В 2019 году в Татрах состоялся необычный ультра-марафон. Израильтянин Рани Гева пробежал 70 километров по горной местности между Польшей и Словакией. Спортсмен выбрал маршрут не случайно – примерно таким же путем во время Второй мировой войны его дед, Узиэль Лихтенберг, бежал из Польши, захваченной нацистами, в Словакию. Этим же маршрутом он впоследствии переправлял группы польских евреев из нацистского ада.
Во время тяжелого подъема внук Лихтенберга всё время повторял мантру: «Вперед, Рути, скоро мы будем на месте». Более 70 лет тому назад этими же словами его дед подбадривал замерзшую и выбившуюся из сил девушку, Рут Шмулевич, бежавшую с ним от нацистов через заснеженные перевалы. Волшебная фраза помогла и Рани сжать волю в кулак и дойти до конца – в память о своем любимом дедушке, герое еврейского подполья в Польше, Словакии и Венгрии.
Еврейский герой, Узиэль Лихтенберг, родился 1 февраля 1916 года в польском местечке Журомин в семье предпринимателя, председателя местной еврейской общины Шломо Лихтенберга и домохозяйки Ривки-Брахи Корел. В 1930 году семья переехала из Журомина в большой индустриальный центр, расположенный в 120 километрах от Варшавы, – Лодзь.
За год до переезда, в 1929 году, у Лихтенбергов начались финансовые проблемы. В Европе свирепствовал тяжелый экономический кризис, и отцовское предприятие по поставке корабельной древесины в Англию прогорело. Британцы стали меньше покупать, а советский демпинг, позволявший почти за бесценок покупать лес, заготовленный в сибирских концлагерях, поставил жирную точку на попытках Лихтенберга-старшего сохранить фирму. Переехав вместе с семьей в Лодзь в поисках покупателя, Шломо Лихтенберг попытался начать всё сначала, но обедневшие горожане предпочитали дорогим сортам дерева копеечную фанеру.
Не унывая, Шломо Лихтенберг, человек глубокой еврейской учености, решил превратить в источник дохода свою общественную работу, открыв в Лодзи частную сионистско-религиозную школу «Тахкемони». Однако школа, которая требовала больших трат на аренду помещения, зарплату учителям и персоналу, скорее приносила моральное удовлетворение, чем стабильный заработок.
Религиозный сионизм захватил Шломо задолго до переезда в Лодзь. Его семья была частью местечковой раввинской элиты. Древний род, получивший свою фамилию в 15-м веке от князя Лихтенберга, пользовался всеобщим уважением. Но Шломо Лихтенберг, в отличие от своего отца, а также тестя, гурского хасида Авраама-Лейб Корела, известного журоминского раввина, ушел с головой в движение «Мизрахи», активно участвуя в местной политике в качестве представителя национально-религиозного движения.
Переехав в Лодзь с родителями, 14-летний Узиэль попал в обстановку вольнодумства. В большом городе жили евреи, которые давным-давно порвали с хасидскими дворами, и уже скорее походили на поляков, чем на своих богобоязненных соплеменников. Правда, и отец Узиэля был человеком прогрессивным. Еще в Журомине он записал сына в польскую начальную школу, совершив достаточно экстравагантный по местным представлениям поступок. Семье пришлось пойти на компромисс: после учебы Узиэль ходил к деду, своему тезке, учить Талмуд. Если родственники Лихтенбергов запрещали детям даже открывать польские книги, то Узиэль зачитывался Сенкевичем, Ожешко, Выспянским.
Из-за финансовых проблем в семье мальчику пришлось очень быстро повзрослеть. Видя, как старается отец, он сам решил пойти по соседним магазинам в поисках работы. Устроившись в лавку посыльным, Узиэль начал приносить в семью деньги, но 25 грошей, выдававшихся на трамвай, от отца прятал – покупал на них папиросы.
Вскоре смышленого парня заметили, и он стал работать в строительной фирме Германа Калиша, где, после окончания гимназии и двухлетних вечерних курсов техников-строителей, получил повышение.
Молодой парень с самого начала работал в польской среде: на фирме евреями были только он, владелец компании инженер Калиш и его секретарша. Своего еврейства он держался, но понимал его, в отличие от отца, по-другому. Постоянно работая вместе с коллегами по шаббатам, не обращая никакого внимания на «забабоны» (предрассудки), Лихтенберг склонялся к светскому, рабочему сионизму. К тому времени две его старшие сестры уже уехали в Палестину, а сам он записался в 1932 году в «Ха-ноар ха-циони» – центристское молодежное движение, боровшееся с бундовцами и набиравшими популярность коммунистами c одной стороны, и еврейской ортодоксией, ориентированной на провозглашенный Пилсудским реакционный режим санации, c другой.
Пропадая после работы в штаб-квартире организации, Узиэль вскоре стал главой лодзинской ячейки – «кена» – и членом центрального совета «Ха-ноар ха-циони» в Польше. Его задачей было обучать молодых людей, собиравшихся по достижении совершеннолетия уехать в Эрец-Исраэль.
Помимо трудовых навыков, Лихтенберг, сам заядлый книгочей, старался прививать подросткам и любовь к книге. Раз в месяц юные сионисты собирались на Средмейской, 39, в помещении, арендуемом организацией, чтобы обсудить прочитанное. Причем читали и дискутировали преимущественно на польском, несмотря на написанный мелом на доске лозунг: «Йехуди, дабер иврит» («Еврей, говори на иврите!»). Сенкевичевские пан Володыёвский или пан Заглоба, герои чужого романа, были куда понятнее и ближе для городской, часто почти полностью ассимилированной еврейской молодежи, чем ветхозаветные Иуда Маккавей или Седекия.
В «Ха-ноар ха-циони» презирали буржуазные излишества: никаких кабаре или кофеен, танцы – только групповые, даже косметика у девушек порицалась. Однажды, придя на свидание, Узиэль с ужасом увидел перед собой красивую девушку в модном наряде и с ярко накрашенными губами. Прогуливаться пришлось боковыми улицами – не дай Б-г кто-то из его воспитанников увидел бы мадриха, отвлекающегося от строительства еврейского государства на какую-то легкомысленную ерунду.
В 1935 году Узиэль познакомился со своей будущей женой, Блюмой Фрид, гимназисткой, такой же, как и он, поклонницей польской поэзии и пламенной сионисткой. Молодые люди мечтали вместе уехать в Палестину, но, как гражданин Польши, Лихтенберг решил сначала отслужить в армии. Тем более, службу в вооруженных силах пропагандировали все сионисты, от правых до левых, резонно полагая, что военные навыки репатриантам еще пригодятся.
Армейский призыв выглядел более чем комично. Недостатка в призывниках тогда не было, и евреев брать особо не хотели. Представ перед паном доктором, Узиэль был немало огорошен: врач, держа в руках его личное дело, начал перечислять многочисленные болезни, которых у крепкого, пышущего здоровьем парня отродясь не водилось. Лихтенберг запротестовал и услышал в ответ удивленный вопрос главы комиссии: «Еврейчик, ты что это – служить хочешь?» Юноша хотел. Осталось только выбрать род войск. Узиэль попросился в артиллерию и, довольный, вышел на улицу. Снаружи ждал отец: «Все хорошо?» «Да!» – сиял Лихтенберг-младший. «Так ты освобожден?» – отец заподозрил неладное. «Нет, я собираюсь в артиллерию!» Родитель был в бешенстве. Оказывается, он и начальник Узиэля, Герман Калиш, решили отмазать сына и ценного работника от срочной службы, уплатив врачу взятку.
1 февраля 1938 года Лихтенберг начал службу в артиллерийском полку в Скерневицах, между Лодзью и Варшавой. Командир души не чаял в смышленом призывнике и послал Узиэля на офицерские курсы, которые тот окончил аккурат накануне войны, 31 августа 1939 года.
Первый бой Узиэля Лихтенберга, офицера артиллерии, состоялся под городом Вонгровец, недалеко от Познани. Оборону на том участке поляки держали уверенно, но 14 сентября 1939 года полк, в составе которого сражался Лихтенберг, получил приказ отступить. Через три дня, во время ужина, солдаты узнали, что командование требует от них сложить оружие. Собравшись в лесу, некоторые офицеры быстро сняли мундиры, переоделись в появившуюся откуда-то гражданскую одежду, и покинули расположение части.
Узиэль ужасно переживал за родителей и свою возлюбленную, Блюму, находившуюся в «кибуце-ахшара» под Варшавой, где, не покладая рук, та готовилась к сельскохозяйственному труду на Земле обетованной. За пять дней до ее предполагаемой алии разразилась Вторая мировая война, и теперь было неизвестно, что с ней и ее братом Иегошуа.
Вместе со своими однополчанами молодой офицер попал в немецкий плен. Польских военнослужащих разместили в Шталаге II-A в Нойбранденбурге. В лагере евреев ждал удар в спину: поляки потребовали от немцев, чтобы те разместили военнопленных евреев в отдельных палатках. Вскоре произошел и совсем омерзительный случай. Узиэль стоял в очереди за едой, но кто-то неожиданно ударил его ногой и оттолкнул в сторону. Немецкий солдат, охранявший пленников, спросил поляка, зачем он это сделал. «Юдэ», – скалясь, ответил тот. Реакция охранника была неожиданной. «Вчера он был твоим товарищем, а сегодня он юдэ?!» – крикнул немец и съездил поляку по лицу.
В тот день Узиэль плакал как ребенок. Ему было стыдно и до боли обидно, что немец, враг, защищал его от своего же однополчанина. Лихтенберг был сионистом, ратовал за строительство еврейского государства в Палестине, но к Польше относился совершенно лояльно. В Польше родились его предки, увидел свет он сам, но даже в таких условиях некоторые поляки не отказывали себе в удовольствии указать ему на его место.
В феврале 1940 года Узиэля, как еврея, отправили в трудовой лагерь в Люблине. К пленникам приставили украинских охранников, которые могли застрелить любого просто так, без причины. Но однажды, когда узники убирали улицы города, Узиэлю удалось бежать. Ему посчастливилось выйти на связь с местными сионистами, которые раздобыли беглецу одежду и дали денег на поезд.
Вернувшись в Лодзь, бывший военнопленный тотчас же отправился домой. На квартире его встретил испуганный отец, который посоветовал тут же уходить: гестаповцы нашли имя Узиэля в списках еврейских деятелей, которые до войны поддержали бойкот немецкой торговли, и активно разыскивали его в городе.
Из гетто нужно было как-то выйти. Лихтенберг подошел к воротам и сказал охранникам, что был в советском плену и собирается, согласно расклеенному по стенам приказу, зарегистрироваться в гестапо. Патруль привел его к зданию, которое Узиэль когда-то строил сам. Зная, что в доме был секретный ход, молодой человек на лестнице оторвался от патруля, через чердак пробрался в соседнее здание и ушел на «арийскую» сторону.
Из Лодзи Узиэль решил ехать в Варшаву. Перед поездкой он заскочил на свое бывшее место работы, фирму Калиш, где ему задолжали немало денег, – в карманах не было ни гроша. Зайдя в бюро к новому начальнику, бывшему главному бухгалтеру, немцу по национальности, Узиэль поздоровался. Начальник, насупив брови, долго молчал. В конце концов бывший главбух, казавшийся когда-то приличным человеком, встал из-за стола, указал рукой на дверь и рявкнул не своим голосом: «Вон!» На выходе один из польских рабочих, приятель Лихтенберга, посоветовал ему побыстрее скрыться, пока начальник не передумал и не позвал полицию.
В Варшаву беглец сначала шел пешком проселочными дорогами, которые он с членами «Ха-ноар ха-циони» вдоволь исходил до войны. Часть пути получилось проехать на поезде. В городе молодой человек решил найти руководство сионистской молодежи, которое располагалось по улице Заменхоф, 49. Руководства не оказалось, но бывшие члены организации держались друг друга и старались жить в одном месте, сформировав своеобразный кибуц. Там Узиэль, не веря своим глазам, встретил свою Блюму, о которой не слышал долгие месяцы. Пара решила остаться вместе в кибуце, хотя бы и без свадьбы, которую отложили до алии. Кибуц добывал для своих членов еду, у него было помещение для общего ночлега, там после работы даже проходили уроки иврита. Лихтенбергу и нескольким его друзьям удалось договориться о рабочих местах для своих товарищей – без работы в гетто было не выжить. Члены кибуца первыми стали работать на известном предприятии по изготовлению щеток, располагавшемся на улице Лешно.
В те дни евреям еще разрешалось заниматься сельским хозяйством. С мая по октябрь 1940 года Узиэль и Блюма находились на ферме в Грохове, недалеко от Варшавы, где до войны располагался самый известный центр сельскохозяйственной подготовки будущих репатриантов. Благодаря культурным и образовательным мероприятиям на территории кибуца члены различных молодежных организаций надеялись противодействовать деморализации еврейской общины. А запасы продуктов, произведенных на полях фермы, здорово пригодились для голодающих в гетто.
Начало было очень трудным, так как вся инфраструктура была разрушена во время военных действий. Однако благодаря давлению на юденрат, а также самоотверженной работе, кибуц удалось восстановить.
Еще до закрытия Варшавского гетто, в конце 1940 года, до Узиэля и Блюмы дошли неожиданные новости. Одна из их знакомых собиралась в Эрец-Исраэль! Лихтенберг не поверил своим ушам: из оккупированной Европы людей перевозили в Палестину. На границе образовался какой-то секретный «аппарат», который занимался переправкой беженцев. Маршрут был прост: Словакия, Венгрия, до Дуная, оттуда – на английскую территорию, в Палестину. Каждое движение могло переправить определенное количество человек, по квоте, и «Ха-ноар ха-циони» получил одно место, которое движению уступили члены «Гехалуц».
Когда в конце февраля 1941 года Узиэлю предложили участвовать в организации «брихи» (подпольной организации, занимающейся вывозом евреев из осажденной Европы), он тотчас же согласился. Перед ним, как одним из глав сионистской молодежи, была поставлена ответственная задача – найти пути и способствовать нелегальной переправке польских евреев в Словакию.
Из Варшавы вышли вместе с проводником, а также активисткой «Ха-шомер ха-цаир» Рут Шмулевич. В 8 часов вечера троица начала тяжелый подъем в Татры, который длился до самого утра. На следующий день путники уже шли по горам. По словам проводника, никто не патрулировал горные тропы, и внезапных засад можно было не бояться. Но к утру, проведя в пути еще одну ночь, беглецы увидели вдалеке свет фонарей. Успешно миновав словацких пограничников, троица через несколько часов смогла спуститься к подножью горы в районе города Попрад. Там их встретил местный крестьянин, который привел Узиэля и Рут к еврейской семье, помогавшей беженцам.
В Братиславе связными Варшавского координационного комитета, который послал Лихтенберга и его спутницу через границу, была семья Фридель. Добравшись на поезде до столицы Словакии под видом туристов из Германии, Узиэль Лихтенберг и Рут Шмулевич должны были прийти на квартиру связных. Однако найти адрес в незнакомом городе оказалось непросто. На помощь пришел пожарный, неплохо говоривший на немецком языке. На пороге квартиры «немецкие туристы» и их помощник увидели пожилую женщину. Хозяйка решительно не ждала никаких гостей, а тем более из Германии. Только когда пожарный ушел, уже отчаявшийся Узиэль получил от госпожи Фридель нагоняй: принять словацкого полицейского за пожарного – серьезный прокол.
В Братиславе Рут и Узиэль попрощались: девушка осталась в коммуне «Ха-шомер ха-цаир», а Лихтенберг попал в ряды движения «Маккаби ха-цаир», которое поручило ему заниматься беглецами из Польши, собиравшимися репатриироваться в Палестину. Узиэль стал связным между Варшавой и Братиславой. Легальным прикрытием для этой деятельности стала «Устредня Жидов» – «Английский еврейский центр», братиславский юденрат, в руководстве которого состояли известные сионистские деятели Словакии.
Благодаря энергии Лихтенберга, для переправки беженцев была создана целая подпольная сеть. На словацкой стороне границы, в городе Бардеёв, работал Шломо Цагельник, который встречал в лесу польских евреев и давал им ночлег на конспиративной квартире. Дальше беглецы добирались в Прешов, в 50 километрах южнее. В Прешове точно такую же явочную квартиру снимал на свое имя Лихтенберг, который забирал оттуда людей и вез их дальше в более безопасные места.
Узиэль Лихтенберг
1916 - 2018
В апреле 1941 года Лихтенберг, как человек, имевший большой организационный опыт, занялся в Словакии устройством сельскохозяйственной «ахшары». Эта должность предполагала зарплату, место для ночлега, и, главное, дала легальную возможность устраивать беглых польских евреев на работу в сельском хозяйстве по договоренности с местными фермерами. Алия из Словакии вскоре прекратилась, но Лихтенберг продолжал принимать людей, которым даже эта страна с мощным антиеврейским законодательством казалась раем в сравнении с оккупированной Польшей.
22 июня 1941 года, в день начала войны между СССР и Германией, невесте Лихтенберга, Блюме Фрид, также удалось пересечь польско-словацкую границу. Относительное спокойствие длилось до конца декабря 1941 года, когда по Словакии поползли слухи о скором выселении местных евреев в трудовые лагеря. Хорошо понимая, чем это чревато, Лихтенберг и другие выходцы из Польши убеждали словацкое сионистское руководство организовать эвакуацию людей. Они на своем опыте знали, что так называемые трудовые лагеря являются ничем иным, как лагерями смерти.
Когда в марте 1942 года власти начали высылать евреев из Словакии, Узиэль Лихтенберг и Блюма Фрид в составе группы сионистов нелегально перешли границу с Венгрией. На венгерской стороне полякам помогала семья Бартерер, которая наняла для пятерых беглецов такси. Ехали сначала от Кошице до Мишкольца, изучая в пути базовые слова и фразы на венгерском. В Мишкольце сменили автомобиль и на нем доехали прямо до официально работавшего «Мисрад арци исраэлит» – представительства еврейского ишува в Будапеште. Оттуда их сразу же выставили – с нелегалами контактировать было опасно, – но сотрудники представительства по телефону договорились о помощи со стороны местного сионистского актива.
В Венгрии стараниями регента Миклоша Хорти был установлен жесткий полицейский режим, поэтому иностранцам оставаться незамеченными было почти невозможно. Под неусыпным контролем находились все общественные организации, в каждом доме был охранник, связанный с полицией, а без прописки находиться в городах попросту запрещалось. Значительная часть венгерских евреев относилась к сионистам, а тем более к сионистам-иностранцам, настороженно. Рассчитывать приходилось только на членов местного молодежного движения «Маккаби», которые на пару дней расселили польских соратников по квартирам своих родителей, а затем помогли им с легализацией.
Под видом пары из Прикарпатской Руси, оккупированной Венгрией, польские связные устроились на работу: Узиэль в ресторан грузчиком, а Блюма – на знакомое ей производство щеток. Сразу же активно принялись за создание «Ваад ха-плейтим шель тнуот» – «Межорганизационного комитета по вопросам беженцев», – отвечая там за помощь членам организации «Маккаби».
Подпольщики доставали бланки венгерской полиции, вписывали в них вымышленные имена, подделывали подписи и таким образом помогали польским и словацким евреям заселяться в снятое для них жилье. Охранники, как правило, просто просматривали такие документы, записывая новых жильцов в домовую книгу. Корешок от документа с адресом и своей подписью охранник возвращал жильцу, и с этого момента беженец становился законным жителем венгерской столицы. «Прописка» предъявлялась по первому требованию полиции, и это уже был совершенно подлинный документ.
Если прописывать новоприбывших получалось почти без труда, то с удостоверениями личности проблема была гораздо серьезнее. Венгерская полиция могла в любой момент нагрянуть на какую-нибудь фирму или просто перекрыть улицу, разыскивая нелегалов. Пойманные при таких облавах незамедлительно помещались в тюрьму.
В июне 1942 года Узиэля Лихтенберга и Блюму Фрид начали разыскивать. Оставаться в городе было небезопасно, поэтому, сменив несколько квартир, Лихтенберг решил купить паспорта в румынском посольстве. Там служил чиновник, который за определенную мзду помогал евреям стать румынскими гражданами. Новоиспеченные «румыны» могли выехать в третьи страны, откуда выдачи не было.
Передав аванс и придя через некоторое время на встречу с чиновником в шикарный ресторан, Узиэль был задержан вместе со своим другом, Нанди Гольдштейном, венгерскими контрразведчиками. На черной машине Лихтенберга отвезли прямиком в военную тюрьму Ходик. Вскоре туда же доставили и Блюму, схваченную на конспиративной квартире.
Допросы начались на следующий день и длились до самого вечера. Вместо венгров главными в тюрьме оказались почему-то немцы. «Отвечай, коммунист, к какой организации принадлежишь!» – орали на Лихтенберга следователи, время от времени орудуя кулаками и ногами. Спустя шесть недель, придя к выводу, что имеют дело с обычными беженцами, а не членами польской военной организации или парашютистами из Москвы, немцы зачитали Узиэлю и Блюме решение суда: освободить за отсутствием состава преступления. Однако беженцев на все четыре стороны не отпустили, а перевели в тюрьму, где содержали нелегальных мигрантов. Через месяц пару выслали в лагерь Ромбах, в котором содержались беженцы, ожидающие депортации.
Вместе с тремя десятками словаков подпольщиков вскоре повезли на границу. Однако на погранпереходе, в районе Дунайского канала, словацкие пограничники отказались пропускать польских граждан на свою территорию. Венгры были в ярости. Вечером охранники вновь вернулись с поляками на границу и погнали Узиэля и его возлюбленную через лес в сторону Словакии: «Попробуете вернуться – стреляем на поражение». Подождав до утра, беженцы пошли лесными тропами назад, но попались в руки пограничной страже, которая снова отправила их в соседнюю страну. Эта карусель на венгерско-словацкой границе продолжалась 17 дней, пока один из сжалившихся венгерских пограничников не рассказал Лихтенбергу, что в Венгрии можно рассчитывать на тюрьму как нарушителям границы, если зайти вглубь территории на 15 километров. Иначе – снова депортация в Словакию.
Так и сделали. Подпольщики пересекли Малый Дунай в мелком месте и на железнодорожной станции в 15 километрах от границы сдались в руки полиции. Дальше была всё та же тюрьма в Будапеште. Лихтенберга распределили работать в столярную мастерскую, но уже в октябре 1942 года случилось неожиданное: вместе со всеми евреями в возрасте до 40 лет Лихтенберга отправили в составе «трудового батальона» на восток. Таким хитрым способом венгерское правительство думало отчитаться перед немцами, требующими от партнера по блоку поставок живой силы на фронт.
Единственной пользой от преступного приказа было то, что Блюму, как «жену венгерского солдата», выпустили из тюрьмы и отправили в лагерь беженцев на улице Собольч в Будапеште. Там она случайно узнала, что в Эрец-Исраэль идет молодежная алия, и в феврале 1943 года, по поддельным документам на имя Софьи Факсель, смогла выехать из Венгрии в Палестину. Узиэль был счастлив: хотя бы его возлюбленной удалось спастись и осуществить запланированную еще до войны алию.
В трудовом батальоне Лихтенберг и его приятель, польский сионист Артур Райхерт, решили написать рапорты о том, что на самом деле они являются этническими поляками и христианами. Пока шло разбирательство, их батальон отправили на восточный фронт, вглубь Советского Союза. «Христиан» же определили в лагерь для перемещенных лиц на улице Магдольна в Будапеште.
На Магдольной Лихтенберг с Райхертом раздобыли небольшой радиоприемник, по которому в праздник Песах, в апреле 1943 года, услышали срочное сообщение из Лондона о восстании в Варшавском гетто. Молодые люди, уже привыкшие к ужасам войны, были потрясены: в Будапеште пресса молчала, будто в соседней стране ничего не происходило.
Через пару недель Лихтенбергу с Райхертом с «фешенебельной» Магдольной пришлось попрощаться. На очередной поверке Лихтенберга узнал сотрудник Управления по контролю за иностранцами (KEOK), который задерживал его на словацко-венгерской границе. «Ты уже стал поляком?» – представитель власти зловеще усмехнулся и отправил товарищей в лагерь Гарень, где условия содержания были куда строже, а вместе с беженцами находилось большое количество уголовников.
Неизвестно, как бы сложилась судьба двух евреев, но во время визита в Гарень известной меценатки, баронессы Рожи Вайс, Узиелю и Артуру удалось договориться, что она замолвит за них, «христиан» из Польши, словечко. Аристократка свое слово сдержала, и вскоре нелегалов перевели в лагерь Риче в Прикарпатье. Обстановка там была куда либеральнее: с лекциями и шахматными турнирами по вечерам. Вскоре Артура Райхерта, дантиста по специальности, назначили лагерным врачом, а Узиэля – инженером, отвечающим за изготовление карт и планов лагеря.
В это время из кибуца Ницаним в Палестине пришла весточка: Блюма жива и здорова! Но если судьба невесты была известна, то о своих родителях Лихтенберг ничего не слышал с момента бегства из Лодзи. В лагерь приходили известия отовсюду, даже с Ближнего Востока, но из соседней Польши – практически ничего. Про методичное и целенаправленное истребление еврейского населения в Польше и на оккупированной территории Советского Союза люди тогда практически ничего не знали.
19 октября 1943 года еврейских беженцев неожиданно вернули из Риче в Будапешт. Война двигалась к перелому, и причина была политическая – венгры пытались показать антигитлеровской коалиции, что венгерское правительство против евреев ничего не имеет. За спиной у Гитлера венгры, во главе с премьер-министром Миклошем Каллаи, вели тайные переговоры со словаками о возможности перехода двух стран на сторону США и Великобритании. Странам коалиции из резиденции Каллаи также посылались многочисленные сигналы.
После перевода в Будапешт Узиэлю удалось получить рекомендацию от «Гражданского комитета защиты польских беженцев» и устроиться туда, как бывшему польскому офицеру, на работу. В Министерстве внутренних дел свои люди раздобыли для Узиэля и новые документы – на имя поляка-христианина.
Пока Узиэль находился в лагерях, в Будапешт опять стали прибывать беженцы из Польши, в первую очередь из Силезии. Молодой человек, уже зарекомендовавший себя как спаситель евреев, был принят в состав «Будапештского комитета помощи и спасения». Председателем комитета был инженер Отто Комоли, исполняющим обязанности председателя, – Режё Кастнер, секретарем – Дов Вайс. Помимо Узиэля Лихтенберга и Зигфрида Рота, представлявших в комитете «общих сионистов», в организации, в том числе, состояли Ойген Френкель («Мизрахи»), Моше Розенберг и Йошко Баомер из «Ха-Шомер Ха-цаир», Йоэль Бранд, доктор Швайгер и Шмуэль Шпрингман из «Ихуд».
Об этом этапе своей биографии Лихтенберг всегда говорил скромно: это не история героических сражений и дерзких засад, а тихая и скрупулезная работа, которую кто-то должен был делать. Хотя работа эта была очень ответственной.
Подпольщику поручили доставать христианские документы для подопечных, польских беженцев, и разыскивать им временное жилье. Одних только членов «Ха-ноар ха-циони» в списках у Узиэля было более ста человек. Составив списки новоприбывших в Будапешт, Узиэль отправлял их в Тель-Авив, где просил выяснить, кому из них могут выслать сертификаты на въезд в Палестину. Счастливчики уезжали в Эрец-Исраэль, а остальным от представителей ишува и сионистского руководства, находившихся в Стамбуле, шла финансовая помощь. Иногда евреям финансово помогал и «Гражданский комитет защиты польских беженцев», выдавая им по 250 венгерских пенгё в месяц, чего хватало на более-менее сносное проживание.
Лихтенберг старался пристраивать и тех беженцев, которые не имели никаких контактов в сионистских кругах, не состояли в движениях и, соответственно, не знали, к кому и куда обращаться в Будапеште.
Из Будапешта Узиэль Лихтенберг пытался вывозить людей в другие населенные пункты страны, так как встреча с представителями Управления по контролю за иностранцами, шныряющими по столице, как ищейки, могла окончиться плачевно.
Помимо помощи на месте тем, кто самостоятельно выбрался из Польши, будапештские сионисты нанимали за деньги связных, которые пытались разыскивать на территории Польши выживших евреев и, по возможности, вывозить их на территорию Венгрии.
В декабре 1943 года сионистское подполье в Венгрии стало прорабатывать варианты на случай оккупации страны немецкими войсками. Главная надежда – приближение частей Красной армии – тогда всё еще казалось далекой и призрачной перспективой. Руководство «Будапештского комитета помощи и спасения» решило срочно эвакуировать из страны уже порядочно примелькавшихся венгерской контрразведке сотрудников. Среди них был и Узиэль Лихтенберг, который 19 февраля 1944 года, вместе с 14 другими активистами сионистского движения, под видом венгерского журналиста, на поезде покинул Будапешт. Пока группа продвигалась в Стамбул, в столицу Венгрии вошли немецкие части.
Из Турции беженцы вскоре попали на территорию подмандатной Палестины. В кибуце Ницаним Узиэль встретился после почти двухлетней разлуки с Блюмой. Свадьбу сыграли не откладывая. В Палестине Узиэля охватили противоречивые чувства. C одной стороны – свобода. Уже не нужно было прятать свое происхождение. Уже можно было сбрить усы, которые приходилось носить, чтобы хоть как-то походить на типичного жителя Будапешта. Уже не нужны были галстук и строгая тройка. С другой стороны, после пяти лет, проведенных, скрываясь, на чужбине, отвечая за жизнь сотен людей, 28-летний Лихтенберг чувствовал себя значительно старше своих лет. Свобода далась нелегко.
В Эрец-Исраэль Лихтенберг вместе с Голдой Меир ездил по стране и рассказывал о трагедии европейского еврейства, которую он видел собственными глазами.
Уже после репатриации он узнал, что его родители, Шломо и Браха, были отправлены в августе 1944 года в Освенцим, где приняли мученическую смерть в газовой камере.
После окончания Войны за независимость Израиля, в которой Узиэль и Блюма приняли деятельное участие, Лихтенберги поселились с двумя маленькими детьми, Брахой и Мотти, в небогатом тель-авивском квартале Шхунат Шапиро. В 1950 году Узиэль вернулся к довоенной профессии, впоследствии открыв в Тель-Авиве строительную компанию. Занимался он и общественной деятельностью, став активистом «Гистадрута» и одним из создателей Центра изучения истории Холокоста «Масуа» в кибуце Тель-Ицхак.
До конца своих дней он придерживался четких лево-сионистских взглядов, жестко критикуя правую повестку и религиозные партии. «Чтобы быть хорошим человеком, не обязательно быть евреем или поляком, – подчеркивал герой подполья в одном из своих интервью. – Всегда есть надежда, что будет оставаться горстка, пропагандирующая человечность».
На частые упреки в том, что ишув мало сделал для спасения европейского еврейства, Узиэль отвечал резко: «Сделал ровно столько, сколько в тех условиях мог, и даже больше».
Узиэль Лихтенберг скончался 11 февраля 2018 года. Он похоронен на кладбище Кирьят-Шауль в Тель-Авиве. Его дочь, Браха Лихтенберг-Эттингер, – известная художница и активистка феминистского движения. Внучка, Лена Эттингер, – популярная киноактриса. Внук Рани, с которого начался наш рассказ, – хилер и физиотерапевт. Свой забег по местам славы деда он расценивал и как акт психотерапии: возвращение в травматические места с позитивным мышлением может помочь залечить раны, вернуться к семейным корням, замкнуть кольцо истории. «Мне казалось, что я бегу во тьме с факелом и освещаю эту темноту, несу в нее жизнь».
Uziel Lichtenberg
1916 - 2018
In 2019, an unusual ultra-marathon took place in the Tatras. Israeli Rani Geva ran 70 kilometers in the mountainous terrain between Poland and Slovakia. The athlete chose the route for a reason - in about the same way during the Second World War, his grandfather, Uziel Lichtenberg, fled from Poland, captured by the Nazis, to Slovakia. He later used the same route to ferry groups of Polish Jews from Nazi hell.
Jewish hero, Uziel Lichtenberg, was born on February 1, 1916 in the Polish town of Zhuromin into the family of an entrepreneur, chairman of the local Jewish community Shlomo Lichtenberg and housewife Rivka-Brakha Korel. In 1930, the family moved to a large industrial center located 120 kilometers from Warsaw-Lodz.
Having moved to Lodz with his parents, 14-year-old Uziel fell into an atmosphere of freethinking. There were Jews in the big city, who broke with the Hasidic courts a long time ago, and already looked more like Poles than like their God-fearing fellow tribesmen. Uziel's father was also a progressive man. Back in Zhuromin, he enrolled his son in a Polish primary school, having performed an act that was rather extravagant according to local perceptions. The family had to compromise: after studying, Uziel went to his grandfather to learn the Talmud.
Due to financial problems in the family, the boy had to grow up very quickly. Seeing how his father was striving, he himself decided to go to nearby shops in search of work. After settling in a shop as a bellhop, Uziel began to bring home the bacon.
Soon, the smart guy was noticed, and he began to work in the construction company of Herman Kalisz, where, after graduating from high school and a two-year evening training course for construction technicians, he received a promotion.
From the very beginning, the young guy worked in a Polish environment: he, the owner of the company, engineer Kalisz, and his secretary were the only Jews at the company. He adhered to his Jewishness, but understood it, in contrast to his father, in a different way. Constantly working with his colleagues on Shabbat, without paying any attention to prejudice, Lichtenberg leaned towards secular, working-class Zionism. By that time, his two older sisters had already left for Palestine, and he himself enrolled in 1932 in the “HaNoar HaTzioni” – a centrist youth movement that fought against the Bundists.
Spending time after work at the headquarters of the organization, Uziel soon became the head of the Lodz cell – “kena” – and a member of the central council of “HaNoar HaTzioni” in Poland. His task was to teach young people who were going to leave for Eretz Israel upon reaching the age of majority.
In 1935, Uziel met his future wife, Bluma Fried, a high school student, just like him, a fan of Polish poetry and an ardent Zionist. The young people dreamed of going to Palestine together, but, as a citizen of Poland, Lichtenberg decided to first serve in the army. Moreover, service in the armed forces was promoted by all Zionists, from right to left, reasonably believing that military skills will still be useful to repatriates.
On February 1, 1938, Lichtenberg began service with the artillery regiment in Skierniewice, between Lodz and Warsaw. The commander doted on the clever enlist and sent Uziel to the officer's courses, which he graduated exactly on the eve of the war, on August 31, 1939.
Uziel was terribly worried about his parents and his beloved, Bluma, who was in the “kibbutz-akhshara” near Warsaw, where she tirelessly prepared for agricultural work in the Promised Land. World War II had broken out five days before her alleged aliyah, and it was now unknown what happened to her and her brother.
Together with his fellow soldiers, the young officer was taken prisoner by the Germans. Polish soldiers were stationed at Stalag II-A in Neubrandenburg. A stab in the back awaited the Jews in the camp: the Poles demanded that the Germans place the Jewish prisoners in separate tents. Soon there was a very disgusting incident. Uziel stood in line for food, but someone unexpectedly kicked him and pushed him aside. A German soldier guarding the prisoners asked the Pole why he did it. “Jude”, – he answered with a grin. The guard's reaction was unexpected. “Yesterday he was your comrade, but today he is a jude?!” – shouted the German and punched the Pole in the face.
Uziel cried like a child that day. He was ashamed and painfully offended that the German, the enemy, was protecting him from his own fellow soldier. Lichtenberg was a Zionist, advocated the construction of a Jewish state in Palestine, but he was completely loyal to Poland. His ancestors were born in Poland, he was born himself, but even in such conditions, some Poles did not deny themselves the pleasure of showing him in his place.
In February 1940, Uziel, as a Jew, was sent to a labor camp in Lublin. Ukrainian guards were assigned to the prisoners, who could shoot anyone for no reason. But one day, when the prisoners were cleaning the streets of the city, Uziel managed to escape. He was lucky enough to get in touch with local Zionists, who procured clothes for the fugitive and gave money for the train.
Returning to Lodz, the former prisoner of war immediately went home. At the apartment he was met by a frightened father, who advised him to leave immediately: the Gestapo found Uziel's name in the lists of Jewish leaders who had supported the boycott of German trade before the war, and were actively looking for him in the city.
From Lodz, Uziel decided to go to Warsaw. The fugitive first walked to Warsaw on the country roads, which he and the members of “HaNoar HaTzioni” had walked to their hearts' content before the war. He managed to travel part of the way by train. In the city, the young man decided to find the leadership of the Zionist youth, which was located at 49 Zamenhof Street. There was no leadership, but the former members of the organization held onto each other and tried to live in one place, forming a kind of kibbutz. There, Uziel met his Bluma, which he had not heard of for many months. The couple decided to stay together in the kibbutz, even without the wedding, which was postponed until aliyah. The kibbutz procured food for its members; Uziel had a room for a general overnight stay, and even took Hebrew lessons there after work. Lichtenberg and several of his friends managed to negotiate jobs for their comrades - it was impossible to survive without work in the ghetto. The members of the kibbutz were the first to work at the famous brush-making factory located on Leszno Street.
In those days, Jews were still allowed to farm. From May to October 1940, Uziel and Bluma were on a farm in Grochow, near Warsaw, where the most famous center for agricultural training of future repatriates was located before the war. Through cultural and educational activities on the territory of the kibbutz, members of various youth organizations hoped to counteract the demoralization of the Jewish community. And the stocks of food produced in the fields of the farm came in handy for the hungry in the ghetto.
The beginning was very difficult, as the entire infrastructure was destroyed during the hostilities. However, thanks to pressure on the Judenrat, as well as selfless work, the kibbutz was restored.
Even before the closure of the Warsaw ghetto, at the end of 1940, unexpected news reached Uziel and Bluma. One of their acquaintances was going to Eretz Yisrael! Lichtenberg couldn't believe what he was hearing: people were being transported from occupied Europe to Palestine. At the border, some kind of secret “apparatus” was formed, which was engaged in the transfer of refugees. The route was simple: Slovakia, Hungary, to the Danube, from there – to English territory, to Palestine. Each movement could transport a certain number of people, according to the quota, and “HaNoar HaTzioni” received one seat, which the members of “HeHalutz” gave up to the movement.
When, at the end of February 1941, Uziel was asked to participate in the organization of the “brihi” (an underground organization engaged in the export of Jews from besieged Europe), he immediately agreed. As one of the leaders of the Zionist youth, he was given a responsible task - to find ways and facilitate the illegal transfer of Polish Jews to Slovakia.
They left Warsaw together with a guide, as well as an activist of Hashomer Hatzair, Rut Shmulevich. At 8 o'clock in the evening, the trio began a difficult climb to the Tatras, which lasted until the morning. The next day, the travelers were already walking through the mountains. According to the guide, no one patrolled the mountain trails, and there was no need to be afraid of sudden ambushes. But in the morning, having spent one more night on the way, the fugitives saw the light of lanterns in the distance. Having successfully passed the Slovak border guards, the trio was able to descend to the foot of the mountain near the town of Poprad in a few hours. There they were met by a local peasant who brought Uziel and Ruth to a Jewish family helping refugees.
In Bratislava, the Friedel family was the liaison officer for the Warsaw Coordination Committee, which sent Lichtenberg and his companion across the border. Having reached the capital of Slovakia by train under the guise of tourists from Germany, Uziel Lichtenberg and Ruth Shmulevich had to come to the apartment of the messengers. However, finding an address in an unfamiliar city proved to be difficult. A firefighter who spoke German well came to the rescue. On the threshold of the apartment “German tourists” and their assistant saw an elderly woman. The hostess decidedly did not expect any guests, let alone from Germany. It was only when the firefighter left that the already desperate Uziel received a scolding from Mrs Friedel: mistaking a Slovak policeman for a firefighter is a serious puncture.
In Bratislava, Ruth and Uziel said goodbye: the girl remained in the Hashomer Hatzair commune, and Lichtenberg joined the Maccabi Hatzair movement, which instructed him to deal with fugitives from Poland who were going to repatriate to Palestine. Uziel became a liaison between Warsaw and Bratislava. The legal cover for this activity was the “Ustrednya Zhidov” – “English Jewish Center”, the Bratislava Judenrat, which was headed by famous Zionist leaders in Slovakia.
Thanks to the energy of Lichtenberg, an entire underground network was created to transport refugees. On the Slovak side of the border, in the town of Bardejov, worked Shlomo Tsagelnik, who met Polish Jews in the forest and gave them lodging for the night in a safe house. Then the fugitives got to Presov, 50 kilometers to the south. In Presov, Lichtenberg rented exactly the same safe house in his own name, taking people from there and transporting them further to safer places.
In April 1941, Lichtenberg, as a person with extensive organizational experience, began to set up an agricultural “akhshara” in Slovakia. This position provided for a salary, a place to sleep, and, most importantly, it provided a legal opportunity to employ fugitive Polish Jews to work in agriculture by agreement with local farmers. Aliyah from Slovakia soon ceased, but Lichtenberg continued to welcome people to whom even this country with powerful anti-Jewish legislation seemed like paradise compared to occupied Poland.
On June 22, 1941, on the day the war between the USSR and Germany began, Lichtenberg's bride also managed to cross the Polish-Slovak border. Relative calm lasted until the end of December 1941, when rumors spread across Slovakia about the imminent eviction of local Jews to labor camps. Understanding well what this is fraught with, Lichtenberg and other immigrants from Poland persuaded the Slovak Zionist leadership to organize the evacuation of people. They knew from experience that the so-called labor camps are nothing more than death camps.
When the authorities began to expel Jews from Slovakia in March 1942, Uziel Lichtenberg and Bluma Frid, as part of a group of Zionists, illegally crossed the border into Hungary.
In Hungary, through the efforts of the regent Miklos Horthy, a tough police regime was established, so it was almost impossible for foreigners to remain unnoticed. All public organizations were under vigilant control, in every house there was a guard connected with the police, and without a registration it was simply forbidden to be in the cities. A significant part of Hungarian Jews were wary of the Zionists, and even more so of the foreign Zionists. They had to rely only on members of the local youth movement Maccabi, who settled their Polish comrades-in-arms in their parents' apartments for a couple of days, and then helped them with legalization.
Under the guise of a couple from the Carpathian Rus, occupied by Hungary, the Polish messengers got a job. Immediately, they actively set about creating the “Inter-Organization Committee on Refugees” being responsible there for helping the members of the Maccabi organization.
In June 1942, Uziel Lichtenberg and Bluma Frid were looked for. It was not safe to stay in the city, so after changing several apartments, Lichtenberg decided to buy passports from the Romanian embassy. There was an official who, for a certain fee, helped Jews to become Romanian citizens. Newly made “Romanians” could go to third countries, from where there was no extradition.
Having passed the advance payment and after some time came to a meeting with an official at a posh restaurant, Uziel was detained by Hungarian counterintelligence officers. Lichtenberg was taken in a black car straight to the military prison of Hodik. Soon, Bluma was taken there, captured in a safe house.
The interrogations began the next day and lasted until the evening. For some reason, Germans were in charge instead of Hungarians. Six weeks later, having come to the conclusion that they were dealing with ordinary refugees, and not members of a Polish military organization or paratroopers from Moscow, the court's decision was to release for lack of corpus delicti. However, the refugees were not released, but transferred to a prison where illegal migrants were kept. A month later, the couple was deported to the Rombach camp, which held refugees awaiting deportation.
Together with three dozen Slovaks, the underground workers were soon taken to the border. However, at the border crossing in the area of the Danube Canal, the Slovak border guards refused to let Polish citizens into their territory. After waiting until morning, the refugees went back through the forest paths, but fell into the hands of the border guards, who again sent them to the neighboring country. This carousel on the Hungarian-Slovak border lasted 17 days, until one of the pitying Hungarian border guards told Lichtenberg that in Hungary you can count on a prison as border violators if you go 15 kilometers deep into the territory. Otherwise – again deportation to Slovakia.
And so they did. Then there was the same prison in Budapest. Lichtenberg was assigned to work in a carpentry workshop, but already in October 1942 the unexpected happened: together with all the Jews under the age of 40, Lichtenberg was sent to the east as part of a “labor battalion”.
The only benefit of the criminal order was that Bluma, as the “wife of a Hungarian soldier”, was released from prison and sent to a refugee camp on Szabolcs Street in Budapest. There she accidentally learned that a youth aliyah was going to Eretz Israel, and in February 1943, using forged documents, was able to leave Hungary for Palestine. Uziel was happy: at least his beloved managed to escape and realize the aliyah planned before the war.
In the labor battalion, Lichtenberg and his friend, the Polish Zionist Arthur Reichert, decided to write reports that in fact they were ethnic Poles and Christians. While the proceedings were going on, their battalion was sent to the eastern front, deep into the Soviet Union. The “Christians” were sent to a camp for displaced persons on Magdolna Street in Budapest.
It is not known how the fate of the two Jews would have turned out, but during the visit to Garen of the famous patron of the arts, Baroness Roja Weiss, Uziel and Arthur managed to agree that she would put in a good word for them, “Christians” from Poland. The aristocrat kept her word, and soon the illegal immigrants were transferred to the Riche camp in the Carpathian region.
On October 19, 1943, Jewish refugees were unexpectedly returned from Riche to Budapest. The war was moving towards a turning point, and the reason was political – the Hungarians were trying to show the anti-Hitler coalition that the Hungarian government had nothing against the Jews.
After being transferred to Budapest, Uziel managed to get a recommendation from the “Civil Committee for the Protection of Polish Refugees” and get a job there, as a former Polish officer. In the Ministry of Internal Affairs, their people got hold of new documents for Uziel – in the name of a Christian Pole.
While Uziel was in the camps, refugees from Poland, primarily from Silesia, began to arrive in Budapest. The young man, who had already established himself as a savior of the Jews, was admitted to the Budapest Committee for Aid and Rescue.
The underground worker was instructed to get Christian documents for the wards, Polish refugees, and to look for temporary housing. Having compiled lists of newcomers to Budapest, Uziel sent them to Tel Aviv, where he asked to find out which of them could be sent certificates of entry to Palestine. The lucky ones left for Eretz Israel, while the rest of the representatives of the Yishuv and the Zionist leadership, who were in Istanbul, received financial assistance.
Lichtenberg also tried to accommodate those refugees who did not have any contacts in Zionist circles, were not members of movements and, accordingly, did not know who and where to turn to in Budapest.
In addition to providing assistance on the spot to those who had escaped from Poland on their own, the Budapest Zionists hired messengers who tried to find survived Jews in Poland and, if possible, take them out to Hungary.
In December 1943, the Zionist underground in Hungary began to work out options in case of the occupation of the country by German troops. The leadership of the “Budapest Committee for Relief and Rescue” decided to urgently evacuate from the country the employees who had already become familiar with the Hungarian counterintelligence. Among them was Uziel Lichtenberg, who on February 19, 1944, together with 14 other activists of the Zionist movement, disguised as a Hungarian journalist, left Budapest by train. While the group was advancing to Istanbul, German units entered the capital of Hungary.
The refugees from Turkey soon found their way to the territory of the Mandatory Palestine. At the kibbutz Nitzanim Uziel met after nearly two years of separation from Bluma. The wedding was played without delay.
In Eretz Israel Lichtenberg, together with Golda Meir, traveled around the country and talked about the tragedy of European Jewry, which he saw with his own eyes.
After repatriation, he learned that his parents were sent to Auschwitz in August 1944, where they were martyred in a gas chamber.
After the end of the Israeli War of Independence, in which Uziel and Bluma took an active part, the Lichtenbergs settled with two small children in the poor Tel Aviv quarter of Shhunat Shapiro. In 1950, Uziel returned to his pre-war profession, subsequently opening a construction company in Tel Aviv. He was also engaged in social activities, becoming an activist of the Histadrut and one of the founders of the Center for the Study of the History of the Holocaust “Masua” in Kibbutz Tel Yitzhak.
Until the end of his days, he adhered to left-Zionist views, harshly criticizing the right-wing agenda and religious parties.
To frequent reproaches that Yishuv did little to save European Jewry, Uziel replied sharply: “He did exactly as much as he could under those conditions, and even more”.
Uziel Lichtenberg passed away on February 11, 2018. He is buried in the Kiryat Shaul cemetery in Tel Aviv. His daughter, Bracha Lichtenberg Ettinger, is a renowned artist and feminist activist.
Granddaughter Lena Ettinger is a popular film actress. Grandson Rani, with whom our story began, is a healer and physiotherapist. He also regarded his run through the places of glory of his grandfather as an act of psychotherapy: returning to traumatic places with positive thinking can help heal wounds, return to family roots, and close the loop of history. “It seemed to me that I was running in the darkness with a torch and illuminating this darkness, bringing life into it ”.
