закрывали заседания на иврите, торжественно объявляя: «Ха-ешива птуха!» и «Ха-ешива сгура!». На иврите были также песни. Не только «Ха-тиква» и гимн рабочего сионистского движения «Техзакна», но и лирическая «Ахнисини тахат кнофех» («Возьми меня под свое крыло») на слова Бялика и его же «Бейн нахаль прат» («Между Тигром и Евфратом»).
Когда началась Февральская революция 1917 года, Авраам Вигдерзон учился в последнем классе. На его глазах с людьми начали происходить поразительные метаморфозы. Учитель еврейского народного училища по фамилии Овчаров вдруг начал носить на своем пальто большой красный бант. «Почему наш учитель носит красный бант?» – спросил Авраам Якова, придя с занятий домой. – «Так он бундист!» Про партию БУНД младший брат ничего тогда не знал, но Яков тут же добавил: «Эта партия выступает против сионистов. Они о евреях не беспокоятся».
На следующий день Авраам надел бело-голубой бант и явился в школу. Не успел он зайти в коридор, как шедший ему навстречу Овчаров воскликнул: «Ага! Ну здравствуй, маленький сионист!» Авраам не растерялся и тоже крикнул: «День добрый, господин взрослый бундист!»
К тому времени мальчик уже состоял в обществе «Бней Цион» («Дети Сиона»). В рядах винницких «Бней Цион» насчитывалось сначала около 50 подростков, а после Февральской революции их количество возросло до сотни. Молодые люди налегли на изучение иврита и начали готовить доклады по истории сионизма. Вместе с друзьями Вигдерзон написал прокламацию, призывавшую ровесников присоединиться к их организации. Листовка, которую ребята размножили и распространили по всем еврейским предместьям, взывала к сочувствующим возрождению Сиона: «Сейчас мы должны организоваться и работать!»
На протяжении неспокойных 1917-1920 годов власть в Виннице неоднократно переходила из рук в руки. Однако если при украинской власти и поляках сионистам позволялось вести свою работу, то при большевиках, окончательно захвативших Винничину в июле 1920 года, еврейское национальное движение сразу же было отнесено к контрреволюционным. Внутри самого движения сионистов также произошли видимые изменения. По мере взросления Авраам Вигдерзон всё больше внимания стал обращать на социальные вопросы. Почти все его товарищи по организации «Бней Цион» работали учениками в кузницах и подмастерьями в мастерских, но, будучи точно такими же евреями, как и их хозяева, они нещадно эксплуатировались.
В конце концов, в начале 1921 года среди еврейской молодежи Винницы начался раскол. Этому поспособствовала 3-я всероссийская конференция «Цеирей Цион», собравшаяся в Харькове в мае 1920 года, где движение разделилось на две партии. Социалистическое крыло создало партию «Цеирей Цион – ционим-социалистим» («Молодежь Сиона – сионисты-социалисты»), известную под аббревиатурой ЦС или ЦСП. Противоположной же фракцией стали так называемые «трудовики» – сионисты более правого толка.
Юношеская организация, в которой состоял Авраам, распалась на две фракции. Он вместе с молодыми заготовщиками, рабочими и ремесленниками организовал в городе ячейку организации ЦС Югенд Фербанд – молодежное крыло социалистов-сионистов.
Авраам Вигдерзон и его соратники сразу же включились в широкую социальную работу, не забывая главную цель – создание еврейского государства в Палестине. Район Иерусалимка, когда-то представлявший собой форменную клоаку, был замощен, снабжен водяными колонками, дома были пронумерованы, а улицы названы в честь еврейских писателей. Всё это – благодаря сионистам-социалистам, попавшим в состав Винницкого городского совета.
Члены ЦС также добились реорганизации Ремесленного банка, который стал помогать кооперации евреев-ремесленников; занялись они и созданием земледельческих артелей. ЦС Югенд Фербанд провел первую в Виннице забастовку заготовщиков-подростков, которые требовали для себя шестичасового рабочего дня, дабы иметь время на учебу. Во время практиковавшихся большевистской «Евсекцией» общих собраний трудящихся активисты ЦС Югенд Фербанд неизменно поднимали и вопрос о сокращении количества «лишенцев» (евреев, лишенных избирательного права) на еврейской улице, справедливо призывая не включать нищих ремесленников и мелких торговцев в число эксплуататоров и нетрудовых элементов.
Дебютом Авраама Вигдерзона в печати стала статья в одном из первых номеров подпольного издания «Сионистско-социалистическая мысль». В ней он отстаивал тезис о необходимости независимого от партии ЦС существования молодежной организации, дабы она не превратилась во второй комсомол, полностью подчиненный большевикам.
В возрасте 17 лет молодой сионист-социалист впервые был арестован. Вигдерзону и другим активистам чекисты тогда не предъявили никакого обвинения, отпустив их спустя две недели. В канцелярии, на выходе, всех отпущенных подвели к столу, где лежали заранее подготовленные декларации. Там было написано, что арестованные обязуются больше ни к каким контрреволюционным организациям не примыкать. Авраам и один его приятель стояли в самом конце группы и лишь сделали вид, что ставят подписи. Следователь бланки проверять не стал и выпроводил всех на улицу.
На путь исправления, как надеялись большевики, Авраам Вигдерзон становиться и не думал. В докладе о сионистах-социалистах, составленном в Винницком подгуботделе ГПУ в январе 1924 года, говорилось, что Авраам Вигдерзон играл «первенствующую роль по ЦС на Подолии». Объявленный в розыск, из Винницы молодой человек выехал в Одессу, а затем Харьков, где находился ЦК молодежного движения. Оттуда его направили в Беларусь.
Прибыв осенью 1923 года в Гомель, Авраам через некоторое время отправился по тем местечкам, где летом чекисты разогнали местные ячейки ЦС Югенд Фербанд. После нескольких попыток возродить движение, не всегда успешных, Вигдерзону предписали заняться выпуском газеты «Форойс!» («Вперед!»), издававшейся раз в месяц и распространявшейся среди сионистов-социалистов белорусских губерний.
Авраам Вигдерзон был не только редактором, но и автором ряда материалов. В конце 1923 года Вигдерзон писал в «Форойс» о том, что диктатура пролетариата очень скоро должна была превратиться в диктатуру РКП(б), а после – в диктатуру личности.
В правильности своих тезисов ему пришлось убедиться очень скоро. В конце лета 1924 года по стране прокатилась волна арестов среди участников сионистского движения. В Гомеле рядом с Вигдерзоном оказались его соратники: Гинда Малкова из Москвы, Сара Косицкая из Кременчуга, Беня Староста из Балты, Галя Гушанская из Сосниц, местные сионисты Менухин и Кранц.
Понимая, что за ними по пятам идут спецслужбы, подпольщики решили рассредоточиться. Взяв с собой большую пачку агитационных материалов, 29 августа 1924 года Авраам Вигдерзон отправился в направлении Могилева. Вместе с ним на поезде ехала Сара Косицкая, которая должна была выйти в Бобруйске. Ночью, на подъезде к Бобруйску, в вагон, где находились сионисты, зашли люди в штатском. Сразу же предъявив молодым людям постановления на арест и обыск, чекисты приказали следовать за ними в конец состава. Прыгать из поезда на полном ходу было смертельно опасно, да и сотрудники ГПУ готовы были тотчас дернуть стоп-кран. Пришлось покориться. Арестованных вернули в Гомель и посадили в тюрьму, где их уже ждали схваченные чекистами в других местах товарищи.
Авраама Вигдерзона обвинили в членстве в антисоветской контрреволюционной организации, что молодого человека очень задело. Члены Югенд Фербанд считали себя как раз просоветским движением, выступавшим лишь против диктатуры одной партии. За три месяца следствия Вигдерзона вызвали на допрос раза три или четыре. Подследственный всячески отрицал какое-либо участие в организации. «Я приехал в Гомель устраиваться на работу, – утверждал Вигдерзон на допросе. – Я как раз тогда окончил профессиональную гидротехническую школу. Я случайно встретил этих людей и никакого отношения к ним не имею». Увесистая папка найденных у его товарищей документов ЦС Югенд Фербанд, написанных рукой Авраама, разумеется, никак его линии защиты не помогла.
22 ноября 1924 года арестованным в Гомеле сионистам был оглашен приговор. Так как группа была очень активной и включала в себя представителей разных городов, следователь Ланцевицкий решил представить ее как разоблаченный ЦК Югенд Фербанд. И хотя ячейка не являлась никаким «центральным комитетом», многие ее участники получили от Особого совещания ОГПУ суровые наказания – по три года Соловецких концентрационных лагерей.
Еще до оглашения приговора арестованные решились на уловку. Девушки и юноши подали через тюремную контору заявления на регистрацию брака. Считалось, что тот, кому дадут наказание помягче, «потянет» за собой новоиспеченного спутника жизни. Однако, разгадав этот маневр, чекисты заявили, что мужья и жены должны ориентироваться на самый строгий приговор. На молодых жен «нарыли» больше компромата и дали более суровые сроки, и новоиспеченным мужьям не получилось смягчить сроки, а вместо своих они получили такие же строгие, как у жен. Следователь Ланцевицкий так и заявил после поданных ему ходатайств: «Почему же это обязательно должны жены следовать к мужьям? Если мужья такие преданные, пускай едут на Соловки».
Будучи наслышанными про страшный лагерь на Белом море, сионисты потребовали свидания с родными. Однако обещанных начальником тюрьмы встреч не было до дня отправки по этапу. В назначенный день Авраам Вигдерзон выходить из камеры отказался, требуя положенного ему законом свидания с матерью. Пришлось конвойным выносить молодого человека из камеры, взяв того за руки и ноги. Свою мать Вигдерзон увидел только тогда, когда машина, в кузове которой он оказался с другими товарищами, выехала за тюремные ворота. Фейга Яковлевна бежала за грузовиком и кричала: «Сыночек! Сыночек мой!»
В жизни Вигдерзона началась многолетняя эпоха тюрем, ссылок и лагерей. А пока была дорога из Гомеля в Ленинградскую пересыльную тюрьму. Там Аврааму суждено было несколько дней сидеть с опытным обитателем царских и сталинских тюрем, видным меньшевиком Борисом Богдановым. Тот очень удивился, узнав, что у сионистов была настоящая социалистическая партия, и даже вручил Аврааму записку. В ней он писал политзаключенным на Соловки, что членов партии ЦС и молодежной организации ЦС Югенд Фербанд можно считать своими. В лагерях такая поддержка от авторитетных сидельцев была крайне важна.
Оказавшись на Соловках, Авраам Вигдерзон попал в политический лагерь – так называемый Савватьевский скит, где на одном гектаре земли, окруженном колючей проволокой, жили несколько сотен социалистов разных оттенков. На территории скита находились два здания, в которых, ютясь по много человек в одной комнате, жили политзаключенные. На Соловках заключенные сионисты организовали свою небольшую коммуну, пытаясь поддерживать связь с движением на воле.
В СЛОНе Вигдерзон находился до лета 1925 года, когда вышло постановление о прекращении содержания там политзаключенных. Досиживал свой срок Авраам Вигдерзон в Верхнеуральском политизоляторе, куда перевели арестантов с Соловков. Условия в Верхнеуральске, управляемом бывшим латышским стрелком Дуппором, были еще более суровыми, чем на Соловках. На новом месте бывшим соловчанам сразу запретили свободное передвижение, пытаясь прекратить всяческий обмен книгами и записками.
Тем не менее Авраам Лазаревич, вместе со своими товарищами, восстановил бюро фракции ЦС, пытаясь и в заключении работать над вопросами теоретического характера. Как хорошему теоретику, Аврааму Вигдерзону было поручено разрабатывать вопрос об аграризации и индустриализации еврейских масс в СССР.
Когда в октябре 1927 года срок заключения истек, Вигдерзон вместе с Галиной Гушанской, Сарой Косицкой, Бенционом Старостой и Гиндой Малковой, как социально-опасные элементы, из политизолятора были отправлены прямиком в ссылку в Семипалатинск. Весной 1928 года Вигдерзону пришлось расстаться с друзьями: он был отправлен в городок Каркаралинск. В Каркаралинске, в 220 километрах от Караганды, ссылку отбывали около полутора десятков сионистов, часть из которых подала ходатайства о замене наказания на высылку в Палестину.
Но, по информации ГПУ, и в глуши Казахстана Авраам Вигдерзон постоянно проводил беседы с сионистами на политические темы, а также выступал перед ними с докладами. Понимая, что поодиночке с коммунистами бороться невозможно, он призывал молодежь ЦС объединить силы с другой организацией – «Ха-шомер ха-цаир». Однако даже в таких условиях отдельные сионисты не могли избавиться от амбиций, а различные фракции – от противоречий.
В 1930 году Вигдерзон, которому было запрещено проживать в 9 крупных городах СССР, приехал в Воронеж. Наряду с Курском этот город в РСФСР стал местом сосредоточения отбывших срок сионистов. Вместе с видными членами ЦСП – Давидом Браиловским, Борисом Гальпериным, Менделем Роговым, Анатолием Овсеевичем и другими – Авраам Лазаревич практически сразу попал в поле зрения Воронежского ОГПУ.
Через четыре месяца пребывания в городе, 18 августа 1930 года, Вигдерзон был вновь арестован. Согласно документам следствия, Вигдерзон с товарищами пытались выпускать подпольный журнал, который должен был стать центром притяжения оставшихся на свободе сионистов. Группу также обвинили в организации нелегальной кассы взаимопомощи и библиотеки, содержащей запрещенную литературу, а также в постоянных «сборищах» друг у друга на квартирах, где проходили политические дебаты.
Как докладывала агентура, Авраам Вигдерзон и его товарищи открыто ставили вопрос о том, что Октябрьская революция 1917 года была не завершена, а вместо царской власти и власти Временного правительства установился гнет большевистской диктатуры. Подобные взгляды арестованные не только высказывали в своем кругу, но и транслировали их в Воронеже в печатных и рукописных материалах.
Вигдерзон содержался под стражей полгода. На нарах воронежские заключенные умудрялись проводить симпозиумы по вопросам строительства трудовой Палестины, конфликта между арабами и евреями, «продуктивизации» евреев (неторговые сферы деятельности) и большевистской диктатуры. Использовалась «тюремная почта»: между камерами нелегально циркулировали записки. Это продолжалось до тех пор, пока коробок с листками из папиросной бумаги, исписанными тезисами симпозиума, не попал в руки к следователю. Тезисы отправились в пакет с уликами, а сионисты получили новые сроки. За принадлежность к сионистской группе Авраам Вигдерзон получил три года ссылки в Туруханск.
В 1933 году сионист наконец-то смог вернуться в родную Винницу. Его брат Яков находился в очередной ссылке. Младшему, Иосифу, также ушедшему вслед за братьями в сионистское движение, удалось получить «замену» и уехать в Палестину. Зато в Винницу к Аврааму приехала его давняя соратница, Галина Гушанская, вышедшая за него когда-то замуж. Вот только в родном городе милиция сионисту надолго остаться не позволила. Через несколько месяцев, оставив беременную жену в Виннице, Вигдерзон выехал в Конотоп, где устроился бухгалтером в артели «Деревообделочник». Но счастье молодых родителей продлилось недолго. Из-за жизни впроголодь и плохого питания, маленький организм не выдержал, их ребенок умер в младенчестве. Галина Менделевна переехала к мужу в Конотоп, где в 1936 году судьба им улыбнулась снова: родилась дочь Дебора.
От сионистской деятельности они отошли, боевое прошлое было забыто. Взгляды Вигдерзона и его супруги ничуть не изменились, но, трезво оценивая условия чекистского террора и огромное количество стукачей, они понимали: ни о какой организованной работе не может идти и речи. Тем не менее 8 марта 1938 года Авраам Лазаревич был снова арестован 4-м отделом УМГБ УНКВД по Черниговской области. Через неделю ему были предъявлены обвинения по статьям 54-8 и 54-11 УК УССР. Сиониста обвинили в том, что он не только принадлежал к контрреволюционной организации, но и готовил террористические акты против членов советского правительства и партии.
Характерно, что первый допрос обвиняемого по таким тяжелым статьям состоялся только спустя полтора месяца после его ареста. Во время беседы со следователем Вигдерзон утверждал, что с последнего освобождения никакой сионистской работы он не проводил. Однако во время второго допроса, состоявшегося спустя еще два месяца, 13 июня 1938 года, Авраам Лазаревич начал давать признательные показания. Вигдерзон сообщал, что, разыскав в Славянске на Донбассе своего брата Якова, он снова вступил в ЦС. В распоряжении следствия было лишь его «чистосердечное» признание и выписки из протоколов допросов сионистов Соломона Кофмана-Выгодского и Боруха Когана, проходивших по тому же делу. Они сначала точно так же всё отрицали, но через несколько месяцев «сознались», что вместе с Авраамом Вигдерзоном в 1935 году в Конотопе основали сионистское подполье.
Через некоторое время в деле вновь произошли изменения. После принятого 17 ноября 1938 года совместного постановления СНК СССР и ЦК ВКП (б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», полнейший беспредел НКВД был приостановлен, а прокурорский надзор вновь приобрел свое значение. В протоколе предъявления материалов следствия от 14 декабря 1938 года было указано, что Вигдерзон от своих предыдущих показаний отказался. Но все эти месяцы чекисты методично издевались над арестованным, превратив комнату дознаний в настоящую пыточную.
Хотя в обвинительном заключении речь шла не только о членстве Авраама Лазаревича в контрреволюционной организации, но и о том, что в сентябре 1937 года он якобы вошел в Киеве в группу, готовившую теракт против членов правительства и руководителей ВКП(б), высшую меру наказания ему не дали.
Осенью 1939 года сионисту предъявили постановление Особого Совещания НКВД СССР, которым его приговаривали к пяти годам исправительно-трудовых лагерей с последующим поражением в правах.
Сидеть Аврааму Вигдерзону довелось в печально известном Ивдельлаге на Урале. В 1943 году, в разгар советско-германской войны, срок заключения ему был продлен «до особого распоряжения». Только в сентябре 1946 года сионист был освобожден из лагеря, вернулся в Конотоп и устроился в бухгалтерию местного райпромкомбината.
Все лагерные годы он не знал, что его дочка, маленькая Дебора, умерла вскоре после его ареста. Жена боялась писать ему об этом в лагерь, чтобы Авраам Лазаревич окончательно не пал духом. Ничего он не знал и про своего брата Якова, также арестованного в 1938 году и осужденного по «первой категории» – то есть расстрелянного.
По словам Вигдерзона, после своего освобождения из Ивдельлага ни с кем из сионистов он не связывался. C женой Галиной, которая также после войны вернулась из эвакуации в Конотоп, они работали бухгалтерами, практически ни с кем не общаясь. Однако и после стольких лет издевательств от них не отстали.
В последний раз Авраама Вигдерзона арестовали 6 мая 1949 года, когда в СССР поднялась волна повторных арестов бывших политических заключенных. Эпопея началась с того, что его брат Иосиф, живший к тому времени в Тель-Авиве, разузнал об освобождении Авраама и прислал ему в Конотоп письмо. В завязавшейся переписке братья были крайне осторожны, но Иосиф никак не мог умолчать о разгоревшихся боях за независимость Израиля. Содержание его писем тут же стало известно чекистам, занимавшимся перлюстрацией корреспонденции. Не ускользнуло от них и то, что посылку с парой ботинок и мужским бельем Вигдерзону из Тель-Авива отправил «Союз взаимопомощи евреев Латвии и Эстонии» – буржуазно-националистическая организация, по советским понятиям.
Повторное следствие 1949 года базировалось на старых материалах. Виновным в антисоветской деятельности Вигдерзон себя не признал, но чекисты сразу же достали из папки 1938 года подписанные им же показания. «Я утверждаю, что на допросах я давал следствию ложные показания, как в отношении себя, так и в отношении других лиц, будучи доведен допрашивавшими меня лицами до невменяемого состояния», – Авраам Лазаревич тщетно пытался добиться справедливости от постоянно попиравших закон сталинских опричников. Задача же МГБ была совершенно иная: выслать «к черту на кулички» всех потенциально неблагонадежных граждан. Постановление было ожидаемым: «Вигдерзона Авраама Лазаревича, за принадлежность к антисоветской террористической организации, сослать на поселение в Красноярский край». Вместе с супругой Галиной Менделевной он был выслан из Конотопа в Тасеевский район Красноярского края. Из ссылки сионист был освобожден по амнистии лишь в июле 1954 года. Когда в СССР начали пересматривать дела репрессированных, две последние отсидки Вигдерзона были признаны неправомерными, он был реабилитирован.
В общей сложности Авраам Вигдерзон провел в тюрьмах и лагерях 26 лет. Переехав в конце 1950-х годов в деревню в Ленинградской области, Авраам и Галина сразу же начали добиваться права на выезд в Эрец-Исраэль. Героическая супруга Авраама умерла в 1965 году после тяжелой болезни, и Авраам Лазаревич репатриировался в 1969 году в одиночку.
C первых дней в Израиле пожилой человек чувствовал себя должником. Поселившись у брата супруги, Нисана Гушанского, сионист-социалист часто приговаривал: «Вы тут киббуц построили и фабрику основали, а я сидел. Я должен работать усерднее вас, чтобы преодолеть разрыв и вернуть хотя бы часть своего долга перед страной». И правда, он накопил тысячи дополнительных часов, никогда не уходя в отпуск и частенько после основной работы занимаясь сбором фруктов в садах Ягура.
Как узник Сиона из СССР, он чувствовал обязанность помогать выходцам из Советского Союза. В том письме 1978 года, с просьбой исключить его из членов киббуца, он переживал не за себя, а за Анатолия Альтмана (над которым он взял шефство), сидевшего в СССР по «Самолетному делу». Попросив использовать почтовый адрес киббуца Ягур, сионист писал: «Я зарегистрирован во всех учреждениях и органах, как родственник Альтмана, и не хочу пугать его переменами, чтобы не портить ему настроение».
Незадолго до своей смерти он написал в дневнике: «Я смотрю на вершину Кармеля... Я вижу наших детей, которые радостно играют посреди улицы. И когда я вижу всё, что делается в хозяйстве: строительство, развитие, хороших людей, большинство из которых трудится, – мое сердце наполняется радостью, удовлетворением и счастьем». Сердце сиониста прекратило биться 6 января 1982 года.
